- Брюсов? Что за кекс? - парировал Орлов.
Маша невольно рассмеялась.
- Поэт Серебряного века.
Игорь пожал плечами:
- Откуда ж нам, посконным, знать его? Мы в университетах не обучались... - И добавил: - Училка на уроках литературы обзывалась.
- А где обучались? - пропустив мимо ушей "училку", тотчас полюбопытствовала радушная хозяйка, подливая чай в чашку гостя.
Гость благодарно кивнул и не ответил. В этот момент зазвонил его телефон, который на диво долго молчал.
- Говори! - по обыкновению рявкнул в трубку Орлов. Маша опять вздрогнула.
Игорь некоторое время внимательно слушал, лицо его оставалось непроницаемым. Маша занялась посудой, давая понять, что ее ничуть не интересует частная жизнь малознакомого мужчины. Орлов сказал еще только одно слово:
- Понял! - и убрал телефон в карман.
Некоторое время он смотрел на хлопочущую хозяйку, затем проговорил:
- Ладно, пора и честь знать...
Однако не спешил подниматься. Колосова застыла в ожидании.
Она поймала себя на том, что ей вовсе не хочется отпускать нахального гостя. Это открытие развеселило и огорчило Машу. Вот не было печали! Да пусть идет! Что он Гекубе, что ему Гекуба?
Игорь задумчиво вертел в руках чайную ложку.
- Надо идти! - еще раз пробормотал он.
Очевидно было, что идти ему не хочется. Только вот Маша ли тому причиной? Нет, скорее то, что он услышал в телефоне. Тут ожил городской телефон. Конечно, это Милка не выдержала, бедолага.
- Ты чего не звонишь? - с места в карьер заорала она. - Я тут жду, жду!
- Ну, подожди еще немного, - мирно попросила Маша.
- Ты что, все еще не одна? А кто там у тебя? - в голосе явственно проступало непомерное любопытство. - Нет, Колосова, ты как хочешь, но я должна это видеть! Сейчас приеду к тебе. Накормлю своего охломона и поеду. Представляешь, что он сегодня вытворил?..
- Мил, подожди...
Однако Милка не слушала. Она что-то быстро говорила в трубку.
Игорь медленно поднялся и сделал знак рукой, что уходит, не желая мешать. Маша отрицательно потрясла головой, но Орлов все же двинулся к двери. Похлопав по карманам, он проверил, все ли на месте. Колосовой никак не удавалось вклиниться в речь подруги, а бросить трубку не пришло в голову. Она с сожалением следила за гостем, который открыл дверь, постоял немного на пороге, не оборачиваясь, затем кивнул и вышел.
Маша горестно вздохнула и сказала в трубку:
- Все, Мил, можешь не спешить. Я одна, как всегда.
Милка притихла.
- А кто был?
- Вот приедешь и расскажу.
Глава 8
"Месчане"
Милка Попова обладала ярко выраженной азиатской внешностью. Еще в студенческие годы она рассказывала что-то про отца японца, про самурайские корни. Какая-то удивительная романтическая история, в которой фигурировал японский дипломат или шпион, влюбившийся в красивую русскую женщину по фамилии Попова. Кажется, даже фотографии показывала, но, может быть, Маша сама уже домыслила их. Позже Милка не любила возвращаться к этой истории и никогда ее не пересказывала. Она, конечно, была ужасной выдумщицей, могла и приврать, но полностью придумать - вряд ли. Тем более что Маша видела у Милки дома портрет мужчины, похожего на японца. А мама ее жила не в Москве, где-то в глубинке.
У мамы первые годы жил и сынок Милки Владик. Попова в институт пришла уже с ребенком. Учились они с Машей на вечернем отделении. Кто отец ребенка, так и осталось для всех тайной, Милка никогда не говорила о нем. Она не вышла замуж и пробавлялась случайными связями или более менее долгим сожительством. Замуж принципиально не хотела.
- Зачем это мне? - говорила она. - Грязные носки стирать?
Сейчас у нее был какой-то Геннадий, гастарбайтер из Молдавии или с Украины. Попова отличалась волюнтаризмом в отношениях со всеми, кроме близких мужчин. Маша диву давалась, какую власть над ней забрал этот Геннадий. И куда всякий раз девалась та сорви-голова, спорщица, редкостная упрямица с трудным характером, когда она представала пред мужские очи?..
Милка появилась через час. Она прихватила с собой новогодних закусок и салатиков, бутылку шампанского. Войдя в комнату, внимательно осмотрела все вокруг и даже принюхалась.
- Запах одеколона, вишневый табак - это что?
- Не знаю, какой запах? - пожала плечами Колосова. - Толя, ученик, курил табак, это да. А вот запах одеколона может быть и не его...
Она красноречиво вздохнула, и Милка заторопилась:
- Здесь или на кухне? - спросила, подняв бутылку с шампанским.
- Давай на кухне, - Маша поспешила увезти гостью из убранной и сияющей первозданной чистотой комнаты. - Там и уютнее будет.
Они быстренько накрыли кухонный стол, Маша принесла из шкафа хрустальные бокалы, разлили шампанского и выпили за Новый год. Милка все озиралась по сторонам, словно пыталась обнаружить следы ночной оргии. Не найдя ничего криминального, вздохнула и скомандовала:
- Рассказывай!
Маша была рада возможности поговорить о странном незнакомце, который теперь уже казался ей совсем родным. Она подробно изложила всю историю знакомства с Игорем, со смехом рассказала о его появления в новогоднюю ночь, о реакции на Толю.
- Как, ты говоришь, его зовут? - переспросила Милка?
- Игорь. Да, сейчас!
Маша бросилась искать визитку, которую Орлов отдал ей после новогодней ночи. Она совершенно не помнила, куда положила ее. Перерыв многострадальную сумку, она искала на столе в комнате, на всех полках и стеллажах.
- Да что ты ищешь? - недоумевала Милка.
- Его визитку. Представляешь, ее нигде нет.
Маша уселась на стул в расстроенных чувствах.
- Как же я теперь его найду? Я же его фактически выставила, он может больше и не позвонить...
- Делов-то! - махнула рукой Милка. - А на что социальные сети? Наверняка где-нибудь засветился твой князь Игорь. Давай посмотрим!
У Колосовой не было ноутбука, а служебный она держала на кафедре. Пришлось идти в комнату, включать стационарный компьютер. На запрос выскочило огромное количество Орловых Игорей. Но среди них не было того, вихрастого. Милка не унывала.
- Сейчас на другом сайте поищем, не паникуй.
На другом сайте та же картина. Маша заволновалась по-настоящему. Милка неутомимо искала и поминутно спрашивала:
- Не этот? Вроде Москва.
Не этот. И не этот. Когда Маша поняла, что может вообще не найти Орлова, она испугалась по-настоящему.
Ни с чем они вернулись на кухню. Милка предложила тост, но Маше уже ничего не хотелось.
- Да брось ты, найдется твой романтический герой! - пыталась взбодрить ее Попова. - Подожди, я тут принесла новые перлы для твоей копилки.
Зная о том, что Маша записывает смешные выражения из школьных сочинений, Попова периодически поставляла их подруге. Порывшись в сумке, она достала толстый еженедельник в обложке из натуральной кожи, привезенный из Флоренции, предмет зависти Маши Колосовой. Та обожала всевозможные записные книжки, толстые тетради, всякую канцелярскую чепуху. Часто говорила, что теряет голову, когда заходит в отдел, где продаются еженедельники и записные книжки. Ее спасало, что цены на все это богатство были неимоверные, а с ее-то зарплатой...
- Записывать будешь? - подстегнула Машу подруга, такая же училка, как и сама Маша. - Тут так, по мелочи.
Колосова принесла довольно потрепанную тетрадь в твердой картонной обложке и приготовилась писать.
- Пиши. "Наташа помогает раненым, отдавая им поводья".
- Они что, не знают, что такое подводы? - подивилась Колосова.
- Да откуда им знать? Но дело не в этом. Просто они списывали, незнакомое слово попалось, вот и переврали. Пиши дальше: "На преступление он пошел по нужде".
- Бедный! - фыркнула Маша, строча в книге.
- Фамилия купца из "Войны и мира", - диктовала дальше Милка, - ну, того, что свою лавку в Смоленске поджег: Ферамонтов.
- Ну да, слово "феромоны" им сейчас понятнее, чем имя Ферапонт.
- "Сначала Ростов даже струсил в первой встрече с французами, а в конце уже женился и стал главой своего имения".
- Логично, - снова фыркнула Маша.
- Вот еще. "К сожалению, в Андрея Болконского снаряд всегда попадал в начале боя".
-Ну не везло же парню...- улыбаясь, прокомментировала Маша.
- И совсем блошки: "месчане", "цыганин", "горчиха" Бэла.
- В смысле "горянка"? - автоматически поинтересовалась Маша.
- Ну, наверно.
Милка порылась в своем кондуите:
- А вот это коронное! Из старого. - И она прочла интимно: - "Чтобы сводить концы с концами, Родион иногда посещал старуху-процентщицу".
- Ах, он шалун! - невольно засмеялась Маша. Полистав страницы своей потрепанной книжки, она предложила: - А вот угадай, кто это? "Ледяная статуя, не живущая, но когда-нибудь умирающая и бесследно исчезающая, не оставив даже мокрого места"?
Милка не задумываясь ответила:
- Элен Курагина, что ли? Да, метафоры им особенно удаются. Твои гении, оказывается, тоже не промах.
- Мил, они гении в физике и математике, ты же знаешь.
Милка действительно все знала про учеников Колосовой. Они исключительно талантливые ребята, прекрасно поют, пишут стихи и удачные стилизации, шпарят наизусть целые поэмы Маяковского и Есенина. А еще обладают актерскими способностями и разыгрывают целые спектакли на уроках литературы, инсценируя стихи или драматургические отрывки.
Однако время меняется, меняются и ученики. Маша жаловалась, что с каждым годом поступающие в школу ребята все менее подготовлены, менее активны, менее заинтересованы. Читательский багаж невелик, программу не осваивают. Прагматичны и расчетливы. Запрет на ноутбуки и планшеты во время уроков воспринимают как драму, с которой не могут смириться до конца учебного года. Литературу считают лишним предметом, необязательным. Колосова осознавала, что с годами и она сама меняется, и все больше между ней и учениками поколенческий разрыв и меньше понимания. Это неизбежно.
- Как только окончательно перестану их понимать, я уйду из школы, - говорила она каждый год, но все не уходила. Все еще казалось, что понимает этих умных, независимых, но таких еще маленьких детей.
Оправдывала себя:
- Если не я, то кто же?
- Давай выпьем за то, чтобы литературу не исключили из программы средней школы, а то все идет к тому! - произнесла тост Милка, и они с чувством выпили.
Нет, не за себя боялись училки. У каждой был путь к отступлению, если что. Боялись другого. Холодных равнодушных глаз, расчетливого зла, невежественной амбициозности, торжествующего хамства. Общество, воспитывающее потребителей, не считающихся ни с чем, кроме своего блага, обречено. Откуда нынешним юным черпать иные истины? Тут еще эта, прости Господи, реформа образовательная. Система ЕГЭ приучает школьников к мысли, что где-то есть готовые ответы, поэтому думать вовсе не обязательно. Вот и не думают, списывают все повально из интернета.
Разумеется, рано или поздно человек тянется к классике за духовной пищей. Прочтут и они, нынешние юные, что-то. Однако прочтут ли, если не сформировать вкус с юных лет? Если не приучить к духовной работе?
- Да когда же им читать-то потом? - возражала Милка. - Загруженным работой, семейными проблемами? И что они своим детям смогут дать в таком случае?
- Любовь, прежде всего, - отвечала Маша. - Без любви ничто не поможет: ни начитанность, ни ум, ни материальное благополучие.
- Любить тоже можно по-разному, - проворчала Милка. - Вон у меня в классе есть такой Дима Малышев. Уж так его мама любит, шагу свободно ступить не дает. Звонит мне каждый день, требует полного отчета. Димка стесняется, молчит, но вижу, что переживает. Задушит она его своей материнской любовью. Тоже одинокая...
Колосова приуныла. Милка напомнила ей об одной ретивой родительнице, которая терроризировала Машу с начала учебного года. Тоже единственный сын и свет в окне. Сначала беспокоилась, что ее чадо не натаскивают на ЕГЭ по русскому языку, но это не только по Машиной части. Ведь Маша ведет литературу, а есть еще и русисты. Потом мама Коли Бородина стала отслеживать программу, беспокоясь, все ли ее дитя успеет освоить до получения аттестата. И, конечно же, ее беспокоили оценки сына, не всегда высокие.
Ходят слухи, что аттестат скоро снова будет учитываться при поступлении. У нее возникали вопросы и по программе, которую давала Колосова. Надо ли детям так подробно изучать серебряный век, и почему так мало советских авторов? И так бесконечно. Причем, встречаться с Машей она почему-то не хотела, а действовала преимущественно через завкафедрой или директора.
Только однажды позвонила. Никакого хамства или брани, конечно, она не допустила, была безупречно вежлива и даже оговорилась:
- Дети от вас без ума!
Однако под внешней доброжелательностью скрывалась какая-то необъяснимая неприязнь. Маша никак не могла понять суть недовольства Колиной мамы. Из-за нее жила как на вулкане. Начальство должно было реагировать, поэтому пришлось предъявлять авторскую программу, по которой Маша работала, объясняться с завкафедрой. Тот, конечно, больше для проформы, попросил Колосову что-то учесть из требований дотошной родительницы.
Естественно, многое из программы не успевали проходить. Во-первых, потому что школьники упорно не хотели читать Бунина или Андреева. Приходилось читать вслух в классе, иначе, о чем с ними беседовать? Во-вторых, много часов пропадало из-за праздников, диспансеризации, олимпиад и прочих мероприятий, не имеющих отношения к учебному процессу. В-третьих, сократили количество часов литературы, а программа осталась прежней. Маша и так уже сжала весь материал до предела, жалко же. Словом, придраться всегда есть к чему.
- Надо отдать должное Коле, - рассказывала она Милке, - он ведет себя достойно. Занимается с большим интересом, ребенок думающий, но знает себе цену. Первое время пришлось с ним пободаться. Зато сейчас у нас, кажется, взаимопонимание.
- А мамашка что же, ревнует? - спросила Милка.
Маше не приходило это в голову. Сейчас она припомнила претензии Колиной мамы и интонации, с которыми та их проговаривала. Да, что-то в этом есть!
- Кто знает. Может, и ревнует. Она с таким недовольством сказала: "Нет, конечно, дети вас обожают!" А дальше шло продолжение, вроде как не за что обожать. Понимаешь?
- А она кто?
- Бородина? Не знаю, надо посмотреть в журнале. А что?
- Может, она тоже педагог со стажем? - предположила Милка. - Тогда тут ревность двойная. Ты поинтересуйся. Она очень даже может напакостить тебе!
- Зачем? - искренне изумилась Колосова. - Ладно бы Коля плохо учился или я его как-то обижала. Нет же.
- Я всегда говорила, что ты ни черта не смыслишь в людях! - сделала вывод Милка, а Маша задумалась над сказанным.
- Нет, отчего же? - наконец отозвалась она. - Может, я просто не могу сформулировать какие-то вещи, но чувствовать-то чувствую. Бородина неприятна тем, что мягко стелет, но жестко спать. И я ей почему-то мешаю жить.
- Да уж, - непонятно хмыкнула Милка, но продолжать не стала.
Они выпили чаю с давешними пирожными, поболтали о пустяках, и Милка засобиралась домой.
- Ты хвалила Прилепина, - вспомнила она. - Дай почитать, а то я не нашла его трудов в электронном виде.
Маша теперь редко покупала книги, уж больно не по карману, но если все же покупала, то потом расставалась с ними с трудом. Она стоически взяла с полки томик и подала его Милке.
- Только ты верни ее мне, Мил! Я сама могу забыть, ты знаешь...
- О чем речь, конечно! - легкомысленно ответила Попова. - Ну ладно, поздно уже. Гена и так не хотел меня отпускать...
Она сказала это со скрытой гордостью, а Маше стало грустно. У Милки был сын, ее ждал Гена, пусть не муж, но человек, который был ей близок. А Маша оставалась опять в одиночестве. Где же Орлов?.. И Толя? Закрыв за подругой дверь, одинокая дева направилась в комнату и еще раз тщательно прошарила все места, куда могла завалиться визитка Игоря. Ее нигде не было.