– За нас? – с лёгкой вопросительной интонацией.
Часы пробили восемь. Звон долго заметался по углам огромной квартиры, ему вторило эхо. Леонид Утёсов гармонично вписывался в эту звуковую метель. Он тоже жил в этой квартире, был полноправным участником:
Хотя б чуть-чуть
Со мной побудь.
Я иду в кругосветное странствие.
В твой дальний край
Идёт трамвай
Весь свой рейс до шестнадцатой станции.
– А где она? – спросил Саша.
– Кто?
– Бабушка?
– Умерла, – ответила Лена. – Давно. Два года как.
– Жаль.
– Я жила с ней. В этой квартире. С самого детства. С шести лет, я рассказывала.
Саша хотел вернуть стаканчик на стол, разумея строгую торжественность момента. Лена удержала его руку.
Сказала:
– Мы дружили. Несмотря на разницу в возрасте. Это большая редкость.
– Выпьем за неё? – предложил Саша. Ему хотелось присоединиться к дружбе.
Ответить Лена не успела. В дверь позвонили. Кто-то кратко надавил на пипочку, потом дал второй короткий "гудок". Следом три длинных.
Лена отреагировала мгновенно и совсем не так, как мог предположить Раевский.
Она приложила палец к губам, давая понять, что вводится режим молчания, тремя огромными кошачьими шагами прыгнула к патефону, осторожно сняла иглу на полуслове. Избавившись от музыки, она подлетела к двери. Прильнула к стене и прислушалась. Глазка дверь не имела.
Всё происходящее напоминало детективный фильм.
"Или фильм о шпионах…" – подумал Саша и опустил водку в рот. Надоело держать стаканчик на весу.
"Резидент явился на конспиративную квартиру, где пастора Шлага ждала засада".
Ленка сделала строгие глаза и вновь приложила палец к губам.
В дверь ещё раз позвонили. Человек за дверью громко высморкался, нетерпеливо переступил – доски скрипнули под ногами. В движениях звонившего сквозило нечто самоуверенное. Требовательное. И даже наглое.
В открытую форточку залетел ветерок, солнце рисовало на стенах странные знаки. Светотень напоминала размноженное в десяток копий изображение аламбика: с трубками, бликами и пузатыми брюшками.
На верхнем этаже захрипели ножки дивана (вероятно), кто-то встал, пересёк по диагонали комнату. Звук получился очень близкий, понятный.
Лена вернулась к столу, отпила шампанского. Потянулась. Дом подчинялся ей, позволял действовать и двигаться беззвучно. Губами произнесла: "Сейчас он уйдёт! Не волнуйся!"
Саша пожал плечами: "А я и не волнуюсь! С чего мне волноваться? Он шпион, не я".
Подцепил вилкой кусочек сыра и подумал, что следует выйти и категорически объяснить человеку, что приходить сюда больше не нужно… Не стоит сюда приходить.
"В худшем случае, обломаю рога…"
Магия хорошего настроения стремительно расползалась. Лена это почувствовала. Наполнила стаканчик ещё раз, положила на тарелку котлетку. Котлетка была маленькая и аккуратная, словно игрушечная. Из глянцевого бока торчала увядшая веточка укропа. Саша невольно улыбнулся, взял в руки стаканчик и тарелку.
За дверью ещё раз переступили. Звонок кратко тявкнул и оборвался. Гость убрался восвояси.
Саша поднёс стаканчик к губам, но не выпил, вернул на стол полным.
– Кто это?
– Сосед, – соврала Лена. – Он немного того… псих. Теперь у него весеннее обострение. Ходит по всем квартирам. Звонит. Стучит.
Саша кивнул.
– Знаешь… – В груди неожиданно родилась решимость. Известное чувство: "Пан или пропал". – Мне кажется, мы зря теряем время.
– Что ты имеешь в виду?
– Мы давно должны быть в спальне. Я нахожу эту комнату особенно интересной.
Лена подошла ближе, обняла, положила руки на плечи. На белой после зимы коже проступали веснушки.
Прошла секунда. Вторая.
Саша ждал и не понимал, стал ли он паном или уже пропал? Будет сухой приговор: "Посмотри на себя!" и полный презрения взгляд. Или нечто другое?
Поцеловала. Взяла за руку и быстро повела вглубь квартиры. Двигалась уверенно, как проводник. В сущности, она и была проводником…
В спальне Саша успел заметить тяжелые зелёные портьеры. Цвет был настолько глубоким и мудрым, что ткань казалась чёрной, и только солнечный свет, пронизывающий материал, выдавал оттенок.
…Долго нефритовый всадник блуждал по заброшенным землям…
И далее, по тексту… как я писал ранее.
– Ты меня обманула.
Лена удивилась:
– Разве? Когда?
– Ты не сказала, кто приходил.
– Тебе хочется знать?
– Думаю, да.
– Это был Слава.
– Кто есть Слава?
– Мой жених.
– Хорошая шутка.
– Через две недели у нас будет свадьба.
Он приподнялся на локте, посмотрел. В утробе спальне плавали сумерки, Саша рассмотрел её глаза. Глаза не лгали.
– Это мило, – сказал он.
Мозг выдал дежурную фразу:
– Ты его любишь?
– Конечно! – ответила Лена.
Краткая пауза перед ответом убеждала, что вопрос о неземной любви здесь неуместен. Любовь была практической, земной.
Да и что такое "неземная любовь"? Хуже неё только "любовь до гроба". Любовь, которая рушится через месяц после загса. И очумевшая, яростная супруга готова сожрать своего суженого без перца и без соли. Как паучиха паука.
Брак по расчёту – единственный брак, в котором присутствует здравый смысл. Вдумайтесь, и вы поймёте, что я безоговорочно прав.
Только не подумайте, что я привожу здесь рассуждения Саши Раевского. В эту секунду ему было глубоко наплевать на рассуждения, ибо, как только просыпалось желание, рассуждения становились излишни.
"И то истина, что на всей Земле нет большего наслаждения, чем совокупление с молодой горячей наложницей…" – так молвил буддистский монах Ринчен Санпо. А он кое-что понимал в любви. В хорошем смысле этого слова.
…Закончив, долго стояли под душем. Грелись. Целовались.
Выбрались из ванной. Съели и выпили всё, что было приготовлено. Отварили пельменей, съели их. Не жалея сметаны и сливочного масла.
(Клеймлю сей поступок с завистью, и стараюсь опозорить чревоугодцев: Молодые! Здоровые! Организмы!)
Перед уходом Саша спросил:
– Ты не шутила?.. Свадьба… Слава?
– Разве с такими вещами шутят?
– Действительно. – Саша смутился.
Солнце переползло к другому углу комнаты. Фотография Менделеева казалась ликом удивлённого Христа.
– Пойдём завтра в парк, – предложил. – Тюльпаны зацветают… я видел.
– Пошли.
В какой-то мере, определённость внесла спокойствие. Всё понятно: есть жених, есть дата свадьбы. Есть Лена. И есть Саша… какой-то неведомый Слава… Славик.
И ничего непонятно. Как судьба отварного ёжика.
В городском парке, действительно, расцвели тюльпаны. Они показались детдомовскими – тощими, неухоженными, вызывали сочувствие. Хотелось согреть их ладонями. Унести с собой и посадить в горшок, на тёплый подоконник.
Неподалёку от клумбы мёрз размашистыми ушами Мандельштам – его бронзовый двойник, – вздёрнул к небу выразительный еврейский носик.
Однако не в тюльпанах было дело. И не в бронзовом Мандельштаме. Находиться вблизи (но на расстоянии друг от друга) было трудно. Пронзали молнии, тянули друг к другу. Стискивали. Опоясывали невидимыми силовыми линиями.
– Поедем к тебе? – предложил Саша.
– Здесь лучше пройти пешком, – откликнулась Лена. – Я знаю короткую дорогу.
…Страждущий нефритовый всадник опять проник в пещеру наслаждений…
– Я не очень понимаю… – сказал Саша.
Издалека, их разговор напоминал семейную разборку. Правда. Культурные супруги попытались урегулировать конфликт половым путём – не удалось. Перешли к демократическому обсуждению. Точно на прениях в парламенте.
– Что именно? – спросила Лена.
Он потёр лоб, сомневаясь, стоит ли открывать прения.
– Кто я для тебя?
Лена задумалась.
– Милый друг, – перечисляла, – хороший товарищ, замечательный любовник. Ты мне интересен. Этого мало?
– Это очень странно.
– Почему?
– Все эти качества должны быть у мужа. Разве нет?
– Ты приглашаешь меня в ЗАГС?
– Нет, но…
– Но? – цепко повторила Лена.
– Понимаешь… мне трудно объяснить… вернее, тяжело признаться…
– Если это постыдное – не говори.
– Вовсе нет! – Появилась досада. – Когда я был маленьким. Лет может быть шесть… или пять. Мы ездили на электричке за город. Целое путешествие. Там была станция – огромное здание, облицованное бежевой плиткой. На станции работал отец…
Саше понравилось, как она слушает. Пристально слушает. Внимательно.
– Многие детали испарились, тонкости исчезли. Помню лишь штрихами. Было здание, мы входили через "вертушку" внутрь. Была высокая стена с метеорологическими приборами. Люди в халатах. Большой самовар. Смех.
– Смех?
– Добрая атмосфера.
– Да, я понимаю.
– Была женщина. Когда отец заканчивал измерения, мы возвращались в город. Вместе.
–Тебе она нравилась?
– Очень. Но только не в сексуальном смысле. Мне было мало лет, ты помнишь. Эта женщина – я даже не помню её имени, – она мне казалась идеальной. Венерой. Богиней. Я мечтал, чтобы она была моей мамой.
Лена встала, легко скользнула вдоль кровати. Саша опять поразился, что доски паркета не скрипнули. Сталинка соучаствовала в прелюбодеянии.
– Маленький мальчик влюбился?
– Пусть так, – согласился Саша. Признался: – В тебе я увидел черты той женщины.
Лена подняла руки, набросила халат. На короткую долю секунды солнце освещало её тело. Вспыхнул контур: высокая грудь, талия, резко очерченные сосцы.
– Какие? – требовательно спросила она.
– Очень многие! – ответил Саша. – Фигура, волосы, овал лица, глаза…
– Я знаю! – подтвердила Лена. – Поверь, женщина всегда знает, когда её любят, когда её хотят, и когда боготворят. Ты ещё рта не успел раскрыть, а я уже знала, что мы будем любовниками. Поверь.
– Любовниками и… и только?
– И только.
Она рассмеялась. Смех был её секретным оружием. Он менял пространство. Перемещал в другое измерение. Сбивал с ног. Следовало запретить его, как секретное оружие.
– Хочешь есть? Я что-нибудь приготовлю…
– А ты?
– Я чертовски голодна.
Квартира ожила. Запели трубы. Где-то сверху и сбоку закашлялся диагнозом старик-сосед. По водосточной трубе пропел кусок запоздавшего весеннего льда.
"А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб… Маяковский произнёс эти слова в 1913 году, – подумал Саша. – Ещё чуть-чуть и будет сто лет".
Лена принесла в гостиную свечи – толстые огарки в серебряных подсвечниках. Вдвоём перенесли стол – поставили в центр комнаты.
– О, рыбный шницель, царь природы! Тебе поём мы песни, оды… Хочешь рыбки? – спросила Лена не без таинственности.
В голосе звучала теплота. Игривая теплота. Саша почувствовал в себе немедленный отклик.
Правильно называть этот отклик – откликом в спину. Он хотел её, и ему было плевать на всё остальное. На жениха, на свадьбу… Ни намёка на благоразумие.
– Я не люблю рыбу, – признался.
– Ты просто не понимаешь, как это вкусно.
Прошли на кухню.
Огромный торс какой-то рыбины главенствовал в раковине. В холодильнике томились остатки шампанского, зелёный графин, сметливо начинённый бабушкиной специальной водкой.
Начали готовить… выпили шампанского…
Или наоборот: выпили шампанского, начали готовить?
"Как хорошо! – подумал Саша. – В этом скрипучем старом доме… как я люблю её".
Далее: ужин – свечи – патефон – шампанское – секс.
Мой рассказ делается однообразным, и я прошу за это прощения. Оправданием может служить только то, что я не придумываю эту историю. Я пытаюсь записать справедливо и честно. Создаю протокол действительности – такой она была на самом деле. Некоторые моменты я оживляю, придаю им романтическую окраску, как художник, расписывающий стены психиатрической лечебницы. Но это только штрихи. Блики не существующей реальности.
Шучу.
Всё правда. В каждой букве – быль.
Уснули рано. Не было ещё десяти. Собственно, Саша нырнул в царствие Морфея сразу после секса. Лена задвинула шторы, попила воды, прошла до конца коридора, вернулась. Что-то томило. Неприятное ожидание.
Взяла в руки бабушкино вязание… Бабушка не любила вязать, но в последние годы это стало единственным доступным развлечением. Исключая глупый телевизор.
Отставила клубок – воткнула спицы. Мысленно приказала взять себя в руки. Вернулась в спальню, скользнула под одеяло. К тёплому боку спящего любящего мужчины.
Он пошевелился, рефлекторным движением обнял. Мужчина обнимает во сне свою женщину. Что может быть прекраснее?
Часы показывали без четверти два. В дверь позвонили. Позвонили просто, без затей. Произвели два длинных казённых гудка.
Сердце ёкнуло: "Всё-таки случилось!"
Лена выпорхнула из постели, накинула Сашкину рубаху, пробежала к двери. Открыла без разговоров, словно знала, что следует открыть.
Саша проснулся, ещё не понимая, что происходит. Открыл глаза, повёл рукой, будто отодвигая морок.
В прихожей моментально стало шумно. "Пришельцы" восторженно громыхали, разговаривали, шумели.
Приехали родители. Из Мурманска. Из МурмАнска, если говорить на местном диалекте. Родители Лены, чтобы вы поняли.
Отец говорил громко, вёл себя шумно, властно. Он с трудом умещался в гигантской прихожей. Мать чутко прислушивалась (понимала присутствие мужчины в спальне), нежно щебетала.
Обменялись рукопожатиями, объятиями, поцелуями. Произнесли дежурные фразы.
Саша окончательно проснулся, отряхнулся. Упредительно натянул штаны и пошарил в темноте рубашку.
Лена провела родителей в кухню, поставила на огонь чайник.
–…С трудом взяли билеты, – грохотал отец. – Но всё сложилось удачно. Как ты тут?
Лена пыталась отвечать, огонёк её голоса тонул в раскатах отца. Всё одно, что пытаться говорить в грозу.
–…Я сам только что из рейса… точно! Ходили за палтусом, хорошо взяли… мать говорит, у тебя свадьба! Радировали в порт… ребята поддержали… катер дежурный выслали… капитан выписал премиальные… вся команда на тельнике… на тельняшке расписалась. Сказали, пусть носит на счастье!.. А?.. я?..
Забавно было слушать эту историю. Саша сидел на кровати и скучал. Понимал, что за ним никогда не вышлют катера, не привезут в порт, чтобы стремительно лететь в другой город на свадьбу. И не подарят тельняшку, с автографами рыболовной команды.
Засвистел чайник. Гул отца затих. Мама произнесла:
– Лена! – голос настойчивый. – Позови, наконец, Славу. Мы хотим познакомиться.
– Верно! – одобрил отец. – Тяни жениха на свет божий! Хочу его увидеть! Обнять мужика, руку пожать!
Родители знали, что в квартире мужчина. Понимали, что это Слава – жених, и хотели с ним познакомиться. Познакомиться с будущим зятем.
Возникла пауза. Мелькнула. Царапнула.
Не представляю, что в эту секунду подумала Лена. Знаю, что Саша не раздумывал долго. Он взял в руки пиджак – просто, чтобы занять руки, – и вышел на кухонный свет, под конус лампы с фарфоровым абажуром.
– Здравствуйте!
Отец протянул руку, мать осмотрела оценивающе.
– Знакомьтесь, – сказала Лена. – Только это не Слава. Это Саша.
Вот в этот момент действительно повисла пауза. Основательно повисла. Вязко. На две секунды, или дольше.
Заложники обстоятельств переглянулись. Мать подняла брови: "Что поделаешь?" Отец рокотнул насмешливо: "Привет, Саня!" Саша приветливо улыбнулся, пожал протянутую руку, спросил о какой-то чепухе… кажется о рубашке. Постарался максимально быстро исчезнуть из квартиры.