- Я знаю, ДжоДжо.
- Тогда к чему вообще весь этот разговор? - спросил Аквинтес. - Почему я вижу в твоих глазах готовность пойти на самоубийство? Почему я начинаю думать, что ты достаточно безумен, чтобы попытаться защитить этого малька и поплатиться за это своей собственной задницей?
Но Ромеро не собирался, да и не мог ответить на этот вопрос. Наверно, он и сам ещё толком не знал.
В этой тюряге в течение многих лет впроголодь он научился плыть по течению, ни о чём не заботиться и ничем не интересоваться, просто сидеть в камере и закрывать глаза на то, что не касается его лично... А теперь вот это.
Сейчас что-то, чего он и сам понять не мог, разбудило его совесть, и Ромеро не мог её контролировать. И эта совесть говорила ему, что он должен помочь мальку, невзирая на последствия.
Совесть не станет прислушиваться к голосу разума.
Совесть не бывает расчётливой.
Она отрицает безразличие в любом его проявлении.
- Вот твой мальчонка, - сказал Аквинтес, указывая на бредущего вдоль изгороди и пытающегося слиться с окружающей местностью Палмквиста. - Вот твой малёк.
- Он не мой, - отрезал Ромеро.
Аквинтес выдохнул дым через нос и усмехнулся.
- Ага, только вот тебе неприятно даже думать о его судьбе, да? Что-то внутри тебя - возможно, именно та часть, благодаря которой я тебя люблю и уважаю - хочет защитить этого ребёнка и порвать любого подонка, который за ним придёт. Но нужно смотреть на вещи трезво, друг мой. Если Папаша Джо говорит держаться в стороне, лучше держаться в стороне. А если станешь у него на пути... плохо, очень плохо. За тебя возьмутся не только люди Чёрного Пса или Арийцы, или приспешники Папаши Джо - он бросит клич, назначит сумму, и за твоей задницей будут гоняться все зеки. Ты не сможешь сразиться со всеми.
- Не смогу.
- Но ты об этом думаешь...
Ромеро не стал отрицать. Не мог.
Часть него жутко хотела заступиться за Палмквиста, когда все эти животные потянут к нему свои грязные лапы... Но вторая часть желала убраться от малька как можно дальше.
Потому что он не мог ни думать постоянно об одном и том же - Уимс сунулся к мальчишке, и теперь Уимс мёртв.
Что-то произошло прошлой ночью. Что-то произошло, когда Палмквист спал. И Ромеро мог хоть сотню раз говорить себе, что ему всё приснилось, но он в это ни хрена не верил.
Он продолжал думать о Палмквисте и о том, что тот рассказывал про брата. Бред сумасшедшего. Бессмыслица. Но Ромеро не мог перестать об этом думать.
«Мой брат... Деймон... Он не такой, как мы; он отличается от нас».
А, чепуха! Этот чёртов малёк наверняка просто с головой не дружит! Его изнасиловали в Брикхейвене, и теперь он потерял связь с реальностью, пребывая в каком-то мире грёз. Иначе и быть не может.
- Но что-то же достало Уимса, - пробормотал Ромеро себе под нос, но Аквинтес его расслышал.
- Вот это правда, брат.
- Вокруг Палмквиста продолжают появляться трупы. Запертые в своих камерах зеки. Зеки, которые тем или иным образом зацепили мальчонку.
Ромеро тряхнул головой.
- Я размышляю вслух, как какой-то псих.
- Ты не говоришь ничего, о чём бы я не думал сам, брат, - произнёс Аквинтес, поднялся на ноги и затушил сигарету. - Может, и вправду, мальчишка что-то делает? Может, у него есть ангел-хранитель? Жирному Тони стоит над этим задуматься.
Ромеро смотрел ему вслед и размышлял о том же.
Проблема была в том, что парни вроде Жирного Тони не думали. Они действовали. Реагировали. Как тупые животные.
Если голодны - ели. Если устали - спали. Если их загнать в угол, они выцарапают глаза. А если им в голову ударяют гормоны, они...
- Эй, Ромеро, - окликнул его один из охранников, помахивая дубинкой. - Рядом с тобой на земле окурки. Убери. Не загрязняй мой грёбаный двор.
- Да, начальник, - ответил Ромеро.
12
Тем вечером в комнате отдыха в блоке С растлитель малолетних по имени Нил Гивенс сидел и читал Библию, пытаясь выяснить, как заставить бога простить мужчине насилие над одним из его агнцев.
- Я понял, - тихо произнёс Гивенс, - мы приходим в этот мир несовершенными и поэтому грешим.
Тощий чернокожий паренёк Скив кивнул, не отрывая взгляда от журнала:
- Как скажешь.
Каждый день в Долине Шэддок был для Гивенса одинаковым.
Он по несколько часов сидел и молился, не замечаемый входящими и выходящими зеками. Вот и сегодня ему везло.
Никто из обычных бандитов не цеплял его, не замечал и не оскорблял. Никто.
Словно он был невидим.
Не существовал.
И Гивенса это полностью устраивало.
Он не отрицал того, что совершил.
Большинство ночей он лежал в темноте и в подробностях вспоминал произошедшее. Никто не знал: он раскаивался или ему нравилось вновь и вновь ощущать удовольствие от преступления. Никто не знал. А Гивенс не рассказывал.
Всё, чего он хотел, это отсидеть свой срок, не вляпаться в неприятности и снова выйти на свободу... Хотя по законам штата это случиться ох как нескоро. Если вообще случится.
- Помолишься со мной? - поинтересовался Гивенс.
- Не, не буду, - ответил Скив.
Скив сидел за приставание к нескольким американским мальчишкам во время преподавания в школе.
Гивенс чувствовал над ним своё превосходство, потому что его жертвы были женщинами. А Скив, в свою очередь, считал себя в тысячу раз выше Гивенса, потому что его жертвы, по крайней мере, остались живы; он не похитил маленькую девочку, не изнасиловал её жестоко, а потом не закопал в ближайшем подлеске.
Может, Скив и напугал до смерти нескольких мальцов, но... Эй, он же никого не убил!
Он оба поглядывали на ещё одного человека в комнате. Палмквиста. Забавный паренёк.
Он не пытался сойтись с кем-то из других зеков или зависнуть с такими же неудачниками.
Он полностью уходил в себя, и, если с ним кто-то начинал говорить, Палмквист едва ли замечал его присутствие.
Гивенс попытался заставить его читать Священное Писание, но Палмквисту это было неинтересно.
Когда в комнату вошёл зек по имени Поппи, Гивенс, и Скив напряглись.
Поппи был простым парнишкой с угреватой кожей, кривыми зубами и бесцветно-серыми глазами, которые постоянно выискивали во дворе новую рыбёшку, с которой можно поразвлечься.
Он был из тех зеков, что моментально бросятся наутёк, если к ним направятся парни вроде Ромеро, Чёрного Пса или Риггза. Он не хотел узнавать, что такое боль; он хотел сам её причинять.
Палмквист равнодушно смотрел перед собой.
Гивенс и Скив бросили быстрый взгляд на Поппи и вернулись к чтению.
Поппи это понравилось, он счёл это забавным. Словно если они его проигнорируют, он свалит. Ага, держите карман шире.
- Похоже, здесь собрание насильников, - произнёс Поппи. - Куда ни кинь взгляд, везде одни педики и извращенцы. Я чувствую себя ребёнком в магазине сладостей.
Он улыбнулся, обнажая жёлтые зубы, а потом пронзительно захихикал, и от этого смеха мурашки пошли по коже.
- Раз, два, три, четыре, пять -
негра я иду искать...
Он подошёл к Скиву, упёрся ладонями в подлокотники его кресла и навис над ним, так близко, что Скив явно слышал вонь изо рта Поппи.
- Моя дражайшая мамочка всегда говорила мне, чтобы я мог за себя постоять. Но тебе повезло...
Его губы двигались всего в паре сантиметров от лица Скива. Скив выронил журнал, сильно дрожа.
- Слышал? Тебе повезло! - повторил Поппи. - Сходи к автомату с конфетами. Принеси парочку батончиков, понял?
Скив кивнул, но него так сильно дрожали руки, что он выронил все деньги. Он знал, что сейчас произойдет. С ним тоже такое произошло в первый день в Долине Шеддок.
И с Гивенсом такое случалось. И не раз. Наверно, пришёл черёд Палмквиста.
«Спасибо, Господи, что на этот раз не моя очередь. Спасибо, Господи...»
В комнату вошёл Жирный Тони, заполняя собой полностью дверной проём и ковыряя зубочисткой в зубах. Тони был таким огромным, что ему приходилось нагибаться, чтобы не ударяться о косяк, и поворачиваться боком, чтобы пролезть в дверь.
Его голова была размером со шлакоблок, на макушке - короткий «ёжик», а всё лицо испещрено шрамами от порезов и оспинами, настолько глубокими и большими, что в них можно было погрузить подушечку пальца.
Шеи у него не было вообще. Массивная голова покоилась сразу на широченных плечах, которые по размеру не уступали стоящим в линию двоим крепким мужчинам.
Он стоял в проёме двери в безразмерном оранжевом комбинезоне и мертвенным взглядом оценивал пополнение своего гарема. Ни у кого не было сомнений, что он именно так видит своих жертв.
Все они были его сучками, которых он будет трахать, когда ему заблагорассудится, и лучше никому не вставать у него на пути.
«Любой насильник, входящий в эти ворота - мой, - сказал он как-то Поппи. - Я его сломаю, трахну, займусь воспитанием, а потом могу продать».
Тони увидел дрожащего в углу Скива и направился прямиком к нему.
- Прошу вас, мистер Тони, я...
Жирный Тони резко ударил его открытой ладонью по щеке, оставляя на коричневой коже парня горящий след. Скив упал на колени, рыдая и вспоминая - о, как ясно он сейчас помнил, как те мальчишки точно так же рыдали в углу!
- Поднимайся, черномазый, - произнёс Тони. Его глаза поблёскивали, как грязные медяки. Тони усмехнулся, и у него на зубах блеснула кровь - он зубочисткой расцарапал себе дёсны, но, похоже, даже не заметил этого. - Давай батончики.
Скив поднялся, протянул Тони шоколадные батончики, и тот аккуратно, почти нежно, развернул обёртку.
Жирный Тони засунул оба батончика себе в рот один за другим, сминая их в однородную массу из шоколада и карамели, и начал медленно жевать. Всё это время он не сводил взгляда со Скива.
Проглотив батончики, он схватил Скива за грудки и подтянул близко-близко, проводя испачканным в шоколаде языком по его лицу. Скив затрясся так, что у парнишки застучали зубы, под ногами растеклась лужа.
Тони отшвырнул его в сторону.
Затем перевёл взгляд на Гивенса, тот попытался дёрнуться и сбежать, но Поппи обхватил его сзади и прижал к дивану.
-Ты - тот, кто изнасиловал маленькую девочку и потом её задушил, - произнёс Тони. - О, мне понравилась твоя милая задница. Но твоя очередь пока не пришла. Дамы, валите отсюда.
Поппи усмехнулся.
Гивенс всхлипнул.
- Убирайтесь отсюда на хрен, - повторил Жирный Тони. - И прикройте за собой дверь. А если скрысятничаете - я буду драть вас каждый день целый месяц!
Скив и Гивенс выскочили за дверь, захлопнув её за собой с громким стуком.
Жирный Тони повернулся к Палмквисту, который мёртвыми глазами смотрел на толстяка. В этих глазах не было страха. Если честно, там вообще не было ни одной эмоции.
Тони усмехнулся. А вот и он. Папаша Джо хотел, чтобы именно этот пацанчик немного пострадал. О, Боже, какое это будет удовольствие! О, да!
- Ну что, Палмквист. А я тебя искал. Пришло время кое-чему научиться. Туши свет, ублюдок, туши свет...
Палмквист уставился на своего мучителя. Поведение Тони его нисколько не удивляло.
Он ждал, как ждал до этого в Брикхейвене. Его глаза поблёскивали в полумраке, как зеркала, а на дне них плескалась чернота, как жидкая грязь на дне колодца. Палмквист молча смотрел на обоих мужчин.
- Вы уверены, что хотите этого? - моргнув, спросил у них Денни.
Поппи зашёлся смехом.
Он слышал, как многие неудачники мололи чепуху, перед тем как Тони их имел, но этот парень побил все рекорды, и Поппи всё ржал и не мог остановиться.
- Во-первых, - начал Тони, - я люблю, когда мои сучки меня поумоляют чуть-чуть в начале, так что включайся в процесс, и тогда тебе будет не так больно.
- Ты совершаешь огромную ошибку, - произнёс Палмквист.
Но у Жирного Тони были другие мысли на этот счёт.
Двигался он быстро для такой громадной туши.
Палмквист только успел произнести свои слова, как Тони уже схватил его ручищами, приподнял над полом и грубо поцеловал мальчишку, всунув тому язык в рот.
Никакой романтики. Лишь животное, смакующую свою будущую пищу. Ничего более.
И тут открылась дверь, и внутрь ворвался Ромеро.
- Эй! - крикнул Поппи, но Ромеро двинул ему дважды, один ударом сломав нос и превратив лицо в кровавое месиво, а вторым - уложив Поппи на пол.
Затем Ромеро схватил Поппи за длинные сальные волосы и пнул в живот.
Парень инстинктивно сжался в комок, и тогда Ромеро изо всех сил приложил его локтем по загривку. У Поппи закатились глаза, и он рухнул на землю.
Жирный Тони отшвырнул Палмквиста в сторону.
- Чёртов латинос, - прошипел он. - Вы, грёбаные латиносы, хуже нигеров.
Он двинулся на Ромеро, и тот прыгнул вперёд. Каждая частичка ярости, разочарования и лишений в этой жизни, которая ядом кипела в нём до сего момента, выплеснулась наружу.
Ромеро опередил Тони и нанёс ему три молниеносных удара по лицу, которые тот, похоже, даже не заметил. Он дотянулся до Ромеро и сжал его железной хваткой.
Ромеро ткнул Жирного Тони пальцами в глаза, и Тони ответил ударом головы, который сразу отправил бы человека, габаритами меньше Ромеро, в отключку.
Палмквист, мать его, попытался вмешаться, и Тони отбросил его одним ударом руки, как поваленное деревце.
Ромеро выпрямился, вытирая с лица кровь. Он понимал, на что идёт - на животное, вроде Жирного Тони нельзя идти без свинцовой трубы или биты в руках.
Тони снова бросился на него, но Ромеро поднырнул под его руку и дважды ударил по корпусу, а затем приложил толстяка коленом в пах.
Тони зарычал, как гризли, которого стегнули ремнём, но не более того.
Он ударил Ромеро и повалил его на пол.
И прежде чем Ромеро смог справиться со звоном в голове, Тони приподнял его и швырнул метра на три вперёд. Ромеро шмякнулся об стену.
Когда он снова открыл глаза, в комнате уже было пятеро охранников, избивавших Жирного Тони дубинками.
Когда Тони увели в карцер, где ему предстояло отсидеть ближайший месяц, сержант Варрес помог Ромеро подняться на ноги.
- Всё начал тот жирный кусок дерьма, - произнёс Палмквист.
- Я знаю, сынок. Зачинщик всегда он.
Варрес придерживал Ромеро, пока тот сам не смог стоять на ногах.
- Наверно, это самая самоотверженная попытка самоубийства, что я когда-либо видел, Ромеро. Точно. Ладно, давай отведу в больничку, там тебя подлатают.
Когда Ромеро уводили из комнаты отдыха, у входа толкались зеки; всем хотелось знать, что здесь произошло.
А Ромеро терзал только один вопрос: он только что подписал себе приговор от Папаши Джо, или что-то гораздо более опасное уже подписало приговор для Жирного Тони?
13
Ночь.
Административный изолятор.
Дежурил Йоргенсен, потому что Хоул был на больничном.
Пареньку до сих пор нездоровилось, после того как он увидел, что осталось от Уимса. А вот Йоргенсен... Он уже шестнадцать лет оттрубил в этих мрачных, могильных подвалах Долины Шеддок.
Не то чтобы ему это нравилось. У них было тридцать одиночных камер, и из них семь были заняты. А теперь добавился ещё и Жирный Тони.
Йоргенсен считал, что начальник Линнард должен был держать Тони в карцере постоянно. Он был настоящим животным и заслуживал только клетку.
«А будь моя воля - и не просто клетку», - подумал Йоргенсен.
Он сидел за небольшим столом, на коленях лежал позабытый вестерн в мягкой обложке. Йоргенсен смотрел в противоположный конец коридора, где стальная дверь скрывала всех плохих парней и не давала им уйти из их личного ада.
Сегодня ночью было тихо.
Иногда были ночи, когда все придурки активизировались.
Одни начинали кричать от поехавшей крыши, а остальные подхватывали эти вопли, как мартышки в зоопарке. У Йоргенсена не было для этого подходящего настроя.
Если кто-то из них начнёт такое и сегодня, то им придётся об этом крупно пожалеть.
Йоргенсен забросил ноги на стол и прикрыл глаза.
Он знал, что всё равно не уснёт: в подвале было зябко и сыро, и холод пробирался под одежду.