========== Один ==========
День первый; 23:17
Гермиона ногой запнулась о ступеньку, и дыхание сбилось. Ладонь отчаянно искала перила, но хватала лишь окружающую темноту. Мозг сигнализировал о крайней степени опасности. Бесконечно долгая секунда неизвестности – руки взметнулись вверх, тело сжалось в поисках равновесия – и Гермиона рухнула вниз.
Она упала на бок – головой, рукой, ребрами, бедром и коленом ударившись о ступени и отбив себе нутро. Потому что этой ночью у нее всё получалось именно так. Гермиона проехала почти половину пролета, пока наконец не остановилась. Всё тело пульсировало болью. Придерживая поврежденную руку, будто бы это могло помочь, вскочила на ноги и тут же, поморщившись, фыркнула.
Времени жалеть себя не было, и как только острая боль стала чуть терпимее, Гермиона бросилась вперед. Несмотря на перерыв, дыхание оставалось тяжелым, и девушка могла поклясться, что эти прерывистые выдохи – самые громкие звуки, что она когда-либо слышала.
Гермиона давно сбилась, сколько именно ступеней осталось позади, но счет был единственным, что помогало отвлечься. Временами ее воображение действительно разыгрывалось, и если бы она позволила себе задуматься о происходящем, то тут же начала бы слышать окружающие шорохи и видеть движущиеся по пятам тени. Но сейчас было не время бояться – ей был необходим трезвый рассудок.
Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… На двадцать шестой ступени сильная боль в лодыжке отозвалась в каждой мышце измученного тела.
По щекам текло что-то теплое и тягучее, и девушка даже не сомневалась, что это кровь. Она покрывала лицо, шею, капала с челюсти и впитывалась в воротник рубашки. Сконцентрируйся Гермиона на этом, то поняла бы, что от кровопотери у неё уже всё плывет перед глазами. Она устала, сильно вспотела, а между бедрами было так влажно, что Гермиона чуть было не решила, что обмочилась.
Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять… на сороковой она покачнулась.
Она заставила себя опустить ногу и удержала равновесие, добравшись до верха лестницы. Она неслась на чистом адреналине. В мозгу билась единственная мысль: в тот самый миг, когда Гермиона окажется в безопасности, она рухнет без сил. Просто свернется комочком и будет спать много дней подряд, а потом, проснувшись, попросит мальчишек принести ей завтрак.
Толчок, рывок, толчок, рывок. Сорок два, три, четыре.
Просто смешно, как сильно люди доверяют опоре под ногами. Прочная, нерушимая твердь. Они проживают свои дни, будучи свято уверены в крепости мира под ними, и не обращают на него никакого внимания, пока тот не начнет движение под их весом.
Но никто не может даже предположить, что когда-нибудь он возьмет и рухнет. И не важно, что Гермиона находилась в здании, где развернулась локальная война, или что совсем недавно она выскочила из комнаты, охваченной пламенем. Факт оставался фактом: Гермиона была непоколебимо уверена в том, что почва под ее подошвами останется именно такой, какой ей и дОлжно быть, несмотря на сомнения во всем остальном, что находилось вокруг.
Сначала пол изогнулся. Словно даруя оказавшимся на нем неудачникам надежду на то, что он сумеет выстоять. Потом раздался оглушительный треск, и Гермиона поняла, что замерла, завороженная и ошеломленная разворачивающимся зрелищем. Снизу донесся приглушенный шум, а затем девушку накрыло лавиной взрывных звуков: пол под ногами вздыбливался гигантскими кусками дерева, штукатурки и чего-то еще, что просто не имело никакого права двигаться.
Даже если кто-то думает, что он достиг своего предела, то просто удивительно, на что этого «кого-то» может сподвигнуть вид рушащейся опоры. Но этого было недостаточно, и Гермиона почувствовала, как ее ногу всякий раз затягивает при толчке. Сердце зажило своей собственной жизнью, пытаясь пробиться из грудной клетки к спасению. В каждом нерве вспыхнуло ощущение бесконечного ужаса, и голос захлебнулся в глотке, когда Гермиона закричала.
Стукстукстукстукстук, она знала, что ей не хватит времени, но продолжала бежать.
Одна нога застряла в полу, и не найдя опоры, Гермиона дернулась вперед. Другой стопой она уперлась в бетон, стараясь спастись, и перенесла весь свой вес на эту конечность, пытаясь выкарабкаться из утягивающей бездны. Девушка рванулась, напрягая каждый мускул, надеясь, что этого упора будет достаточно, но уже через какую-то долю секунды Гермиона полетела вниз.
23:47
Скулеж. Тонкий, словно впивающийся в мозг, раздражающий скулеж. Но он прекращался, когда она делала вдох, и через некоторое время Гермиона сообразила, что эти мерзкие звуки издает она сама.
Она разлепила веки, но не разглядела ничего. Темно, все очертания размыты. Зажмурилась, подвигала глазами. Чувства постепенно возвращались, и прежде чем пришло хоть какое-то понимание, появилась боль.
Здоровой рукой она коснулась правого плеча и начала осторожно ощупывать конечность сверху вниз.
– О господи.
Плечо странным образом выпирало вперед, а запястье было вывернуто под ненормальным углом. Даже дышалось с трудом – так было плохо. Гермионе вдруг очень сильно захотелось домой. Глаза пекло и жгло, на языке осел пепел, и вдобавок к резким вспышкам боли в верхней части тела все мышцы ломило. Она снова открыла глаза, приглядываясь и моргая, и наконец разглядела белый слой пыли, которая, казалось, покрывала все вокруг. Еще через пару секунд Гермиона сообразила, что за странный потрескивающий звук раздается сверху, и в тот же момент стены озарил свет.
Черт, огонь. Огонь. Огонь, Гермиона. Огонь, огонь, огонь. Она пыталась заставить себя собраться, чтобы очнуться от мучительного, но такого уютного тумана в голове.
Мышцы не желали двигаться. Кости будто бы перекрутились и застыли под кожей в неестественном положении. Она должна была поднять себя, опираясь только на левую руку, и лишь с третьей попыки Гермионе это удалось. Она вскрикнула от той боли, что прошила все внутренности, и зажмурилась. Господи, всё, чего ей сейчас хотелось – это заплакать и пойти домой, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.
Дыхание было рваным, от него холодело в груди. Гермиона прокашлялась от пепла и дыма, который вдыхала в легкие, и, осознав, где находится, постаралась больше не шуметь. Сверху свалился горящий кусок дерева. Девушка проследила взглядом за тем, как он приземлился на покрытый штукатуркой пол, и только после этого подняла глаза.
Покореженная поверхность заканчивалась в трех метрах от того места, где она упала. В мозгу промелькнула мысль, что было бы, если бы она не остановилась, когда пол начал вздыбливаться, если бы побежала дальше. Может быть, к этому моменту уже смогла бы выбраться из здания, хотя, у нее не было ни малейшего представления о том, сколько времени прошло с момента падения. Гермиона могла пролежать здесь минуты. А могла и часы.
На краях разлома танцевало пламя – яркое и жадное, грозящее ворваться в комнату в любую минуту. Сверху летели искры, обуглившаяся краска и штукатурка.
Гермиона была в столовой. Или, может быть, в зале для собраний. Стол, на который она приземлилась, был достаточно большим, чтобы за ним уместилось по крайней мере двадцать человек. Она даже представила, как Пожиратели Смерти выстраиваются в очередь, чтобы отобедать тем, что там обычно едят богатенькие убийцы. Вообразить их с чем-нибудь привычным у нее не получилось.
Гермиона всмотрелась в темноту в поисках своей палочки. Она держала ее в руке, когда падала – это девушка помнила точно. На здании стояла анти-аппарационная защита, и, чтобы убраться отсюда, ей было необходимо выбраться на улицу.
В операции принимали участие всего тринадцать членов Ордена. Их задачей было лишь осмотреть здание на случай оставленных там пленников – здесь никого не должно было быть. Обнаружив, что в доме полно Пожирателей Смерти, они приняли решение отступить. Без плана атаки и с таким малочисленным отрядом шансов на победу не было никаких. Гермиона могла только предполагать, что кто-то все же умудрился поставить в известность Орден и Министерство, потому что полномасштабное сражение развернулось в тот момент, когда она сама была где-то между шестнадцатым и семнадцатым этажами.
Гермиона не могла покинуть поле боя. И после того, как получила пренеприятнейшее повреждение головы и несколько ранений, которые потребовали срочного лечения, вернулась. А теперь она была бесполезна. Даже не могла поднять руку с палочкой.
Гермиона перекатилась на колени, чтобы поднять несколько толстых обломков, что свалились на стол вместе с ней. Стряхнула с них штукатурку и пепел и ощупала. Если до этого Гермиона пребывала в состоянии оцепенения, то сейчас ее начала накрывать паника. Она была тяжело ранена, находилась внутри здания, и всё, что ей требовалось – это выбраться наружу. Выбраться немедленно и без палочки?
Без палочки, без палочки, безпалочки. Даже не озвученная – эта мысль отдавала истерикой.
Невзирая на боль, она начала двигаться активнее. Ее движения были быстрыми и лихорадочными. Если она не найдет палочку – ей конец. Она – труп. У Гермионы даже не осталось страховки – путей отступления не было.
Снаружи комнаты что-то зашевелилось – у двери, которую она до этого момента даже не заметила, и в сторону которой сейчас дернулась. Гермиона замерла, словно пыталась слиться со стеной или обратить время вспять. В широко распахнутые глаза летела пыль, отчего те слезились, но девушка даже не моргала.
Двигайся, пробормотала она, все еще не отрывая взгляда от двери. Двигайся.
Она сползла со стола, и боль опалила правое бедро, руку, шею и впилась лезвием в голову. Вздрагивая, задыхаясь и хватаясь за рубашку, чтобы перетерпеть, Гермиона спустила ноги на пол. Тело, уставшее и побитое, накренилось вперед, и ей пришлось проморгаться и продышаться, чтобы избавиться от головокружения.
Здесь ничего не было. В целой комнате не было ничего, кроме стола. Стола. Гребаного стола. Гермионе абсолютно не приходило в голову, как ей спрятаться, если тут есть только стол? Она не обнаружила следов никакой другой двери, кроме той, что как раз открывалась, но в любом случае уже было слишком поздно. Слишком поздно, чтобы сделать что-то, кроме как упасть и поползти, используя только одну руку и одно колено, так, что всё это было похоже на броски тела вперед и вбок.
Она чувствовала себя идиоткой. Несчастной идиоткой. Когда в комнату проник свет, Гермиона была совершенно уверена в том, что ее обнаружили. Всего лишь один взгляд – и ее, притулившуюся под столом, могли увидеть. Дверь располагалась достаточно далеко, чтобы входящие получили отличный обзор. От света Гермиона яростно моргнула, стараясь привыкнуть и разглядеть свою палочку. Левой рукой шарила по полу вокруг, пытаясь подцепить толстую деревяшку, чтобы почувствовать хоть какую-то уверенность.
Губы двигались, без участия мозга шепча молитвы, в то время как глаза цепко следили за двумя парами ног у дверного проема. Внезапно рев в ушах, который преследовал ее с самой лестницы, сменился мертвой тишиной.
– Так мы забираем всё? Планы, имена, схемы…
– Каждый клочок пергамента, Крэбб.
При звуках второго голоса Гермиона прищурилась, а от узнавания волосы у нее на загривке встали дыбом. Она все еще искала оружие. Все что угодно, чем можно было бы запустить в этих двоих, чтобы добраться до двери. Если она будет достаточно быстрой, чтобы увернуться, и сможет найти доску или нечто похожее…
Ладонь отчаянно ощупывала толстый слой пыли и извести, поднимая их в воздух. Гермиона сделала вдох, горло обожгло, и она подавилась кашлем.
Ноги вошедших приблизились, черные мантии колыхались при ходьбе. Гермиона решила, что она, наверное, перестала дышать. Девушка была уверена, что ее услышат даже сквозь хруст шагов. Это был всего лишь вопрос времени. Поблизости не было даже намека на ее палочку, зато вокруг лежало по крайней мере три десятка пергаментов, за которыми эти двое сюда пришли.
– Потолок горит… Нам лучше поторопиться, – снова раздался низкий голос Крэбба, но Гермиона больше не могла его видеть из-за второй пары ног, закрывшей ей обзор.
Она прижала руку к груди, наивно пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Гермиона решила – она опрокинет стол. Так же было в каждом из фильмов, что она смотрела. Она перевернет стол, и неважно, как больно это будет, а затем… а затем…
– Ты прав, тупица. А нас еще атакует этот гребаный Орден. Не стой без дела, отправляйся на третий этаж в следующую комнату. Чем скорее я выберусь отсюда, тем лучше.
– На…
– Третий этаж, – отрезал второй голос.
Имя говорившего не упоминалось, но Гермиона не сомневалась, чьи именно ноги сейчас стояли у стола. И это было просто прекрасно. Вся эта ночь. Прекрасно.
Она бы лучше осталась с Крэббом. Так появился бы хоть какой-то шанс на спасение. Она, возможно, смогла бы подождать, пока парень повернется к ней спиной, и тогда бы просто проскользнула мимо него. Малфой (Гермиона всё еще не могла в это поверить) не будет таким невнимательным.
Судя по тяжелым шагам, Крэбб ушел, а Малфой хранил молчание. Он совсем немного сместился со своего места, и девушка могла слышать шорох бумаги, пока он собирал что-то со стола. Если бы не было до такой степени тихо, она бы уже сдвинулась чуть левее так, чтобы оказаться сбоку от парня и напротив двери. Если бы она рванула, то могла бы застать его врасплох и добраться до выхода прежде, чем он достал бы свою палочку.
Ожидание и ужас заполнили собой каждую косточку, каждый мускул, который должен был двигаться, чтобы вытащить ее отсюда. Тишина давила, и Гермиона почти что хотела движения, лишь бы нарушить ее.
– Похоже, ты измазала кровью все эти пергаменты, которые я искал целый месяц. Понадейся на тебя – и похерь всё к чертям. Я думал, до них уже дошло, насколько ты неумелая.
Гермиона сверлила взглядом дверь, но не видела ничего. По столешнице забарабанили пальцы, затем снова раздался шорох бумаги. Ее кровь? Он говорил с ней? Всё это могло иметь смысл, только если было сном.
– Можешь вылезать оттуда, Грейнджер. Тебе, похоже, нравится прикидываться грязью, но сейчас время уходить.
Гермиона могла только в шоке пялиться на его ноги, пока ее сердце колотилось так сильно, что это было даже больно. Мысли вихрем носились в голове, и она поняла, что совершенно не представляет, что делать. Он обнаружил ее, у нее не было палочки, она была ранена, и не было никакого выхода.
Воздух вылетел из легких, словно ей врезали под дых, и когда Малфой отступил на шаг назад, Гермиона тоже шарахнулась. Да будь она проклята, если встретит его, стоя на коленях. Если бы только у нее была палочка. Будь это так, она бы расправилась с этим ублюдком быстро и безжалостно.
Гермиона смогла подняться только со второй попытки. Она хотела опереться на что-то твердое, чтобы стоять прямо, будто ничего и не случилось. Вместо этого она привалилась к стене, скользя по поверхности только левым плечом и не спуская с Малфоя глаз.
Казалось, он немного вырос. Он был около ста восьмидесяти сантиметров ростом и там, где раньше был тощим, теперь стал шире и больше. Но он все еще был худощавым. Не будь у него палочки, она могла бы попробовать проскочить. И судя по тому, как сильно Малфой был окровавлен, много кто думал так же.
– Я понимаю, каким бесспорно привлекательным кажусь тебе, но у меня нет времени играть в гляделки, Грейнджер. Двигай своей задницей.
– Я никуда с тобой не пойду.
– Нет? – он приподнял бровь и взмахнул палочкой. – Иди, или я потащу тебя. У тебя нет палочки, ты выглядишь так, словно на две трети уже издохла, и что самое важное – у тебя нет выбора.
– У меня нет палочки, да ну? – она скопировала его жест, но это была лишь жалкая попытка.
– Не сомневаюсь, что она спрятана у тебя в заднем кармане, и ты просто приберегаешь ее на потом. Не стесняйся, доставай, – его сарказм ничуть не изменился.
Гермиона оценила свои шансы, и ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что уйти отсюда – не самый плохой вариант. Она могла столкнуться с другим членом Ордена или заметить какое-то оружие. Да даже если он взял ее в плен, это же всяко лучше, чем смерть, верно?