– А ты как сюда добирался? – спросил он Ковбоя.
– Пехом. Кстати, в следующий раз тоже не пользуйся великом.
В следующий раз!
– А когда следующий раз? – спросил Джереми, стараясь не выдать голосом волнения.
– Да кто знает? Таня, та хоть каждую ночь бы устраивала, да Нейт не позволит. Допустим, завтра.
– Внесите меня в список участников, ладно?
– Ясен пень, Герцог.
Улыбаясь, Джереми присел, чтобы открыть замок.
– Но про велик забудь, – напомнил Ковбой. – Никогда не знаешь, как карта ляжет. Вот придется уносить ноги по-быстрому, а велик станет лишней обузой, придется бросить.
– Ладно, в следующий раз приду пешком. – Джереми открыл замок, размотал цепь и выкатил велосипед из стойки. – Кстати, мы ведь можем встретиться и пойти вместе, а?
– Прости, старик. Ты парень что надо, конечно, а только ты – не Лиз.
– А, понял. Ну что ж, нет проблем.
Они пошли вдоль улицы. Джереми катил велосипед рядом с собой.
– Расскажи все-таки, чем вы занимаетесь, когда встречаетесь здесь? – спросил он.
– Развлекаемся по-свойски.
– Вы… троллеры?
– И снова в самую точку, Герцог. Они тролли, а мы – троллеры.
Джереми кивнул. Все его догадки оказались ошибочными. Даже самые безумные.
– Так что же вы делаете? – допытывался он. – Устраиваете на них охоту?
– Мне больше по душе слово «рыбалка». Оно ведь как ведется? Сперва заманиваем их. Типа, на крючок. Таня, кстати, отличная приманка. И вот один из троллей глотает наживку… барабанная дробь… Он наш! Дальше уж мы оттягиваемся с ним на всю катушку. Ну, или с ней.
– То есть вы избиваете их, или что?
– Или что. – Ковбой повернулся к Джереми. Глаза его были скрыты под полями шляпы, но губы сжались в тонкую линию. – У тебя что, проблемы с этим?
– У меня-то? Вовсе нет, я бы сам с радостью отмудохал этих уродов.
Губы Ковбоя расплылись в улыбке:
– Я сразу распознал тебя, Герцог. Я видел твое лицо, когда эта паскудина подвалила к тебе на променаде. Ты тогда чуть в штаны не навалил с перепугу.
– Эй, да я…
– Да, парень, ты так был напуган, что чуть не обосрался. Но это не все. Кроме испуга, я прочел в твоих глазах, как тебе хочется выдрать из его груди сердце и запихать ему прямиком в его Срио-Гранде.
Джереми с облегчением улыбнулся:
– Правда?
– Ты сам это знаешь, мужик. Вот и все в нашей команде – так же. Это червие, от него у всех мороз по коже, а они не имеют никакого права подходить к нормальным людям. Что они могут сделать полезного – забиться в какую-нибудь нору, желательно поглубже, и там подохнуть.
– Но они этого не делают, – сказал Джереми.
– Бляха, нет, конечно. Единственное, что они делают, так это выползают из своих нор и пристают к таким, как мы: «Не найдется ли четвертака, дружище? – пискляво заканючил Ковбой. – Я бедненький… неделю не жрамши… Прояви милосердие…» А потом понимаешь, что эта мразота еще и пытается тебя облапать, если не полез в карман за монетами.
А ведь так оно и есть, подумал Джереми.
– Понимаешь, о чем я? – спросил Ковбой.
– Конечно.
– Я говорю: «Хер тебе, а не милосердие, тролль». Понимаешь, что это значит?
– Что он не получит от тебя монету?
– И это тоже, Герцог. Но на самом деле это значит, что он никакого милосердия от меня не дождется.
10
– Бакстер.
– А? Что?
– Просыпайся.
Со стоном он открыл глаза. В номере мотеля было темно. Он лежал на боку, чувствуя, как горячее тело Ким прижимается к его спине.
– Что такое? – пробормотал он.
– Давай же поднимайся, – прошептала она, щекоча его шею теплым дыханием.
– Но ведь ночь еще… Или нет?
– Чуть больше трех часов, – сказала она.
– О Боже.
– Вставай и выходи, хорошо?
– Выходить?
– К пляжу. Мы должны побывать там вдвоем.
– С ума, что ль, сошла?
– Поверь, это будет здорово.
– Нет уж. Даже не думай.
– Ну пожалуйста, – она коснулась губами его щеки, лаская руками его грудь и живот. – Это будет так романтично. Мы встретим восход солнца вдвоем.
– Чертов пляж, – пробормотал он.
– Что ты, вовсе он не чертов. Только представь, это останется одним из самых ярких воспоминаний в нашей жизни. Наше первое утро вместе, проведенное на берегу пляжа во время восхода солнца.
– Это не первое наше утро.
– Первое с тех пор, как мы стали мужем и женой. И я очень хочу, чтобы оно было особенным.
– Мы себе задницы отморозим.
– Об этом не волнуйся. Захватим с собой одеяло, идет? Ну пожалуйста… – Ее рука украдкой скользнула ему в трусы. – Обещаю, твой большой друг останется очень доволен.
– Да?
– Да, – сказала Ким. – Что скажешь?
– Но это же безумие.
– Обещаю, тебе понравится.
Матрас заскрипел, когда она откатилась и соскочила с кровати. Свет щипал Бакстеру глаза не хуже мыльной пены. Он зажмурился. И тут же почувствовал, как с него сдернули одеяло, оставив практически голым.
– Ой, Господи!
– Хоп! Хоп! Хоп! – покрикивала Ким, за лодыжки стаскивая его с кровати.
Прищурившись, он посмотрел на нее. Ким взирала на него сквозь упавшую на глаза челку; на ее плече алел след засоса. Она отпустила ноги мужа, и он сел.
– Кто оденется последним, тот тухлое яйцо, – сказала она.
– Считай меня тухлым яйцом, – ответил он, сидя на полу и наблюдая, как Ким открывает чемодан. Ее ягодицы, покрытые (за исключением небольшого треугольника посередине) таким же золотистым загаром, как и спина, и ноги, слегка колыхались.
Ну и пускай там немного холодно, подумал он. Все равно классно. Она права. Будет потом что вспомнить.
Ким надела серые мешковатые спортивные штаны и теперь, нагнувшись, возилась со шнурком на талии. Затем она вытащила из чемодана толстовку и повернулась:
– Так и будешь сидеть на полу?
– Залюбовался.
Он смотрел на ее грудь, когда она, подняв руки, натягивала толстовку. Грудь слегка покачивалась, когда Ким безуспешно пыталась попасть в рукава. Наконец она надела толстовку и расправила ее на талии.
– Я готова, – сказала она.
– Эх…
Ким взяла с тумбочки расческу и направилась в ванную. Когда она скрылась, Бакстер поднялся и стал натягивать тренировочный костюм. Такой же, как у Ким, только поновее. Бакстер купил его, когда Ким перебралась к нему и стала вытаскивать его с собой на утренние пробежки. Когда она вышла из ванной, он уже заканчивал завязывать шнурки.
Он зашел в ванную почистить зубы. На полочке над раковиной заметил пластиковый флакон масла от загара. Сполоснув рот, он положил флакон в карман толстовки.
Когда он вернулся, Ким сворачивала взятое с кровати одеяло. Она уже обулась.
Взяв с комода ключ с пластиковой биркой, на которой были написаны адрес и название мотеля, он сунул его в тот же карман, куда положил масло.
– Что у тебя там? – спросила она, приподняв брови.
Он достал флакон и показал ей.
– Ну так. А ты прозорлив, как я погляжу, – сказала она.
– Просто хочу, чтобы все было по высшему разряду.
Он открыл дверь, и они вышли на балкончик. Улица перед мотелем была хорошо освещена, но оказалась совершенно пустынной – ни машин, ни людей. На парковке перед круглосуточным магазинчиком через дорогу от них не стояло ни одного автомобиля.
– Здорово, правда? – спросила Ким и обняла его сзади. – Как будто мы с тобой одни-одинешеньки на всем белом свете.
– Просто все остальные сейчас нежатся в постелях.
– А мы зато понежимся на пляже.
Они добрались до конца балкона, спустились по лестнице и оказались на стоянке мотеля. Несмотря на тепло там, где к нему прижималась Ким, Бакстер чувствовал, что холодный ветер пронизывает спортивный костюм насквозь. Его затрясло, и он стиснул покрепче зубы, чтобы не стучали.
– Бедненький, – протянула Ким, остановилась на углу и достала одеяло. Они накинули его на плечи, и Бакстер почувствовал себя куда лучше. Ким скользнула рукой в задний карман его штанов, и стало совсем хорошо.
Они прошли мимо бомжа, прикорнувшего под стеной магазина; заметив его, Ким нервно выдернула руку из кармана Бакстера.
– Выходит, мы все-таки не одни на белом свете, – съехидничал тот.
– Бедненький.
– Да уж, действительно, не очень-то ободряющее зрелище.
– Мы с тобой такие счастливчики. Глядя на него, начинаешь это осознавать, правда? Как можно жить так, как он, не имея ничего: ни крыши для ночлега, ни людей, которым ты дорог?
– А что, предложим ему наш номер, пока нас не будет.
Она легонько шлепнула его по заду:
– Это тебе не шутки. Это просто ужасно. Наверное, мы могли бы хоть чем-то ему помочь…
– Но чем? Бумажник я с собой не взял. Одеяло не наше. В принципе ты можешь снять свою курточку и отдать ему, я буду только за.
– У, кобелина, – сказала она и шлепнула его еще раз.
Перейдя улицу, они оказались у парковки Фанленда. Там все еще стояло несколько машин, и Бакстер подумал, что внутри вполне могут быть сексующиеся подростки. Или уже слишком поздно? Нет. Вряд ли. Хотя, вспомнив юность, он вдруг понял, что даже в таких случаях никогда не возвращался домой позднее двух ночи.
А сейчас уже половина четвертого.
Нет, в такое время здесь только мы. Ну и дрыхнущие бомжи. Может быть, несколько патрулирующих полицейских.
Хорошенькое получится дельце, если нас тормознут копы.
Мы же не нарушаем закон, сказал он себе.
Но вызываем подозрение, бродя здесь среди ночи.
– Нарушители на неверной стороне полуночи, – молвил он.
– А?
– Просто вспомнилось. Ох, чует мое сердце, что незаконно это.
Они миновали шоссе, поднялись по лестнице и вошли в тень под аркой Фанленда. Несмотря на одеяло, несмотря на теплую руку Ким, когда они снова вышли под лунный свет, Бакстер снова ощутил пробирающую дрожь. Он окинул взглядом пустой променад.
– Что не так? – спросила Ким.
– Просто проверяю, насколько здесь безопасно.
Она крепче сжала его ягодицу:
– Не будь паникером.
Они остановились на краю променада, откуда открывался обзор на пляж.
– Ну разве не чудесно? – спросила она.
Ничего чудесного Бакстер в упор не видел. Знакомого пляжа, где он нежился на солнышке, натирая Ким маслом и любуясь волнами Тихого океана, больше не было. Берег выглядел темным и ледяным, словно на чужой планете.
Бакстеру совершенно не хотелось туда идти.
– Не уверен, что тут никого нет, – проговорил он.
– Да правда, что ли? – Ким вынула руку из его кармана и повернулась к нему. Развернула одеяло. Потом расстегнула куртку, задрала толстовку себе и Бакстеру, после чего прижалась своим телом к его. Сначала он ощущал только нежную гладкость и тепло ее кожи, а потом почувствовал, как ее руки начали пробираться ему в штаны, лаская его там.
– Почему бы нам не вернуться в мотель? – прошептал он.
– Почему бы нам не остаться здесь?
– Не нравится мне тут.
– Чувствуешь, как хорошо?
Он поежился.
Она ласкала его, а он озирался по сторонам. Луна превратила доски променада в выбеленные кости. В черной тени, казалось, кто-то скрывается.
Я и впрямь становлюсь параноиком, подумал он.
И почувствовал, как брюки спустились до лодыжек. Ветер тут же обдал холодом кожу.
– Оп-па! – сказала Ким.
Он нагнулся, пытаясь натянуть штаны, а Ким, сорвав с него одеяло, накинула его себе на плечи и, кружась, побежала вниз по лестнице на пляж.
– Черт возьми, Ким!
Она кружилась на песке, размахивая над головой одеялом, словно гигантским флагом.
Бакстер завязал шнурок на поясе и тоже начал спускаться. Он не спешил, наблюдая, как резвится Ким.
Он сошел с последней ступеньки. Песок под ногами был необычайно мягок. Осторожно ступая, Бакстер приблизился к Ким. Ему хотелось подбежать, сгрести ее в охапку и унести в безопасное место… Но если он будет спешить, то она все поймет и с хохотом пустится наутек.
– Иди ко мне, – сказал он, остановившись.
Она улыбнулась и накинула одеяло на плечи:
– А что мне за это будет?
– Поцелуй.
– А еще?
– Ким, ну я ж серьезно. У меня от этого места мурашки по коже.
– А по-моему, здесь здорово.
Он метнулся к ней.
Она отскочила. Его пальцы ухватили только краешек одеяла. Смеясь, она побежала вдоль берега, поднимая тучи песка и неумолимо приближаясь к темной тени, отбрасываемой променадом. Бакстер со всех ног бросился следом, но мешало одеяло. Он свернул его и сунул под мышку. Бежать стало легче, но Ким к тому времени была уже далеко впереди.
Оглянувшись через плечо, она прокричала нараспев:
– Копуша, копуша, толстый, как груша!
Неужели она не понимает?
Не понимает чего? Мы здесь одни. Ей весело. Это я вбил себе в голову невесть что.
Но Бакстеру очень не нравилось, что Ким неумолимо приближается к променаду, к его длинным теням, к черной земле под сваями…
Она снова обернулась.
– Лови! – весело прокричала она, стянула с себя толстовку и запустила в Бакстера. Ветер тут же подхватил толстовку и швырнул во тьму. Бакстер умудрился коснуться краешка рукава и почти поймать ее, но не успел сжать кулак. Толстовка выскользнула из пальцев и упала на песок. Бакстер кинулся влево и подхватил ее. Он пробежал еще несколько шагов, и тут его осенила идея. Он остановился.
– Покедова, Ким. Желаю тебе весело добраться до мотеля, как набегаешься тут.
Она притормозила. Остановилась. Повернулась, положив руки на бедра. Грудь ее вздымалась от бега. Кожа, за исключением грудей, была темной от загара, груди же выглядели так, будто кто-то обмазал их сливками, а потом облизал соски, решив оставить их темными.
Бакстер смотрел на нее. Она смотрела в ответ.
– Не думаю, что ты хочешь уйти, – сказала она.
Пляж больше не казался ему уютным, и чувство, что из тени променада за ними наблюдают десятки глаз, никуда не делось, но Ким была права: он больше не рвался уйти отсюда.
Ким была обнажена по пояс, открыта и беззащитна.
Бакстер хотел ее.
Хотел прямо здесь и прямо сейчас.
Так и держа руки на бедрах, она направилась в его сторону.
Он смотрел в темный лес свай под променадом, ежился, но понимал, что никуда отсюда не денется.
Страх, который всего лишь минуту назад звучал криком, требуя бежать без оглядки, теперь казался ледяными пальцами, ласкающими, пощипывающими, поглаживающими его, пальцами призрачной шлюхи, с болезненным вожделением ожидающей начала любовной игры.
Ким остановилась в нескольких шагах от него.
– Ты, наверное, замерзла, – сказал он.
– Ничуть. Чувствую себя замечательно.
Он подумал, что ее, наверное, согрел бег. Да и сам он уже не чувствовал холода. Дрожь, никак не желавшая его отпускать, имела к холоду очень слабое отношение.
– Сними все остальное, – сказал он.
В свете Луны он увидел, как она улыбнулась:
– Что, больше не боишься?
– Ну же, сделай это.
Балансируя на одной ноге, она принялась стягивать кроссовку и носок:
– Мне ни капельки не страшно, а тебе?
Бакстер кивнул в ответ, а сам вглядывался в темноту. Ледяные пальчики страха ощупывали его, то и дело сжимаясь.
Ким прыгала на одной ноге, ее груди подскакивали, когда она пыталась высвободить из кроссовки и носка вторую ногу.
– Так и будешь стоять столбом? – спросила она, развязывая узелок на поясе.
– Да, – ответил он.
Ее спортивные штаны упали на песок. Она шагнула вперед, высвобождая ноги из резинки. Потом приблизилась к Бакстеру, но вместо того, чтобы обнять его, взяла одеяло и уже с ним в руках побрела во тьму, под навес променада. Когда темнота сомкнулась над ней, страх сдавил Бакстера с невероятной, неожиданной силой, силой уже не похотливой шлюхи, но жестокой ведьмы, терзающей его.
Ким расстелила одеяло.
– Нет, – сказал Бакстер. – Давай расстелим его здесь, под Луной.
– А если кто-то будет мимо проходить? – спросила Ким. – Тут поспокойнее.