Женщина не скрывает своего удивления. Она хлопает тонкими ресницами, смотря то на меня, то на Дилана, который даже не думает поздороваться.
— Эви, где ты… — откашливается, коснувшись моего плеча рукой, чтобы привести в чувства. — Где ты была? Я уж думала, что всё — пропала.
Качаю головой, борясь с собой. Я должна говорить.
— Просто гуляла, — уверяю, а женщина лишь морщится, не скрывая своего удивления:
— Ты раньше никогда не уходила так надолго, — вздыхает, вдруг поникнув. — Хотя, это уже не имеет значения, — протягивает мне ключи, которые беру, смутившись:
— Вы в магазин?
— Твой отец меня уволил, — раздраженно отвечает, махнув рукой. — У нас с ним состоялся не самый приятный разговор, — её негодование читается в глазах. — Даже с твоей мамой не дал попрощаться. Поставил перед фактом, хам, — я впервые вижу её такой рассерженной, но её злость сменяется слабостью, когда она вновь смотрит на меня, погладив по плечу. — Что ж, главное, что ты в порядке, — поднимает брови, косо взглянув на О’Брайена. - И, вижу, у тебя всё вполне приемлемо, — подмигивает, своим действием ставит меня в тупик.
Стою секунду, сохраняя молчание, после чего оборачиваюсь, когда Мария обходит меня, спускаясь по ступенькам и напоминая мне:
— Не забывайте давать твоей маме лекарство. По расписанию. Спроси у своего «хамло-отца», он его знает, — улыбается, прощаясь. — Береги себя.
Невольно спускаюсь вниз на одну ступеньку, сжав ключ обеими ладонями, но проглатываю слезы обреченности, которые родились из понимания того, что теперь я круглые сутки буду чувствовать себя небезопасно.
— До свидания, — слабо шепчу, наблюдая за тем, как Мария спешит по тротуару, чтобы успеть на свой автобус.
Вместе с ней уходит моя надежда на глоток свежего воздуха.
Она была моим кислородом на протяжении нескольких лет.
Опускаю руки, потеряв остаток сил. Медленно поворачиваю голову, не обнаружив Дилана рядом, поэтому обеспокоено вбегаю в коридор холодного дома, еле вынудив себя переступить порог. Хлопаю дверью, с опаской вбегая на кухню. Но немного успокаиваюсь, застав парня, осматривающего помещение, но на лице его читается какое-то смятение:
— У вас тут холоднее, чем на улице, — его передергивает. — И как-то… Неприятно.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю, хотя хорошо понимаю, о чем он толкует.
— Не важно, — О’Брайен поворачивается ко мне лицом, опираясь спиной на край стола, и складывает руки на груди. Молча смотрим друг на друга. Ладно, признаю, чувствуя себя напряженно, поэтому желаю разбавить образовавшуюся атмосферу:
— Хочешь есть?
— А ты точно не отравишь меня? — мне кажется, или Дилан бросается сарказмом, так как сам ощущает себя неуютно? Хотя, сомневаюсь.
Чувствую, как напряжение сковывает тело, но передвигаюсь вполне естественно, подходя к холодильнику, который, к слову, мне не разрешено открывать без разрешения отчима, поэтому успеваю несколько раз пожалеть перед тем, как открыть дверцу, заглянув внутрь:
— У нас уговор, так что мне это не выгодно, — удивительно, что мой голос не дрожит. — Так… — кашляю. — Что будешь?
— А что ты можешь мне предложить? — немного деловито интересуется парень, отчего мои губы растягиваются в слабую улыбку:
— Могу приготовить рис, салат и куриную грудку.
— Кто ест такое на завтрак?
— Уже обед.
— Боже…
— Не будешь?
— Буду, — резкий ответ с его стороны заставляет меня взглянуть на парня из-за плеча, с интересом спросив:
— Отчего у тебя такая любовь к еде?
— Ну, — Дилан явно сбит с толку заданным вопросом, поэтому чешет затылок, отходя от стола, и поворачивается ко мне всем телом, спрятав руки в карманы кофты. — Она приносит удовольствие.
Хмурю брови, не сдержавшись:
— Как и наркотики?
Выражение лица парня мрачнеет, но не дожидаюсь его ответа или злобного ворчания, просто принимаясь за готовку. Отчим всё время заставляет меня это делать, несмотря на то, что Мария готовит куда лучше. Ему просто нравилось наблюдать за тем, как я перемещаюсь по кухне.
Без футболки.
В одном белье и фартуке.
И обязательно с собранными волосами. Он любит мою шею, любит трогать кожу, кусать и…
Сжимаю веки, шепотом отгоняя все мысли, чтобы приняться за дело.
Оставшуюся часть дня я провела в напряжении: всё ждала, что дверь распахнется, что домой влетит отчим, как он посмотрит на меня, как исказиться его и без того уродливое лицо.
Но на часах уже было девять, когда я, наконец, собралась с духом и поднялась на второй этаж, позволив Дилану увидеть мою комнату. Точнее хаос, царивший в ней. Парень подавился, стукнув кулаком себя по груди, и выдавил, переступив порог моей комнаты:
— Знаешь, такого свинарника даже у меня не наблюдалась, — качает головой, вертится на месте, всё осматриваясь.
Я тру кожу рук, прогоняя неприятные мурашки, бросаю взгляд на дверь матери, которая наверняка заперта, после чего вхожу в свою комнату, пытаясь не пропускать в голову неприятные всплывающие воспоминания:
— Из-за этого мы и поссорились, — ложь. Я лживая.
— Мило, — Дилан пальцем надавил на завалившийся на бок стул. Выпрямляется, подойдя к креслу, которое стояло у шкафа рядом с кроватью. Бросает на него рюкзак:
— Я приму ванну, — ставит перед фактом, но я реагирую отрицательно:
— Может, завтра?
Дилан щурится, проворчав с раздражением:
— Ты же сказала, что я могу свободно пользоваться ею, нет?
— Да, но от… Отец, — проговариваю, вздохнув. — Он может скоро прийти и…
— И? — смотрит на меня. Внимательно, словно ожидая чего-то, что ставит меня в тупик. Откашливаюсь, пожав плечами:
— Он… Он любит сразу после работы принимать душ, а если ванна занята, то он злится, — и опять ложь. Вранье. Мои глаза горят, ведь у меня странное чувство… Словно, Дилан видит меня насквозь. Знает, что я лгу ему, и от этой мысли мне становится не по себе.
Но парень не докапывается. Он пожимает плечами, спокойно снимая с себя кофту:
— Окей, — опускает рюкзак с кресла на пол, а сам садится на него, скользнув ладонью по волосам. — Ты принимала лекарства? Я не рассчитываю задерживаться здесь дольше, чем два дня.
— Я выпила что-то… — прикрываю дверь, только сейчас осознав, что это совсем небезопасно. В эту самую секунду меня осенило: я дома. Я в своей комнате. Я снова вернулась сюда, несмотря на то, что произошло со мной в этих стенах.
— Что-то? — голос Дилана возвращает меня из мыслей. Смотрю на него, решая не мешкать и хотя бы сохранить уверенность в голосе.
— Да, — обхожу кровать, роясь в сваленных на полу вещах, чтобы найти свой паспорт. И да, я точно помню, что он находится в этом ящике стола, который я отбросила в тот день к другой стене, но здесь его нет. Неужели, отчим забрал?
Не показываю растерянность, просто сев на край кровати. Не собираюсь переодеваться, и не уверена, что смогу уснуть здесь, но болезнь играет свою роль — меня клонит в сон, который наверняка будет неприятным и тревожным. Иначе быть не может.
Ложусь на кровать, поворачиваясь на бок, лицом к парню, который достал телефон, пытаясь занять себя чем-то. Ему придется спать на кресле. Как-то не продумала этот момент, хотя моя голова сейчас не способна вообще думать. Смотрю на Дилана, хмуря брови, ведь чувствую, как в животе вновь дала о себе знать тянущая боль. Сгибаю ноги в коленях, положив руки на подушку, и тихо спрашиваю:
— Эй, а где сейчас Дженни? — хочется хорошенько треснуть самой себе за такие вопросы, но пускай это сделает О’Брайен. Правда тот совершенно спокойно смотрит на меня, опустив руку, в которой сжимает телефон, а пальцами другой трет подбородок, хмуря темные брови:
— Не думаю, что это твое дело, — хрипит, кивнув головой. - Спи, — встает с кресла, и я обеспокоено приподнимаюсь на локти, наблюдая за ним с тревогой в глазах, что вызвало со стороны парня ухмылку:
— Спокойно, я свет погасить хочу, — хлопает по выключателю — и вся комната канет в темноту, до мурашек знакомую мне. Не ложусь, с напряжением ожидая возвращения О’Брайена на кресло, и только после этого опускаюсь обратно, не пытаясь натянуть на себя скомканное в ногах одеяло.
Мне жарко, душно.
Горло горит, как и всё тело. Смахиваю со лба пот, не сдержав сухой кашель.
Знаю, что меня ждет.
Отчим вернется. Он может быть нетрезв, тогда не станет церемониться.
Хмурюсь, приоткрыв сухие губы, ведь осознаю, что Дилану тоже может перепасть. Я совершенно не думала о нем, только о себе, о своей безопасности.
Но никто не может мне её гарантировать.
Ведь у комнаты есть ключ. Но он только у отчима.
***
Час, два, а может и все три сидит, бесцельно роясь в телефоне. Лишь бы занять себя, неважно чем. Дилан знал, что не сможет спать в чужом доме, но оправдывал свое согласие тем, что просто хочет хорошенько поесть и принять теплый душ. Тело затекло, так что приходится всё время менять положение, чтобы не ощущать дискомфорт. Но с каждой минутой тяжелее. Парень выдыхает, закинув голову. Смотрит в темный потолок, глаза уже привыкли к ночному мраку.
О’Брайен прислушивался. Он ощущал себя не в своей тарелке в этом доме. Его сводит с ума непонятное напряжение, каждый шорох и шум вынуждает прекратить дышать до тех пор, как парень не уверит себя, что ему показалось. Ему не нравится это место.
Но ещё Дилан слушал её.
Слушал, как тяжело дышит Эви, иногда прерываясь на сухой кашель, который, наверняка, рвет её глотку, принося боль. Девушка не ворочается, лежит, словно замерев, изредка вовсе прекращая дышать, чем вынуждает О’Брайена взглянуть на неё. Парень чешет макушку, хмуро наблюдая за Эви, которая еле ерзает на кровати, явно с трудом глотая комнатный воздух. Дилан поднимается с кресла, осторожно, тихо, пытаясь смотреть под ноги, чтобы не создавать лишнего шума. Останавливается в шаге от кровати девушки, медленно наклонившись, вытягивая руку, пальцы которой неясно, отчего трясутся.
- Я в порядке, — её хриплый голос беспокоит, но девушка всё равно улыбается, позволив встревоженному брату потрогать её лоб.
Касается кончиками пальцев мокрого, горячего лба Эви, которая поморщилась, но не разжала веки. Дрожит, еле заметно. Дилан проглатывает скопившуюся во рту воду, выпрямляется и подносит ладонь ко рту, кусая кожу костяшек. Оглядывается, бросает взгляд в сторону двери, решая не лезть со своей помощью и вернуться в кресло, вот только Эви вновь начинает кашлять, странным образом побуждая парня к действию. Что он может? Ничего. Он — не чертова мамочка, которая знает, как правильно заботится о других, но, кажется, лучше принести влажное полотенце, чтобы хоть немного «ослабить» жар. На этом помощь парня ограничится.
Избавляется от скованности, направляясь к двери, которая, как назло, скрипит при попытке открыть её. Оглядывается, убеждаясь в том, что Эви не проснулась, после чего протискивается в коридор, оставив небольшую щелку. Не включает свет, полагая, что лучше не тратить электроэнергию в чужом доме. Ладонью скользит по стене, наконец, нащупав поверхность деревянной двери. Касается холодной ручки, так же осторожно открывая, и заходя внутрь. Темно. Холодно. Он понятия не имеет, как всё устроено в ванной комнате, поэтому делает шаги, пальцами одной руки изучая расположение вещей. Что ж, раковину обнаружил сразу, ударившись об неё бедром, бортик ванной, на стене рядом обычно располагаются трубы, по которым течет горячая вода. Стиральная машина, точнее, О’Брайен предполагает, что это она. Вот и сложенные полотенца. Дилан берет одно, вернувшись к раковине, и касается пальцами ручки крана, желая повернуть её, но замирает. Внезапно.
Скрип.
Парень настолько четко слышит его, что чуть не глотает свой язык, вот только дверь ванной не скрипит. Этот противный звук издает дверь комнаты Эви. Она проснулась?
Дилан не стал мочить полотенце, медленно, с некой опаской, подойдя к двери. Толкает её пальцами, выглянув в коридор, рассчитывая увидеть на пороге комнаты болеющую девушку, которая осыплет его вопросами. И как он объяснит, что собирался делать? «Я хотел немного сбить твой гребаный жар», - ага, предельно мило, что аж тошнит. Это совсем не в стиле Дилана О’Брайена.
Но в дверях никого, хоть та и раскрыта шире, чем была. И парень не знает, расслабиться ему или напрячься ещё больше. Ветер? Нет, окна никто вроде не открывал, хотя, кто знает. Вернулся её отец? Но парень не слышал, как хлопнула входная дверь.
Дилан не стал мучить себя догадками. Он собрал все свои мысли, выбросил из головы и медленно начал перебирать ногами, подходя к порогу комнаты Эви, надеясь, что это всё-таки сквозняк «шалит». Опирается рукой на стену, заглядывая в помещение. И первое, что бросается в глаза, — это высокая темная фигура, медленно подходящая к кровати девушки. О’Брайен не долго думает, не выжидает, сделав резкий уверенный шаг, переступив порог, и хлопает по выключателю, вовсе не щурясь от ударившего в глаза яркого света.
И мужчина с сальными волосами, собранными в хвост не стал морщится. Они оба уставились друг на друга, правда, выражая совершенно разные эмоции.
Дилан хмурит брови, медленно опуская взгляд на руку мужчины, которая сжимала тонкое запястье Эви. Та начинает морщиться, ерзая на кровати. Свет лампы раздражает, заставляя её приоткрыть глаза, но тот же замереть прекратив дышать. Её взгляд «замерз» на стене.
О’Брайен заморгал, сощурив веки, и, наконец, выдавил из себя:
— Не понял.
========== Глава 13. ==========
В комнате нет часов, но их нервное тиканье было бы как раз кстати. Эви не может моргать, не может заглатывать воздух, боится как-то проявить свое бодрствование, хотя всем и без того ясно, что она не спит. Ей не нужно было время, чтобы понять, чьи пальцы касаются её в темноте. Это словно ночной кошмар, медленно переходящий в реальность. И девушка лежит, мучаясь от ожиданий, ведь холодные пальцы мужчины ногтями впиваются в белую кожу. В голове ни одной мысли. Просто ледяной ужас, въевшийся в грудную клетку и раздирающий плоть изнутри. И гробовое молчание, повисшее в воздухе после слов парня, который поставил руки на талию, не меняясь в лице:
— Хей, папаша, а ты чего в комнату входишь?
Вопрос ставит в тупик не только Эви, но вызывает у отчима более сильные отрицательные эмоции:
— Ты кто, и что делаешь у меня в доме?! — Голос срывается, а девушка вздрагивает на кровати, сильнее прижимая колени к груди, отчего мужчина нервно кусает губу, злясь. — Ты его привела?! — Грубо дергает её руку, но Эви не издает писка.
— Вообще-то, ваша дочь уже вполне взрослая, для того, чтобы приводить парней к себе, — Дилан хмуро смотрит на то, как трясутся пальцы Эви.
— Это мой дом! И я решаю, кого впускать, кого - нет! — Выпаливает с возмущением, плюясь слюной. Отчим в ярости. Нет, это больше. Намного сильнее. Он готов разорвать мелкую дрянь, что не подает ни звука, лежа без движения. Чего она ждет? Чертова…
— Тогда думать нечего, — О’Брайен спокойно перемещается по комнате, подходя к кровати. — В таком случае мы уйдем, — с натянутой улыбкой опускает взгляд на руку мужчины. — Будь добр, отпусти.
Отчим краснеет. На его висках четко выделяются толстые вены, а из носа противно течет. Мужчина сильнее сжимает больное запястье девушки, всё же заставляя ту жалко пискнуть. Дилан довольно резко схватил отчима за кисть руки, из-за чего тот на секунду опешил, но после его лицо исказилось, вот только не проронил ни слова, не моргая уставившись в ответ на парня, который продолжал нагло улыбаться:
— Ты делаешь ей больно, — сжимает его руку. — Отпусти.
И тут совершенно внезапно мужчина меняет тактику. Он разжимает пальцы, продолжая ругаться, но посыл иной:
— Я так переживал за тебя! — Кричит на Эви, у которой от его слов началась тошнота. — Так сложно позвонить?!
— Не кричи на неё, — Дилан щурит веки, искоса смотря на мужчину, который рыкнул на него:
— Я сам знаю, как мне общаться с моей дочерью! — Осматривается, вновь со злостью смотря на Эви. — А убраться ты не думала?! Не стыдно за такой свинарник? Завтра, когда этот, — кивает на О’Брайена, — уйдет, уберешь здесь всё!
Дилан не сдерживает наглый смешок, сунув руки в карманы джинсов: