— Твою мысль я могу выразить точнее — прибывшее в Арран русско-варяжское войско будет сражаться здесь до тех пор, покуда не сложит головы до последнего дружинника. Неужели не понимаешь, что великий князь с женой отправили своих врагов — тебя, ярла Эрика, воевод Микулу, Олега, Рогдая на Кавказ для того, чтобы вы навсегда остались здесь и не смогли быть угрозой для их сына-наследника, окажись он без отца и появись у его матери-вдовы соперники на великокняжескую власть? Подобными примерами переполнены священные книги христиан, мусульман, иудеев. Не думаю, что и вы, язычники, представляете в этом отношении исключение — борьба за власть везде одинакова, не знает пощады и не подчиняется никаким законам.
— Я думаю, ты ошибаешься в замыслах великокняжеской четы, атаман. Или разговор только обо мне и ярле Эрике, я согласился бы с тобой — действительно, мы оба не ходили в любимчиках Игоря и не были друзьями Ольги. Но воеводы, которых ты упомянул, опора и вернейшие их люди, которым они доверяют как себе. На Кавказе они потому, что великий князь мечтает закрепиться здесь навечно и считает, что столь важное дело можно поручить тем, в чьей преданности он не сомневается. Поэтому главным воеводой похода назначен не я, а мой воспитанник Олег, совсем недавно называвший меня вторым отцом, — с заметной обидой в голосе закончил Свенельд.
— Воевода, ты рассказываешь мне о вчерашнем дне, а я говорю о сегодняшнем. Микула, Олег и Рогдай были друзьями и опорой великокняжеской четы до принятия Ольгой христианства и рождения у неё ребёнка. Мне иногда приходится слышать обрывки разговоров этих воевод между собой, и я знаю, что по какой-то причине они крайне недовольны великой княгиней и выражают сочувствие Игорю, оказавшемуся после появления княжича-наследника всецело под влиянием жены. Ты никогда не отрицал, что княгиня Ольга умна и проницательна, поэтому изменение отношения к ней друзей-воевод для неё не секрет, и она решила разделаться с ними прежде, чем они станут опасны для неё и сына. Вот почему ты и ярл Эрик, её старые враги, очутились среди отправленного на гибель войска вместе с её новыми недругами, ещё недавними верными соратниками. Если уготованная всем вам судьба тебя не прельщает, и ты намерен возвратиться домой живым и несказанно богатым, следует думать не о том, как дольше продержаться в Бердаа, а как скорее покинуть его.
— Я могу думать об этом сколько угодно, но, пока главным воеводой пребывает Олег, Бердаа без приказа великого князя оставлен не будет. В своём безрассудстве и упрямстве Олег не одинок. Микула и Рогдай его всегда поддерживают.
— Свенельд, ты, как никто другой, должен знать, что военная удача изменчива. Воевода Олег не только упрям, но и смел — во всех боях он находился в самом пекле и в последнем был ранен копьём в плечо. Кто предугадает, что может случиться с ним в следующем? А не станет Олега, главным воеводой войска и вершителем его судьбы будешь ты, сегодняшний помощник Олега. А вдруг вместо ожидаемой из Руси подмоги вы получите приказ великого князя возвращаться домой? Или почему однажды Олегу не может прийти в голову здравая мысль, и он, видя безысходность своего положения и не желая бесцельно погибать в Бердаа, не решит вернуться на Русь? К тому же не будем забывать, что в борьбу за Арран ещё не вступил Хусейн, а его вмешательство может изменить в нашем положении многое. Но какова бы ни была причина нашего возможного ухода из Бердаа, наш путь проляжет через земли аланов и лазгов, где нас будут поджидать жадные до золота правители и охочие до нашей добычи воины. Предлагаю, покуда это ещё в наших силах, принять меры, чтобы избежать подобной угрозы.
— Считаешь, мы можем это сделать? — усомнился Свенельд. — Что, находясь вдали от земель аланов и лазгов, нам удастся вмешаться во внутренние дела этих племён и направить их ход в нужном направлении? Как?
— Ты только что сказал, что для нас самое благоприятное развитие событий на землях аланов и лазгов, если они будут охвачены борьбой за власть и междоусобицей. Тогда сторонам будет не до нас, наоборот, в нас станут искать союзника в борьбе с соперниками. Покуда князь Цагол и воевода Латип здесь и о положении дел на родине судят по ложным слухам, у нас есть возможность превратить обоих в источники смут и раздоров в своих землях.
— Каким образом ты собираешься это сделать?
— Князь Цагол давно враждует со своим младшим братом, который стремится занять его место, и готов к любой подлости с его стороны, тем более во время своего отсутствия в Алании. Враждой между братьями-князьями я и воспользуюсь в наших целях, тем более что Салтан, воевода Цагола, слывёт приверженцем его брата-соперника и был взят в поход по его требованию и просьбе их матери. У воеводы лазгов Латипа тоже есть больное место — его ненависть к молодой жене своего князя, которая платит ему той же монетой. Поговаривают, что помощник воеводы, тысяцкий Ахмат, тайный любовник княгини и ждёт не дождётся, когда займёт место своего начальника, который знает об этом. Я попытаюсь скрытую неприязнь между Латипом и Ахматом сделать явной, что, возможно, заставит княгиню открыто встать на сторону любовника. А это подтвердит их связь, в которую никак не хочет поверить престарелый князь. Слушай, какой у меня созрел замысел...
Внимательно выслушав Глеба, Свенельд некоторое время молчал, постигая все детали его плана.
— Главный воевода Олег советовался со мной, стоит ли разрешить возвращение на родину аланов и лазгов, но я уклонился от ответа, — сказал Свенельд. — Теперь я посоветую ему избавиться от них поскорее: сражающийся из-под палки воин не только плох, но и ненадёжен, особенно в трудную минуту, которых нам вскоре придётся пережить немало. Поэтому претворяй свою задумку в жизнь в ближайшие день-два, иначе можешь опоздать.
— У меня всё готово, воевода. Так что свой совет можешь давать Олегу хоть сегодня...
После ухода Глеба Свенельд откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Выходит, неразлучные друзья — воеводы Микула, Олег, Рогдай тоже пребывают в немилости у великой княгини? Интересно, за что? Впрочем, какое значение в его сегодняшнем положении это имеет? Главное, теперь у него нет сомнений, что в поход на Бердаа Игорь сознательно или по наущению жены отправил всех тех воевод, которые могли быть опасны его вдове и малолетнему княжичу, не успей он дожить до его возмужания. Одним удачным ходом — захватом и удержанием в своих руках столицы Аррана — он достигал сразу двух целей: устанавливал власть Руси в сердце Кавказа и избавлялся от возможных врагов юного княжича. Из этого выходило, что никаких надежд, что может последовать приказ Игоря о возвращении русско-варяжского войска домой даже при самом плачевном его положении быть не может.
На днях союзные войска покинут аланы и лазги, потерявшие в боях до двух третей своих воинов, их уход станет заразительным примером для викингов ярла Эрика, явившимся на Кавказ не за смертью, а за добычей. Противостоять халифату останутся лишь русичи. Даже отбейся или победи они Эль-мерзебана Мохаммеда, в их судьбе ничего не изменится — вместо дейлемитов под стенами Бердаа появятся воины-сарацины Хусейна. Где выход, который позволит ему, Свенельду, не только уцелеть в гибельном походе, но и возвратиться на Русь со своей частью бывших сокровищ Эль-мерзебана? Неужели, как сказал Глеб, можно только надеяться, что Олег когда-то возьмётся за ум либо сложит в бою голову? А ежели боги не пожелают свершить ни того ни другого? Что тогда? Безропотно дожидаться смерти от хвостатого копья персов-дейлемитов Мохаммеда или от кривой сабли сарацинов Хусейна? Нет, тогда он, Свенельд, сам дерзнёт свершить то, от чего отказались боги...
На следующее утро к главному воеводе Олегу явился аланский воевода Салтан и сообщил, что князь Цагол не прибыл домой от своего здешнего друга, настоятеля армянской церкви, с которым любил за кувшином вина ночи напролёт беседовать о таинствах веры. Четверо стражников-телохранителей князя были найдены подле жилища настоятеля мёртвыми, тела Цагола обнаружить не удалось. А ближе к обеду со схожей вестью пожаловал тысяцкий лазгов Ахмат — в доме наложницы-гречанки пропал воевода Латип. Когда не дождавшиеся его появления в обычное время во дворце воины-телохранители осмелились войти в дом, они нашли в нём связанную женщину с кляпом во рту, а в подвале запертую, дрожавшую от страха служанку. Гречанка ничего толком объяснить не смогла, лишь сообщила, что в спальню через открытое окно неожиданно ворвались вооружённые люди и, ударив по голове Латипа, унесли его с собой в мешке.
Олег в обоих случаях поступил одинаково: успокоив воеводу и тысяцкого, пообещал, что воевода Свенельд предпримет все необходимые меры, чтобы отыскать их живыми или мёртвыми.
Хозрой поглубже нахлобучил на глаза шапку, ниже опустил голову, сильнее сгорбил спину. Толкнул калитку во дворик и, припадая на левую ногу, нащупывая перед собой дорогу посохом, направился к старухе, возившейся в тени огромного тутового дерева с кучей ребятни. Стук посоха по затвердевшей, словно камень, земле сразу привлёк внимание находившихся во дворике, заставил смолкнуть весёлый детский гомон. Старуха встретила его с неприязнью:
— Странник, ты посетил не тот дом. Здесь живёт одинокая вдова, у которой Аллах отнял последнее, что у неё было, — сыновей. Я ничего не могу дать тебе, кроме плодов из сада, которыми, как вижу, и так полна твоя сума.
— Нет, Фатима, я пришёл, куда требуется, — ответил Хозрой, становясь так, чтобы его лицо было в тени. — Я знаю о постигшем тебя горе и готов разделить его с тобой.
Старуха подозрительно на него посмотрела.
— Ты знаешь меня? Откуда? И почему решил, что я захочу говорить с кем-то чужим о своём горе? Да и кто ты такой?
— Фатима, я такой же несчастный человек, как и ты. Ты — мать, лишившаяся сыновей, я — отец, потерявший в один день двух дочерей и сына. Ты жила своими детьми, я — своими, сейчас мы оба одиноки на всём белом свете. С нами нет детей, однако осталась память о них, а она требует от нас не только слёз по ушедшим.
— Ты лишился дочерей и сына? Сочувствую. Но при чём здесь я? Что заставило тебя явиться именно ко мне? По твоей одежде и разговору я поняла, что ты не мусульманин, а, скорее всего, христианин или, хуже того, иудей. Это так?
— Да, я — армянин-христианин из горного селения вблизи долины. После захвата Бердаа к нам вскоре явились викинги, отобрали припасы и устроили вечером пир. Ночью несколько из них вломились в мой дом и набросились на дочерей. Я с сыном стал их защищать, викинги пустили в ход оружие. Когда утром я очнулся, сын и изнасилованные дочери были мертвы. Слышал, Фатима, что такая же участь постигла и твой дом — пришельцы-язычники убили твоих сыновей. Разве общее горе не роднит нас, разве кровь наших детей не требует от нас чего-то большего, чем слёзы и скорбь? Для разговора об этом и я осмелился посетить тебя.
— Чего рты раскрыли? — крикнула старуха на детей. — Впервые видите мужчин? Оставьте нас — малы ещё слушать разговоры старших. Ступайте в сад и нарвите плодов гостю, посланному нам Аллахом.
Поскольку дети пропустили слова бабки мимо ушей, та принялась гнать их от тутового дерева длинной хворостиной. Покуда старуха загоняла внуков в дальний угол сада, Хозрой осмотрелся. Маленький, из грубо обработанных камней домик, низкий, с осыпавшимся верхом каменный забор и, самое главное, большой ухоженный сад с многочисленными зрелыми плодами. Да и сама старуха оказалась такой, какой он её представлял: невысокой, бесформенной, будто расплывшаяся квашня, со злым лицом и колючими глазками. Судя по манере разговора, она не из тех женщин-мусульманок, которые считают себя рабой мужчин, а вопли, доносящиеся из сада, свидетельствуют, что она может добиваться своего не только словами. Как раз такая помощница — решительная, без излишней чувствительности — и нужна Хозрою в осуществлении нового его плана.
Нападением городской черни на русов Хозрой ничего не добился: главный воевода Олег не стал заниматься розыском мятежников и публичными их казнями, чем должен был озлобить против себя жителей, а попросту разрешил всем недовольным новыми хозяевами Бердаа покинуть его стены. Хозрой знал, что таким решением Олега остались недовольны его союзники, которым заигрывание главного воеводы с горожанами не позволяло их грабить, и он решил предпринять ещё одну попытку поссорить если не жителей Бердаа с пришельцами, то вызвать неприязнь между русами и их союзниками.
Мысль об этом пришла ему в голову после того, как он услышал о жившей на дальней окраине Бердаа полусумасшедшей злобной старухе, которая неоднократно проклинала захвативших город пришельцев-иноверов и грозилась перед соседками жестоко отомстить им за смерть троих сыновей, убитых во время затеянного на деньги Хозроя мятежа городской черни. Старуха давно жила без мужа, слыла потаскухой, её сыновья с детства отбились от материнских рук и воспитывались в городских притонах и среди воровского люда караван-сараев и базаров. Неудивительно, что они пристрастились к дурман-траве и, не блюдя заповедей Аллаха, к вину, обзавелись гулящими, как некогда их мамаша, притонными девками, нарожавшими им кучу детей и преспокойно их оставивших Фатиме после гибели её сыновей. О старухе и её желании отомстить пришельцам-иноверцам Хозрою стало известно от одного из своих помощников, хорошо знавшего её сыновей, и он решил лично заняться Фатимой. Зачем поручать дело кому-то, если лишний человек — это лишний риск разоблачения в случае провала плана и лишние монеты, которыми должен быть оплачен чужой труд?
Возвратившаяся к дереву старуха остановилась напротив Хозроя, не выпуская из рук хворостины, бесцеремонно осмотрела его с ног до головы.
— Говоришь, ты — армянин-христианин? — усмехнулась она. — Врёшь, ты — хазарин-иудей. Вас, мужиков, у меня в молодости перебывало столько, что, как вы ни обрядитесь, я вас по запаху и повадкам распознаю. Ну да ладно, желаешь быть армянином — будь им, мне всё равно. Как тебя зовут, не спрашиваю — тоже правды не скажешь. А вот зачем пожаловал ко мне, придётся признаться, иначе возвратишься ни с чем. А ведь тебе нужна моя помощь, не так ли? Или как ты выразился: «...разве кровь наших детей не требует от нас чего-то большего, чем слёзы и скорбь?» Допустим, требует. Ну и что с того?
Старуха была умна, и это одновременно обрадовало и испугало Хозроя. С одной стороны, неплохо иметь понятливого помощника, а с другой — опасно: в случае неудачи тот, спасая собственную шкуру, может рассказать не только то, что видел и слышал сам, но и то, что смог понять из чужих слов и поступков. Значит, после того, как старуха полностью выполнит ей порученное, ему необходимо будет позаботиться, чтобы её язык не смог принести ему ни малейшего вреда.
— Я уже сказал, что викинги убили моих дочерей и сына, теперь добавлю, что не намерен простить им этого. Слышал, что ты тоже хочешь отомстить им за смерть сыновей. Может, нам стоит действовать сообща?
Старуха хрипло рассмеялась.
— Армянин-хазарин, я отчего-то считала тебя умнее. О чём ты ведёшь речь? Наверное, наслушался разговоров о моих угрозах отомстить убийцам своих сыновей и подумал, что это мне по силам? Посмотри на меня, на что я способна? Самое большее, взять в руки вместо этой хворостины нож и броситься на первого встретившегося на пути руса или викинга. Но что для них, закованных в доспехи грозных воинов, я, слабая дряхлая старуха, если перед ними бегут непобедимые прежде дейлемиты Эль-мерзебана Мохаммеда? Ты просто глуп, если принял вопли наполовину выжившей из ума старухи за правду.
— Фатима, твоему уму могут позавидовать многие молодые женщины, и ты знаешь это. Как и то, что для мести необязательно иметь силу, для её осуществления необходимо совсем иное. Точнее, одно — золото. Согласна?
— Да. Но если ты это понимаешь, зачем пришёл ко мне? Если у тебя нет золота, мы бессильны оба, если ты располагаешь им, то можешь легко обойтись без меня, ибо с его помощью приобретёшь всё, что пожелаешь, включая любых помощников.
— Именно это я и собираюсь сделать. Да, у меня есть золото, потому что, желая отомстить убийцам своих детей, я продал всё, что у меня было. Мне также помогли односельчане, лишившиеся в одну со мной ночь близких или чьи дочери оказались обесчещенными. Но каким образом я могу отомстить викингам, даже имея золото? Нанять против них отряд воинов? Но, ты сама сказала, против них бессильно и многочисленное войско. Значит, необходимо действовать другим оружием — умом и хитростью. И здесь моей незаменимой помощницей можешь стать ты.