Екатерина Блынская. Москва
«Не дорого ль стоит неправда?..»
Не дорого ль стоит неправда?
Тут можно солгать без ума.
По правую руку Непрядва.
По левую руку Мамай.
Прожгло одиночеством скользким…
Не снять эти швы никогда.
Не тут собирается войско.
Не там напирает орда.
Кем этот вулкан расковырян?
Кто лишний утащит кусок?
Ты дышишь – огромен, всемирен…
Ты умер – до ямки усох.
Ну, что же, кровавая жатва…
По косточке правду ломай!
По правую руку Непрядва.
По левую руку Мамай.
Да где тут возможно такое?
Смешно притворяться своим.
Кто дрогнул, тот слился с толпою,
но, вряд ли остался живым…
А думать сегодня несложно.
Нетрудно ходить по верхам.
Сумеешь? Живи осторожно.
Всемирье своё выдыхай.
Дерево
Меняет пространство кисель на слезу
по клетке меня отторгая.
Наверное зная, что перенесу,
что воля не светит другая.
И в том копошении, словно в бреду,
срастаются новые темы,
поверив, что в память уже не придут
те, что выбирают сутемень.
Я, может быть, знаю, откуда расту
и распространяюсь утешно.
По воле всевышней не зная простуд,
не ломана, гнусь, как орешник.
В ветрах первородных размах мой тягуч
и ствол без расколов и трещин.
И пусть в облаках, в электричестве туч,
секира перунова блещет.
Мне лишь бы услышать корявой спиной,
во вретище прячась простое,
как ласково молится дождь ледяной
за нас, умирающих стоя.
«Война и мир прочитаны давно…»
Война и мир прочитаны давно.
В бессмертном списке столько персонажей…
Лежит на камне вящее зерно
и я уже не беспокоюсь даже.
Смирилась с тем, что никому не впрок
и в плесени пушистой глохнет завязь.
Что там, где важен каждый лепесток,
я, может быть, себя не досчитаюсь.
Что я за облака не потянусь
и под землёй путей своих не вижу.
На кровь живую налетает гнус,
всегда желая сильных обездвижить
И потому, что высших степеней
не знаю я, привыкнув жаться с краю,
молюсь равно на крест и орепей
и третьего себе не выбираю.
«Говорила мне мать: не купайся в Почай – реке!..»
Говорила мне мать: не купайся в Почай – реке!
Разве всех перетопчешь змеёнышей? Да ни в жисть!
Раз уж так сложилось…живи себе налегке.
Да своей неприютной родине пригодись.
Ты держись… Хоть таких отчаянных пруд пруди,
пока загнутый нос не распрямишь на сапоге.
Как почуется горе близкое, то иди,
поныряй и поплавай в чёрной Почай – реке.
Если б знала я средство от гадов тебя сберечь,
я брала бы тебя за пятку, кунала в кадь…
Но у нас меж юродивых много ль теперь предтеч?
Даже если и водятся – речь их не разобрать.
…И с тех пор пролетели годы ордой шальной.
И змеёныши лупятся в зарослях лозняка.
Прямоезжей дорогой не ходится мне давно,
всё куда-то Савраска несёт меня в облака…
Не в родню я удался. Морщины на белом лбу…
значит, что-то могу, наверное понимать?
Но покуда последнего змея не пришибу,
я не вспомню о чём меня упреждала мать.
«Были или не были, думали и делали…»
Были или не были, думали и делали,
а теперь, мне кажется, поросло быльём
рощами и пущами, чёрное и белое,
белое и чёрное бытие моё.
Не бери на понт меня клятой чужестранщиной.
Здесь моё Отечество, у Москвы – реки.
Если я совру тебя – назови обманщицей.
Еду я без голоса. Еду напрямки.
Все мы люди лютые, странные февральские,
но одно мне ведомо: тронешь – обожгу.
С бедами-невзгодами с детства побратались мы.
В боге сомневаемся. Слушаем пургу.
За моё сомнение, Бог меня не жалует.
Всякому сомнению выверен черёд.
Но зато презренную, вредную и шалую
чаще чад умасленных на руки берёт.
И шепчу, шепчу ему в космы убелённые
жалостно, отчаянно, радостно, смешно:
«Учишь ты ходить своё дитятко молёное
зная, что без мудрости верует оно»
И не надо большего. И не надо лишнего.
Грелись все мы, разные, у одной груди,
для того чтоб шёпоты слышать от Всевышнего:
«Хватит ползать, дитятко… Ножками иди…»
Евгений Бузни. Москва
100-летию со дня Великой Октябрьской Революции посвящается
Верю
1
Тысяча девятьсот семнадцатый –
Земли оглушило слух.
«Авроры» залп, как атомный,
услышал и тот, кто глух.
И над земною чащей
Пролился свободы свет.
Луч счастья его ярчайший
Увидел и тот, кто слеп.
То – революции пламя.
То – революции гром.
Выше красное знамя!
Силу пусть видят в нём!
Власть у крестьян и рабочих.
С трона смели царей,
Но помни – жить если хочешь,
борьбы не кончай своей!
Революция – это начало.
Нет, не скошена лебеда.
Кулаков-то у нас не стало,
но другая пришла беда.
Уж другие тянутся руки
к землям русским, лесам, степям.
Повороты истории круты.
Вишь, народ наш опять застенал.
Россия!
Моя Россия!
Встанешь ли ты с колен?
Зря ли тебя растили
гордою сотни лет?
Встанешь ли в полный рост ты,
сбросив оковы сна?
Омоешь ли тело в росах,
нечисти разбросав?
Брось за углами шептаться
Или в кругу семьи.
Время за дело браться –
Прочь олигархов гони!
Громы гремят за дверью…
Встанет Россия! Верю.
2
– Ты, быть может, слегка устала
от шумной суетной улицы.
Расскажи мне немного, мама,
сегодня о революции.
Проплывает звезда по небу
мимо лунного жёлтого паруса…
– Я героиней-то не была.
Уж ты извини, пожалуйста.
Мне было всего лишь восемь,
когда выстрелы где-то хлопали.
У нас вкусно пахло осенью
в небольшом городке Симферополе.
Грязные мальчишки по улицам
бегали, прося хлеба.
И я, дочка учительницы,
боялась их, страшное дело.
Позже было много странного.
Я помню: умишком детским
не знала, почему все разные,
люди все разноцветные.
В город приходили белые,
синие, зелёные, красные.
И все нам казались смелыми,
и все казались опасными.
Мы с няней боялись выйти,
если у нас на площади
вдруг начинался митинг.
Кто знал, чем он может кончиться?
А после с моим братишкой,
сестрёнкой или друзьями
читали о революции книжки
и в революционеров играли.
Мама говорила: «Шурёнок,
жизнь – это штука славная.
Учись хорошенько в школе.
Теперь это самое главное.
Страсти тогда кипели,
выступления были яркими.
Девушки с обнажённым телом
выходили,
а мы в них яблоки.
Людям хотелось нового.
Мало кто знал, чего именно.
Рождение было долгое.
Дорога такая длинная.
Война. Эвакуация. Голод.
Я мать четверых.
Нет-нет,
Не забуду, как старший сын Рома
стал взрослым в одиннадцать лет.
Воспитывал вас, своих младших.
Папа на фронте, как все.
А он отдавал свою кашу,
со мною встречая рассвет.
Кто-то умел вертеться,
умел проявить свою прыть,
очки втирать и втереться,
а мы не хотели так жить.
И после войны, так часто
рубля не хватало нам,
но как же смеялся каждый
игрушке, что сделал сам.
И радовались каждой булке,
что брат иногда приносил.
То время давалось трудно.
Казалось, не хватит сил.
Но выросли всё ж.
За границу
ты ездишь, как дипломат.
Как рада, что это не снится:
беды ушли назад.
В семье у нас есть редактор,
мастер и инженер.
Все смелые вы ребята,
для внуков моих пример.
Не любите вы, чтоб шли вам
в чём-то наперекор.
Кажется, всё по силам
и нет перед вами гор.
И ты, словно в небе кречет,
бьёшься – душа горяча.
Хотя революция, конечно,
учила рубить с плеча.
Шесть лет твоей дочке исполнилось,
как мне шестьдесят тому.
Она говорит: «Я в историю
войду и её поведу».
И поведёт, я уверена,
если уже сейчас
для неё революция Ленина –
азбука, первый класс.
И, может быть, только сегодня,
прогуливаясь с внучкой в лес,
Я действительно, поняла
той революции вес.
И потому я счастлива,
что дети мои и внуки,
живут по-настоящему,
зная, куда деть руки.
Сама я в героях не была.
Мы с папой давно на пенсии.
Мы революции дело
видели в работе честной,
в том, что бы вас вырастить
честными и простыми.
Счастливы, что вы выросли,
счастливы, что такими.
Проплывает звёздочка где-то
мимо лунного жёлтого паруса.
А, может, это ракета
со знаменем ярко-красным.
Время, если матери счастливы,
горды за своих детей,
это революции счастье нам,
и за это спасибо ей!
Виталий Григоров. Москва
Последнее слово
На смертном одре угасал Леонид.
Товарищи молча стояли.
Молчанье – истории как-то вредит:
Последнего слова алкали.
– Последнее слово, скажите, Ильич,
Последнее слово, скажите…
– Ну, вот, мой последний к товарищам спич:
Во гроб кверху задом ложите!
Зачем? Для чего? Как же так? Почему? –
Посыпались градом вопросы. –
ЦК улыбнулся, не верит ему,
Шуткует, поди, наш гундосый.
Но Брежнев сказал, улыбнувшись слегка:
– А будет, товарищи, плохо,
То вспомните вы с восхищеньем меня,
А будет такая эпоха!
Тогда вы придёте, раскроете гроб,
О горестях отрапортуете,
Звезду мне добавите в мой гардероб
И в попку меня поцелуете!
Мария Линдина. Москва
Завоевание космоса
Недосягаем космос был.
Завладеть им – сказка – небылица.
Разговор в ту пору слыл,
Первой полетела Лайка – «птица»
Проторив в космос путь,
Решил Гагарин Юрий заглянуть.
Он вернулся завершив маршрут,
В честь космонавта был салют.
Ликовал весь наш народ.
Этот день днём космонавтики стал.
Слава в мире слывёт,
Советский Союз космос завоевал.
Это наш советский трудовой народ
Изобрёл ракету и свершил полёт.
И по всей планете, по земле родной
Прозвенели вести – Юрий наш герой.
Для научных важных дел
Быковский в космос полетел
Другие космонавты там месяцами живут,
Тайны мирозданья познают.
В каждом человеке пульс космонавта
Бьётся силой Родины вновь,
Нет оценки выше астронавтам,
Чем народа память и любовь.