Старуха скривила губы, презрительно фыркнула:
— Армянин-хазарин, ты опять начал говорить глупости. Забудь о моих словах, которые я болтала соседкам. Кому и за что мне мстить? Русам и викингам? Я против них — ничто, жалкое насекомое, которое, встань я на их пути, они раздавят, даже не заметив. Мстить за смерть сыновей, первыми напавших на их раненых? Да это были трое ублюдков, каждый из которых без раздумий убил бы меня, будь уверен, что сможет в результате хоть чем-то поживиться. Они были способны лишь пить вино да курить дурман-траву, а их шлюхи-жены каждые девять месяцев таскали в мой дом своих щенков-недоносков, отцов которых, я уверена, сами не знали. Сыночки-ублюдки даже намеревались выгнать меня из собственного дома, желая превратить его в притон. Аллах по заслугам наказал их, они не питали любви и уважения к родной матери и лишились остатков ума, вздумав из-за нескольких серебряных монет швырять камни в русов. Запомни: мне некому и не за что мстить. Однако, если ты намерен хорошо заплатить, я согласна выслушать твоё предложение.
— Хорошо, о твоих сыновьях больше ни слова, будем говорить лишь о моей мести викингам. Как мне известно, ты живёшь тем, чем торгуешь на базаре?
— Да. Я продаю там фрукты из своего сада.
— Среди твоих покупателей много русов и викингов. Если хочешь мне помочь и хорошо заработать, тебе придётся через день-два продать викингам весь урожай сада... целиком в один день.
Старуха, склонив по-птичьи голову набок, уставилась на Хозроя непонимающим взглядом.
— Продать викингам весь урожай? А если они не захотят его купить? Или предложат низкую цену?
— Тогда я куплю его у тебя сам. Сейчас. Столько хватит?
Хозрой сунул руку в висевшую на боку грязную, с разноцветными заплатами нищенскую суму, вытащил оттуда полную горсть золотых монет, отсчитал стопку.
— Добавь ещё две и можешь собирать урожай хоть сейчас, — ответила старуха, следившая за движениями пальцев Хозроя жадными глазами, и протянула к стопке монет руку.
Однако тот со смехом убрал свою ладонь с жёлтой стопкой за спину.
— Ты кое-что забыла, Фатима. Я покупаю не для себя, а для викингов. Кто знает, вдруг я им чем-то не понравлюсь и они откажутся от моего дара? Разве не возможно такое? Поэтому ты должна умудриться продать им урожай точно так, как сейчас мне. С той лишь разницей, что на этот раз тебе придётся согласиться с любой ценой, какую предложат викинги. С любой, поскольку трёхкратную полную цену не только за урожай, но за весь сад ты уже получила от меня. Как, сможешь осчастливить викингов моим подарком?
— Почему бы и нет? У меня есть несколько постоянных покупателей-викингов, скажу им, что собираюсь на время перебраться к родственникам в долину, а чтобы урожай фруктов не пропал, продаю его за бесценок на корню. Уверена, что сделка состоится в тот же миг, ибо русы и викинги, северные язычники, очень охочи до наших фруктов и вина. Но, армянин-хазарин, — хитро прищурилась старуха, — как мне кажется, ты чего-то недоговариваешь, ведь ты одариваешь викингов не плодами сада, а местью. За те деньги, что ты сейчас мне дашь, я должна только продать викингам урожай фруктов либо сделать ещё что-либо?
— Ты догадлива, Фатима. С плодами придётся кое-что проделать. — Хозрой снова сунул руку в сумку, однако на сей раз достал оттуда не монеты, а небольшой глиняный кувшинчик с плотно заткнутым узким горлышком и пучок связанных длинных, острых рыбьих костей. — Ты заставишь внуков этими костяными иглами внести в каждый плод... слышишь, в каждый?., по капле жидкости из моего кувшинчика. Укол пусть делают как можно ближе к ножке плода, чтобы он не так был заметен. Но, прежде чем викинги начнут собирать и есть плоды, тебе и внукам нужно будет покинуть город. Я хочу подсластить свой подарок, но это может викингам не понравиться. Понимаешь?
— Конечно. Ты хочешь отравить викингов, — спокойно ответила старуха. — Но в этом случае тех денег, что на ладони, за мою помощь будет маловато. Вдруг викингам удастся найти меня и схватить? Я не могу представить, что они со мной тогда сделают. Тебе придётся удвоить плату, — решительно заявила она.
— Пусть будет так, — согласился Хозрой и повёл глазами по сторонам. — Вижу, у твоих соседей сады не хуже твоего.
Скажи, они не могли бы тоже продать свой урожай викингам... на тех же условиях, что и ты?
Старуха на миг задумалась.
— Нужно будет поговорить с соседями. Хотя уже сейчас могу сказать, что двое согласятся наверняка.
— С этими двумя и поговори, на большее число у меня просто не хватит золота. Вечером к тебе придёт мой человек, узнает ответ и оставит ещё два кувшинчика с настоем и костяные иглы.
— Главное, пусть не забудет монеты, — ухмыльнулась старуха. — Но свои я хочу получить немедленно.
— Сейчас твоей будет стопка, что у меня на ладони, — это стоимость твоего сада вместе с лачугой и землёй. Остальные деньги станут твоими, когда всё выполнишь. Ведь тебе ничего не стоит и обмануть меня, не так ли?
— Точно так, как и тебе меня. Вдруг я больше не увижу ни тебя, ни второй половины причитающихся мне денег?
— Фатима, моя месть викингам только началась, и ты будешь нужна мне ещё не раз. Но если ты мне не веришь, я уйду и подыщу другого человека на твоё место. Думаю, это будет несложно, поскольку фруктами ныне завалены все городские базары, повыгоднее их продать мечтает каждый владелец.
— Ты забываешь, что этому владельцу придётся отравить свой урожай, а это грозит смертью, — напомнила старуха.
— Это грозит лишь тем, что владельцу придётся на две-три недели покинуть город. Если не Эль-мерзебан, то Хусейн обязательно прогонят из Аррана русов, и владелец проданного урожая спокойно возвратится в свой дом и к своему саду. Поэтому думай, Фатима. В случае согласия золото на моей ладони твоё уже сейчас, а ещё столько же получишь после того, как я увижу в твоём саду викингов.
— Ты уговорил меня, армянин-хазарин, — сказала старуха и моментально сгребла деньги с ладони Хозроя к себе в подол. — Жду твоего человека сегодня вечером...
В ближайшем переулке Хозроя поджидал невзрачный человечек в таком же драном халате и нищенской сумой через плечо, с чёрной повязкой на пустой правой глазнице.
— Удачна ли была твоя встреча т Фатимой, хозяин? — спросил он, пристраиваясь сбоку Хозроя.
— Да, она оказалась полезным мне человеком, — ответил Хозрой. — Тебе придётся навестить её вечером и кое-что передать. Что именно — узнаешь позже. А сейчас ответь, доволен ли тем вознаграждением, что получил от меня за поиски нужного мне владельца сада?
— Ты, как всегда, был щедр, хозяин, — кислым тоном ответил собеседник, отводя глаз в сторону.
— То есть я и на этот раз оказался скуп, — рассмеялся Хозрой. — Но у тебя есть возможность исправить этот мой недостаток. Сегодня Фатима получила половину обещанного, вторую половину она получит позже. Если считаешь, что золото тебе нужнее, чем старухе, я укажу место, где встречусь с ней для его передачи, а дальше дело за тобой. Но после этого я не хотел бы когда-либо встретить Фатиму. Вдруг у неё окажутся какие-либо обиды на нас? А я не люблю их слушать.
— Хозяин, я буду очень благодарен, если ты скажешь, где передашь монеты старой потаскухе. А я обещаю, что она никогда не попадётся тебе на глаза... как и никому другому на этом свете.
7
Григорий остановился у начала узкой тропки, ведущей на дно лесного оврага, легонько подтолкнул в плечо Ольгу.
— Дальше ступай одна, дочь моя. Я подожду тебя здесь.
— Здесь? Почему? — удивилась Ольга. — Разве тебе не интересно услышать, что сообщит мне отшельник?
— Интересно, но... но лучше я услышу это от тебя.
— В чём дело, Григорий? — повысила голос Ольга. — Что за причина, не позволяющая тебе присутствовать на гаданье? Разве не ты предложил мне встречу с бывшим жрецом, а ныне монахом-отшельником?
— Я, дочь моя. Однако с поры, когда я крестил его, прошло много времени, и сейчас передо мной совершенно не тот человек, которого я некогда спас от лжебогов и адского огня. Он очень долго пребывал в лесу один, никто не укреплял его дух, а это иногда имеет дурные последствия... и мой крестник оказался из таких людей. Боюсь, что в отшельничестве он не приблизился к Богу, а удалился от него, превратившись в еретика и чернокнижника. Он вздумал примирить Христа и Перуна, для него равны святые пророки и языческие боги, он считает своими покровителями ангелов и всевозможных духов леса и воды. В Византии за подобные вещи его давно сожгли бы живьём на костре или посадили на кол.
— Тогда, святой отец, мне, возможно, не нужно встречаться с отшельником? — встревожилась Ольга.
— Нужно, дочь моя, нужно, — твёрдо сказал Григорий. — Да, ты берёшь грех на душу, но не по собственной вине или недомыслию, а во благо Святой Церкви, ради её укрепления на Руси. Разве только для тебя, великой княгини-христианки, важно, кто займёт после Игоря стол великих киевских князей — наш брат или сестра по вере или язычник, гонитель христиан? А зная точный срок ухода Игоря из жизни, мы сможем к этому подготовиться заранее и не допустить захвата власти врагом веры Христовой. Твой сегодняшний невольный грех будет прощён, дочь моя, я сам буду молиться за это. И начну это сейчас, как только ты покинешь меня. Иди, дочь моя, к отшельнику-ведуну, а моя горячая молитва спасёт тебя от всего дурного.
Перекрестившись, Ольга направилась по тропке вниз. Склон оврага зарос кустарником и мелколесьем, по пути часто встречались каменные глыбы, над самой головой иногда проносились ночные птицы. Ярко светившая луна позволяла не споткнуться о древесный корень или напороться на торчавший сбоку сук, а постоянно усиливавшееся журчание бежавшего по дну оврага ручья свидетельствовало, что великая княгиня не петляет бесцельно по склону, а идёт в нужном направлении. Оказавшись на дне оврага, Ольга сделала несколько осторожных шажков вдоль берега ручья и собиралась было подать о себе отшельнику голос, как увидела на противоположной стороне ручья кусты, подсвеченные огнём костра, к ним вёл ряд лежавших в воде плоских камней.
Перебравшись по ним на другой берег, Ольга обнаружила тропу, по которой и прошла сквозь кусты к огню. Он пылал посреди глубокой, короткой промоины в склоне оврага, образованной некогда сбегавшими в него дождевыми потоками и талыми водами. Размыв и унеся с собой податливый верхний слой почвы, вода обнаружила коренную скальную породу, и с трёх сторон костёр окружали отвесные каменные стены, тускло отсвечивавшие под Луной золотистым цветом. С четвёртой стороны промоину ограничивал высокий, густой кустарник. Великая княгиня оказалась на крохотной каменистой площадке, стиснутой со всех сторон каменными стенами и кустарником и полностью залитой безжизненным лунным светом.
Возле небольшого костерка хлопотали двое: высокий худощавый старик с окладистой седой бородой, длинными, ниспадающими до плеч волосами, отрешённым взглядом и молодая, стройная дева. По старику Ольга скользнула мимолётным взглядом — вещун как вещун, однако на ней глаза её задержались. Ей и прежде приходилось видеть и встречаться с колдуньями, гадалками, жрицами, наделёнными Небом особым даром, коего были лишены обычные смертные. В своём большинстве это были старухи либо преклонных лет жены, чаще всего малопривлекательные, с телесными изъянами, плохо и неряшливо одетые, переставшие следить за собой, которые обликом и поведением стремились показать, что они отличаются от прочих.
Сейчас перед великой княгиней была редкой красоты светлоокая дева в лёгких летних сапожках из тонкой кожи, в чистой, ладно сидящей на ней рубашке, перехваченной в талии узким кожаным ремешком, с каштановой косой, в которую вплетены были красная и белая ленты. Встреть Ольга такую деву в Киеве, она подивилась бы её красоте и изяществу стана и, возможно, вспомнив собственную молодость, даже позавидовала бы ей. Если из-за этой юной красавицы старик отшельник потерял голову и вновь поверил в старых богов или погряз в ереси и чернокнижии, Ольга понимает его, и пусть Христос, а не она будет ему судьёй.
Ольга отвела взгляд от девы, обратила его к костру, огляделась. Высокий железный треножник, на котором стоял наполненный доверху водой большой медный котёл, несколько выстроившихся в ряд глиняных кувшинчиков с завязанными или заткнутыми горлышками, три-четыре деревянных ларца с плотно подогнанными крышками, серая холстина, прикрывавшая какие-то круглые предметы. Небольшая поленница мелко наколотых дров, сбоку от неё на продолговатом камне — белый голубь, ярко-рыжий петух и иссиня-чёрный ворон. Ольга не верила глазам: не привязанные ни к чему и между собой три разные птицы мирно сидели рядышком крылом к крылу и, словно зачарованные, уставились в одну точку — на треногу с медным котлом. Сколько Ольга ни присматривалась, она не увидела ни единого символа или атрибута христианской веры, не говоря о Библии либо иной церковной книге. Григорий был прав, отказавшись от встречи с бывшим отшельником, предавшим Христа! Но она — не Григорий, она знала, зачем шла сюда, и услышит, что ей нужно!
— Старче, — обратилась к старику Ольга, не осмеливаясь назвать его ни монахом, ни отшельником, — ты обещал своему... некогда крёстному отцу Григорию... открыть будущее великого киевского князя Игоря. Я, его жена, готова выслушать тебя. Будь здрав, угодный... Небу... премудрый старче. Также будь здрава и ты... — повернулась Ольга к деве и смешалась, не зная, как её именовать.
— ...Сестра, — с мягкой улыбкой подсказала дева. — Все женщины, великая княгиня, сёстры от рождения, и лишь вползшие в наши души и пустившие в них глубокие корни гордыня, зависть, злоба и борьба за мужчин отделяют нас друг от друга и даже превращают во врагов. Нам с тобой, великая княгиня, делить нечего: мне не нужно ничего твоего, а ты откажешься от того, что могла бы предложить тебе я, поэтому мы можем с чистой совестью называть одна другую сёстрами. Будь здрава и счастлива, сестра, — поклонилась дева Ольге.
— Великая княгиня, я, внук Перуна и сын Христа, рад видеть тебя, — прозвучал голос старика. — Мой брат по вере в Христа Григорий сказал, что ты желала бы знать будущее своего мужа, великого князя. Однако Григорий, как и во многом другом, лицемерил: и ты, и я, и он знаем, что прежде всего тебя интересует собственное будущее, а имя Игоря звучит лишь потому, что очень многое в твоей судьбе зависит от его жизни и смерти. Недавно у священного родника в Перуновой дубраве боги явили тебе грядущее, но ты или не смогла его понять, или не пожелала в него поверить. Что ж, я обращусь к Небу, попрошу ещё раз явить тебе будущее. Возможно, ты снова узришь его у священного огня, как прежде у священного родника.
Опираясь на посох с навершием в виде склонившей голову змеи, старик приблизился к Ольге, заглянул ей в лицо подслеповатыми глазами. Пламя костра осветило скрытую прежде тенью грудь старика, и великая княгиня увидела на ней среди нескольких висевших на верёвочках языческих оберегов и медный христианский крестик на тонкой цепочке. Одновременно ей бросились в глаза два лиловых шрама на стариковской груди — один длинный от меча либо сабли, и другой короткий и глубокий от копья или стрелы. Старик некогда был воином! Так неужто он, внук Перуна, побеждавший с князем Олегом, а, может, ещё с Аскольдом и Диром врагов-иноверцев на Балканах и под Царьградом, на Итиль-реке и в Тмутаракани, столько видевший и познавший, мог похоронить себя живым во славу Христа в лесном скиту? Может, какое-то время так и было, покуда в его жизни не появилось это юное диво.
— Ты права, великая княгиня, мне пришлось в жизни быть и воином, — словно подслушав её мысли, сказал старик. — Я многое повидал и с князьями Аскольдом и Диром, и с князем Олегом. Однако тогда я взирал на мир лишь глазами и ощущал его сердцем, а ныне познаю его глубину и сложность душой и той незримой силой, что даруется некоторым из нас Небом. Твой муж — внук Перуна и витязь-русич, я тоже был отважным витязем и остался внуком Перуна, поэтому боги должны открыть мне судьбу твоего мужа. Будь собрана и внимательна, а также не вспоминай, что на твоей груди знак принадлежности к врагам Перуна, богам твоего мужа и сына.