— А кто сказал, что я собираюсь уходить? — Парня явно забавляет реакция со стороны мужчины, поэтому он не думает останавливаться на уже сказанном, продолжает нападать. — А почему ты входишь в её комнату? Разве в таком возрасте ей не полагается собственное пространство? Она ведь девушка, — он даже не дает мужчине возможность вставить слово. — Тут у двери есть замок, а ключ я не нашел, — сует ладони в карманы джинсов и довольно улыбается, принимая расслабленную позу. — Отдашь их?
Темные, практически черные зрачки отчима опустились на еле дышащую от ужаса Эви. Девушка молчит. Она не встревает. Боится последствий.
Дилан протягивает ладонь, уверен, что ключи есть, а если они не у Эви, то у кого же ещё? Замок-то имеется.
Мужчина скрипит зубами, не только от злости, но и оттого, что какой-то мальчишка вынуждает его мяться, сомневаться в своих действиях. Отчим действительно думает, как повести себя менее подозрительно, но ничего толкового в опьяненную яростью голову не приходит, кроме как отдать. Да, черт подери, отдать ключи, которые принадлежат ему. Все в этом доме принадлежит ему.
Эви принадлежит ему.
Кажется, девушка окончательно теряется, когда слышит звон ключей. Он отдает? Он поддается?
Дилан с той же раздражающей улыбкой забирает ключ, рассмотрев его:
— Что ж, теперь можешь идти, — он серьезно? Мужчина явно зол, а парень не думает прекращать подливать масло в огонь. О’Брайен жестом «приглашает» его выйти, и тот идет. Идет, хоть и громко топая, молча, но громкие, тяжелые вздохи переполняют комнату. Эви хмурит дрожащие брови, немного приподнявшись на локоть. Смотрит пораженно в спину отчиму, который в тупике. Впервые в такой ситуации. Впервые ему лучше сдаться, притихнуть, ведь он знает. Знает, что ещё не всё потеряно, ведь Эви не рассказала. Мужчина уверен, что девушка никогда и не сможет этого сделать.
Отчим не бросает взгляд на Дилана. Не хочет видеть этого сопляка, но сжимает кулаки, когда тот не дожидается, хлопая дверью, которая бьет мужчине по спине, вынуждая сделать большой шаг в коридор.
И щелчок.
Громкий, оглушающий. Вены на висках вот-вот разорвутся, пот стекает ручьями по лбу, мокрые волосы прилипают к коже. Руки трясутся, пальцы дрожат, а сердце стучит с больной для организма скоростью.
Взгляд безумца.
Он убьет.
Убьет его.
Эви слабо разинула рот. Смотрит на дверь. Запертую. Слова застревают в глотке, хотя она бы никогда не произнесла их вслух, но желание рассмеяться в голос переполняет. Трясучка прошла, правда боль в животе не утихла, но сердце приятно ноет от этой маленькой победы.
Эви знает, что потом всё начнется снова. Отчим так просто это не оставит.
Девушке приходится закрыть рот, когда Дилан оборачивается, бросая ключ на стол. Смотрит на Эви молча, выжидая, морально вытягивая что-то из неё с такой силой, что дрожь в теле возобновляется. Эви откашливается, шепча, ведь не привыкла громко говорить, когда дома отчим — опасно:
— Спасибо, — опускает взгляд, садясь на кровати. Сгибает ноги в коленях, начиная виновато мять края футболки пальцами. О’Брайен подходит ближе, возвращаясь на свое место, — опускается в кресло, откинувшись на мягкую спинку. Подносит сжатую в кулак ладонь к губам, касаясь их костяшками. Второй рукой тихо стучит по коленке. Внутри Эви из неоткуда рождается стыд. Чувствует себя наказанным ребенком, поэтому боится взглянуть на парня, который откашливается, немного покосившись на девушку, и, будто невзначай, интересуется:
— Ты боишься его? — задает вопрос, на который Эви не реагирует, лишь скованно пожимает плечами, качнув головой:
— Да нет, — лжет, сохраняя равнодушное выражение лица. — Просто, иногда, если он выпьет, может докопаться без причины, — вроде, сойдет за правду, верно?
— А почему он заходит к тебе в комнату ночью? — прямо, в лоб, немного наклонившись вперед, чтобы заглянуть в глаза девушки, которые она всячески скрывает, отводя в сторону:
— Это его дом, пускай делает, что хочет, — пустой, безэмоциональный ответ. Руки потирают коленки, скользя ниже по лодыжкам. Эви решает сменить тему, понимая, что не сможет больше сдерживать себя, если разговор продолжится. Она мельком посматривает на парня, изобразив на лице удивление:
— Ты выходил из комнаты? Зачем? — она вовсе не придает значения тому, как меняется лицо парня, который раздраженно бросил в ответ:
— Отвали, — вновь опирается спиной на спинку кресла, повернув голову в сторону. Эви хмурит брови, но слушается. Больше не задает вопросов, просто ложится на бок, к Дилану спиной, чтобы не видеть его.
И чтобы он не видел её.
Парень косо смотрит ей в затылок, хмуря темные брови, наблюдает за тем, как девушка ерзает, совершенно тихо дышит, не создавая лишнего шума. О’Брайен злится, но злость вызвана не раздражением, а тем, что Эви считает его придурком. Кретином, который не видит очевидного.
[флешбэк]
Детская комната давно заполнялась смехом, радостными улыбками, светом ночных ламп. Здесь на полках лежала пыль, а окна были плотно закрыты, не пропуская свежий воздух с улиц. И тишина. Полная.
Девочка часто сидела у подоконника, наблюдая за теми, кто носился по дорогам, играл в мяч, просто беседовал с соседями, выгуливая собак по утрам.
И сегодня она так же выпила кружку молока, так же забралась на подоконник, собирая белыми коленками пыль и грязь, так же стала всматриваться в лица людей, прислушиваясь, в надежде услышать хоть что-то. Жизнь в тишине рушила её.
Но тот день был «особенным». Нет, ребенок не нашел в себе силы открыть окно, не вдохнул свежего утреннего, немного морозного воздуха, не услышал голоса других детей.
Нет. Она увидела мать.
Женщину, которая спокойно отдалялась от дома, направляясь к желтому автомобилю с фиолетовым чемоданом. Девочка поддалась вперед, прижимаясь кончиком носа к стеклу:
— Мам? — шепнула хриплым голосом, видя, как она открывает дверцу, позволяя водителю сунуть её чемодан в багажник. Женщина всего на секунду, но поворачивает голову, с каким-то равнодушием смотрит в сторону дома, после чего улыбается водителю, садясь в салон.
Девочка наклоняет голову на бок, моргая:
— Мам, — повторяет, но интонация иная.
За её спиной скрипит дверь. Тяжелые шаги ещё эхом доносились до ушей, когда Он поднимался. Шёл за ней, наконец, получив желаемое. Девочка поворачивает голову, со своим невинным, детским непринуждением смотрит на высокого мужчину с широкими плечами, который переступает порог её комнаты, когда автомобиль трогается с места.
Она никогда не любила её.
Не считала своей дочерью.
Поэтому с явным желанием оставила.
[конец флешбэка]
***
От лица Эви.
Мы проснулись рано. Хотя, сомневаюсь, что Дилан вообще спал. Выглядел, одним словом, нехорошо. Утро пасмурное, но это не действует на мое настроение, ведь в мыслях я прокручиваю случившееся этой ночью.
Отчим ушел. Но это временное затишье. Не смогу долго бегать, не смогу всё время держать Дилана рядом. И это пугает. Нет, не то, что я так или иначе останусь с отчимом. Меня напрягает внезапно появившаяся зависимость от чьего-то присутствия.
Я вижу в Дилане защиту? С чего бы?
Наркоман, который только и делает, что грубит мне. Стоп, даже не так. Просто тот факт, что он — мужчина — уже рождает во мне отвращение к нему.
Вот только я всё равно хотела спрятаться за него, да?
— Мне нужно в душ, — Дилан качается при ходьбе, сильно давит пальцами на глаза. Прошел день, день без наркотиков, а ему уже не по себе? Жалкий. Хотя, кто бы говорил.
Сижу на кровати, всё так же прижимая колени к груди. Наблюдаю молча за его перемещением по комнате, как ни странно, он поднимает вещи с пола, возвращая их в нормальное положение. С чего такая тяга к уборке?
Парень ждет моего ответа, поэтому смотрит в мою сторону, поставив стул возле стола. Я приоткрываю рот, пожимая плечами:
— Да, конечно, — скольжу языком по ровному строю зубов. Сомневаюсь, что отчим ушел, так что…
— Мне закрыть тебя? — этот вопрос прилетел мне в лоб, просто смыв мою непринужденность с лица. Это выражение давалось мне с трудом, поэтому не удивлена, что парню вновь удалось выбить меня из колеи. Смотрю на него, всё-таки нахмурив брови:
— Зачем? — тон не вышел удивленным, но сойдет, я думаю.
О’Брайен изогнул брови, ничего не ответив. Берет со стола ключ, подходит к двери. Щелчок — и мои губы вновь сжаты в тонкую полоску. Дилан оборачивается, бросая мне, поэтому реагирую, поймав металл, который никогда не попадал мне в руки. И сейчас я ощущаю тяжесть. Верчу пальцами, рассматривая предмет, после чего с непониманием качаю головой, спрашивая:
— Зачем он мне? — поднимаю голову. парень открывает дверь, делая шаг за порог:
— Сама решай, закрывать или нет, — устало произносит, после чего покидает мою комнату, забирая за собой всю мою мнимую уверенность. Сижу, не шевелюсь. Знаю, что таким образом Дилан хочет проверить, правда ли не стоит запираться. Он умен.
Прислушиваюсь, ведь шаги отчима всегда четко слышны, хотя сейчас он наверняка будет вести себя тише.
Господи, да чего я мнусь-то, как идиотка?
Мне хватает секунды, чтобы вскочить с кровати и преодолеть расстояние от неё до двери. Дрожащие пальцы крутят ключ, поворачивая нужной стороной к замочному отверстию. Вставляю, повернув. Щелчок. Не сдерживаю тяжелый вздох, поднимаю голову, прикрыв глаза, и прижимаюсь лбом к поверхности двери. Дышу. Впитываю в себя окружающую тишину, что знакома мне с детских лет. Кожа не покрывается мурашками, холод не касается затылка, спины. Всё это давно пройдено, и я не вижу смысла вновь пропускать всё происходящее через себя. Сейчас я здесь — по другую сторону двери. Запертой двери, и отчим не сможет войти. Никто не сможет.
Шелест.
Мои брови нахмурены, ведь не понимаю, что источник этого звука. Трава? Поворачиваю голову, бросив взгляд в сторону окна. Подоконник. Белый, не покрытый пылью. Мои руки опускаются.
Как давно это было?
Верчу головой, вновь смотря на дверь, но замираю, видя, как железная ручка медленно опускается вниз. Всё, легкие больше не принимают кислород, ибо прекращаю его глотать ртом. От напряжения болят глаза. Не смею прикрывать их, боясь увидеть темноту, после которой дверь каким-то образом окажется распахнутой. Скрип. Он давит на дверь.
И сразу же ручка принимает исходное положение, а громкие шаги отдаляются. Да, я была права. Это он. Думал, что дверь осталась незапертой? За дуру меня держит?
Хмурю брови, проглотив комок в больном горле. Хочу сделать пару шагов назад, но вновь ноги врастают в пол, когда слышу стук. На мгновение мое сердце замирает, падая камнем в пятки, но дыхание восстанавливается, ведь слышу ворчливый голос Дилана:
— Ну, еб… — еле сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться, хотя для этого нет особых причин. Подхожу к двери, не сразу выходит вставить ключ в скважину, после чего поворачиваю его, тут же делая шаг назад, чтобы дверь не ударила мне по носу. О’Брайен входит в комнату, хмуро взглянув на меня:
— Логичнее было бы мне дать ключ, — проводит рукой по влажным волосам. Сажусь на кровать, вновь принимаясь наблюдать за ним.
Или изучать?
Душ явно идет ему на пользу. Сразу выглядит «свежее».
Опускаю глаза на пальцы рук, которые держу на коленях тыльной стороной ладони вверх, когда парень бросает на меня взгляд, возвращаясь к креслу:
— Пойдем, похаваем, — не вопрос.
— Эм, я не голодна, — замечаю эту странность, взглянув на него из-за плеча.
— Ты вчера ничего не ела, так что сегодня, так и быть, роль поваренка возьму на себя, — сегодня такой день, или Дилан правда говорит такое?
Вытираю вспотевшие ладони о колени, поднимаясь с края кровати, когда Дилан идет обратно к двери, всё время вороша пальцами темные волосы, словно рассчитывая, что таким образом сможет пригладить их и избавиться от беспорядка. Открывает дверь, взглянув на меня через плечо, поэтому заставляю себя улыбнуться сжатыми губами и двинуться в его сторону. Главное вести себя нормально. Вот чему меня учил отчим.
— Тем более, мне неловко бродить по чужому дому, — О’Брайен говорит слишком беспечно, поэтому действительно хихикаю, качая головой:
— Правда? — торможу в шаге от него, смотря ему в глаза. Дилан щурит глаза, хмурясь:
— Считаешь меня невоспитанным чурбаном?
Я киваю, не выдерживая, и пускаю смешок:
— Ага.
Парень отводит взгляд в сторону, усмехнувшись краем губ. Переступаю порог, сразу же обнимая себя руками. Намного холоднее, что не должно вызывать удивления. Дилан прикрывает дверь, сует ладони в карманы и странным образом топчется на месте, ожидая, что я пойду вперед. Так и поступаю, не давая ему даже подумать, что со мной что-то не так, хотя, кажется, я и без того создаю впечатление странной личности. Спускаемся по лестнице. С кухни доносится противный кашель с мокротой. Сжимаюсь, скованней двигаясь. Ногами ступаю по полу первого этажа, внимательно прислушиваясь к шагам Дилана, чтобы убедиться, что он не отстает.
Не хочу одна заходить на кухню.
Но приходится сделать шаг первой. Медленно заглядываю на кухню, практически не шевеля руками, которые сильно прижаты к моему животу. Взгляд тут же утыкается в спину широкоплечему мужчине, тот курит, сидя за столом, и подносит рюмку к губам, опустошая. Резко поворачивает голову, устремив на меня злой взгляд, отчего сразу делаю шаг назад, врезаясь спиной в грудь О’Брайена, и поднимаю на него глаза:
— Я не голодна, — горло болит, поэтому голос охрипший.
Я правда не хочу кушать. Чувствую себя нехорошо.
Дилан ничего не отвечает, но лишь закатывает глаза в потолок, надавив мне на плечи руками, и это действие полностью подкашивает меня. Отскакиваю от парня подальше, быстро проходя по кухне к холодильнику. Ладонь сама тянется к плечам, начинаю пальцами мять их, пытаясь справиться со скачущим сердцем в груди.
Дыши. Просто, дыши.
Ненавижу, когда меня трогают.
Не поворачиваю голову, не желая вновь встречаться с взглядом отчима, который, я чувствую, смотрит на меня. О’Брайен совершенно спокойно проходит ко мне, открывая холодильник, из-за чего делаю шаг в сторону, стараясь не смотреть лишний раз на парня.
— Вот, — Дилан достает упаковку бекона. — Ты ешь бекон?
Хочу дать внятный ответ, но отчим подает голос, отчего по спине бегут сотни мурашек:
— Она такое не ест, — тон грубый, холодный.
О’Брайен бросает на него взгляд, усмехнувшись:
— А я не пью коньячок с утреца, и что? — что ж, соглашусь, его невоспитанность очень даже кстати сейчас. Парень кладет упаковку на столешницу, спрашивая:
— Яичницу будешь?
Потираю запястье руки, откашливаясь:
— Я не голодна, — твержу одно и тоже, но кто меня слушает?
— Будешь, — как-то ровно проговорил Дилан, достав из холодильника пару яиц, и закрыл его ногой, подойдя к плите.
Я не ем яйца, не ем бекон. Отчим запрещает, ведь это вредит фигуре.
А он любит «кости».
Не знаю, куда податься: мне не хочется стоять близко к мужчине, но и сохранить расстояние между мной и Диланом стоит. Парень ставит сковородку на плиту, чувствует, по всей видимости, себя прекрасно и ничего его не стесняет:
— Разбей яйца, — не просит. Тон совершенно иной. Я поднимаю на него взгляд, хмурясь, и парень продолжает, усмехнувшись:
— Думала, я буду всё один делать? — он всё-таки улыбается, когда закатываю глаза, взяв одно яйцо в руки. Верчу, кручу, а понять, как их разбивать — не могу. Никогда не готовила их, завтраком обычно Мария занималась. Смотрю на продукт, как на чудо света, нажимаю пальцами, напряженно следя за тем, как скорлупа трескается.
— Эм, Эви, — Дилан почесал висок пальцем.
— А? — смотрю на него, сильнее сжимая бедное яйцо, которое «разрывается» в моих руках, вытекая на пол. Мы оба опускаем глаза вниз, и я слышу, как отчим пыхтит, еле сдерживая крик:
— Гребаная… — подносит рюмку к губам, краснея на глазах.
— Извини, — прошу у Дилана, немного опешив. Тот откашливается: