То, что я должна сказать
Когда меня просят что-то сказать о войне,
Находит странное чувство отсутствия горла,
Отсутствия глаз, позвоночника гордого,
Отсутствия жизни во мне, как в отдельной стране.
Вы скажете, глупо, укажете на гордыню,
Но я помню каждый простреленный локоть,
Груди в разрезе, чью-то животную похоть,
Вскрытый живот, похожий на рваную дыню.
Вывороченные суставы, жженые волосы,
Кости, торчащие из-под платьица…
Сжигают в печи жидовку, и кожа плавится,
И тает, и свечкой станет, на стенах полосы
Оставит, когда ее подожгут сызнова,
Запляшет нелепой тенью от тела бывшего,
Когдатошнего, здорового и болевшего,
Рассыпанного золой остывшею.
Я ползла через лес и волокла половину
Человечьего тела, половину мундира,
Половину оружия ротного командира,
Примотав к себе неразрывною пуповиной.
Я ползла через лес и вроде бы даже выползла,
Только лес все ползет и ползет сквозь голову,
Будто тощая вошь по ребенку голому,
Испражненье чужого больного вымысла.
Но я выжила, Боже, не выживая, выжила,
Не ползая по окопам, лишилась конечностей,
И видела свет, и путалась в бесконечности,
И, чтобы выжить, все свои силы выжала.
Вы тоже – признайтесь! – вы тоже помните
То, что в голову вмонтировано генетически,
Что звенит и в земле, и в лампочке электрической,
В майской, мирной, маминой теплой комнате.
Сохрани мою память, Боже, как эту комнату,
Конкретную комнату дома вполне конкретного,
И если захочешь дыма – не чернее, чем сигаретного,
А если огня захочешь – есть и попроще поводы.
А если однажды случится – попутает все же бес —
Не останется памяти, кроме привязанных ленточек, —
Накажи снегом в мае, сорви ветром пилотки с девочек,
Но не возвращай нас, Господи, в этот проклятый лес.
"После встреч с тобой…"
После встреч с тобой
Как побитая.
И не верится,
Сколько выпито.
И по-прежнему
В лицемерие
Нет, не верю я,
Нет, не верю я.
Сколько будет их —
Встреч непрошеных?
И не взяты мы,
И не брошены.
Да и брать – зачем?
Не Бастилия.
Но постылых стен
Не простила я.
"В моей жизни очень мало тишины…"
В моей жизни очень мало тишины.
Она есть, но я ее не извлекаю.
В пакетике бумажном у спины
Храню ее, от слов оберегаю.
Она лежит и греет позвонки,
И молча любит, ненавидит молча.
И на прикосновение руки
Ответит ночью.
Когда сигнализации машин
Мозги взрывают и срывают крышу,
В себе я замыкаюсь, как кувшин,
И ровным счетом ничего не слышу.
Когда дерутся дети меж собой,
Орут, ревут, я затыкаю уши,
И окунаюсь в воздух голубой,
И тихий дар вкушаю словно грушу.
Когда на площади выходят, как полки,
Студенты, вдовы, коммивояжёры,
Сжимаюсь в белый стержень от тоски,
Все люди – воры.
Они меня лишают тишины!
О Боже мой, неужто не хватает
Мне роли безалаберной жены…
Я тихо ртом молчание хватаю.
Я не молюсь уже – на то нужны слова.
Слова, известно, порождают звуки…
Закрой глаза, больная голова,
И слушай, как звенят устало руки.
Комната
(зимний цикл)
1
Комната, пропахшая скандалом,
Холодна, и в каждом закоулке
Время, утонувшее в завалах,
Мерзнет и позвякивает гулко.
Здесь когда-то запахи сандала
Утекали в двери коридора,
И на стульях кухни оседали,
Повисали на тяжелых шторах.
Было лето. Зной стоял у двери,
Словно Ной у нового ковчега,
Каждой твари безусловно веря,
Подбирая в пару человека.
Зной как волны бился о порожек
И в вечернем прятался тумане.
Заползал в квартиру осторожно
И не чаял в комнате капкана.
И пока дожди не зарядили,
У капкана зубы не ржавели,
Время в животе у крокодила
Тикало и пело еле-еле.
2
Стало слякотно, сыро и мерзостно,
Холодок пробирает до косточек.
Ледяное и неизвестное
Что-то прячется между строчек.
Губы сомкнуты и покрыты
Кромкой льда и блестящим настом.
Подозрительны мы и скрытны,
Невнимательны. И несчастны.
Комнатушка стала тесна как гроб.
На полу стоит стол, на столе – сугроб.
3
Столько дней уже холод, что бестолково лечиться.
Все застыло, ничто наперед не случится.
И к твоим замкам припадает моя ключица —
Ровно настолько, чтобы вырубиться и включиться.
Прохудился костюм, оборвался вконец на принце,
Он похож теперь на разжалованного в разночинцы,
В разносчики стрёмной перемороженной пиццы,
Переносчики неизлечимых инфекций.
Он идет сквозь снег и молится, что-то должно случиться,
А иначе – пропал и сдох безо всяких судов и следствий.
Я возьму его за руку и присобачу в кресло.
4
В последней попытке согреться садимся рядом,
Беремся за руки, мы так невозможно близко.
Солнце бьется о лед, желая снести преграду,
Напоминая с балкона пустую собачью миску.
И что-то случается, то ли пролезло солнце
Сквозь ледяную глыбу и плавит землю,
То ли твои ладони, а может быть, только пальцы
Стали теплее.
5
Солнечный диск исчез, а я протираю веки
Ватными дисками, влажностью мицеллярной.
Вязаный свитер, как огромная черная метка,
Тело мое обнимает.
Вязаный свитер мохнат, как паучьи лапы
Черной вдовы, приросшей ко мне навечно,
Мне становится страшно, «мама», – шепчу я, – «папа»,
Но они далеко, а так бы пришли, конечно.
Мне становится мерзко. Превозмогая холод,
Стягиваю эту метку, мохнатую эту дрянь,
Точным одним движеньем, держа за ворот.
Снимаю и остальное, бегу к тебе на диван.
Ты уже ждешь, ты на свои пальцы дышишь,
Стараясь не упустить возникшее вдруг тепло,
И тепло не уходит и вьется по телу выше.
Ушло за окном солнце и словно в тебе взошло.
6
И вся осенняя стужа тут же идет насмарку,
Самовоспламеняется, глядя на двух зверей.
В комнате сразу становится неимоверно жарко,
Будто включили разом тысячу батарей.
Тысячи ламп накала слепят меня и душат,
Душно мне, хоть и вовсе квартиру лиши дверей.
Сотни воздушных замков создаются и сразу рушатся,
Взрываются мириадами радужных пузырей.
И вся осенняя слякоть просто летит на свалку,
Спешно покинув комнату, полную жара тел.
Ты тоже встаешь, голый, бормочешь, идя вразвалку, —
Столица не знает холода, и люди в Москве не те.
"Когда я иду под снегом…"
Когда я иду под снегом
И думаю о несбывшемся,
Одна только мысль колышется:
Как больно быть человеком.
Как больно свои мозоли
Запихивать в сапоги,
Записывать в дураки
Себя, и друзей, и боле —
Сам снег, как дурак, не знает,
Куда и зачем валит…
А может, и в нем – болит?
Он, может, от боли – тает?
И он как ожог ложится
На мой обнаженный лоб.
Открытый, как белый гроб
Для похорон снежинки.
Медовый
(летний цикл)
1
Стук шагов средь ночи гулок.
Шли мы – локоть к локтю.
Нам Медовый переулок
Капнул в бочку с дегтем.
Ты смеялся, как подросток,
Был Медовый раем.
Мы плясали на подмостках
Блудного трамвая.
Мы все тыкались без толку
В поисках ответа.
Мы искали очень долго
Переулок этот.
Как нашли – вбежали с криком,
Сердце ликовало!
Рядом с душевой кабинкой
Пало одеяло.
И на одеяле этом
Встали мы, разувшись.
Я – вопросом, ты – ответом,
Но не стало лучше.
Слишком танцы запоздалы
И кровать – скрипуча…
Снов испуганных завалы
Круче, круче, кру…
Чем помочь тебе – не знаю,
Я сама – устала.
Выпей, мой любимый, чаю,
Ляг на одеяло.
2
Ты взял пива, я – цветок
(В знак супружьей дружбы).
Пива сделала глоток
И уснула тут же.
И приснилось мне: лежим
Мы с тобой в обнимку.
Страх как тихо. Ни души.
Будто бы на снимке.
Фотография любви,
Той, что нас сильнее.
Кто пытался проявить,
Тот уже не с нею.
3
Я стояла у окна с руками, полными пеной,
Ты рядом сидел, ты помнишь, играл в компьютер.
Я мыла окно, вспоминая диалоги с Леной.
Она теперь далеко, влажным задом седлает «Скутер».
Она теперь налегке, в гидрозащитной маске,
Во влагостойком костюме, с трубочкой кислорода.
Я стою у окна, смотрю за плечо с опаской,
Жду, когда победишь, выменяв у народа
Тыщу ночей усилий на одну ночь покоя,
Когда ты отложишь мышку, неспешно почистишь зубы
И ляжешь со мною рядом, рядом ляжешь со мною,
Сегодня лишь рядом, а завтра вернешься к трубам,
Зовущим тебя, героя, к странам непокоренным,
К необозримым землям, империям и пустыням…
Я стою у окна в темной кухне как в зале тронном,
И песни шута мурашками мучат спину.
4
А живот был такой, что, казалось, вмещает море,
И мне из него не выплыть, я с детства боюсь воды…
Ты пытался быть рядом, ты был со мной, я не спорю,
Вот только я не ручаюсь, что то был ты.
Вот ты надеваешь маску и словно плывешь возле,
Я ловлю под водой руку, нащупывая иглу…
Я руку поймаю, но все это будет после,
А пока по инерции просто тебя топлю.
Игла, что попалась мне в руки, кажется тросом,
Который хоть как-то может поднять нас вспять,
Но я влипла в ил, сижу словно под наркозом.
Нащупав водоросль, начинаю я вышивать.
И я вышиваю – как будто бы выживаю.
И если ты видишь, что снова взялась за нить,
То помни, что это – водоросль живая,
Пришьет меня так, что будет не изменить.