❺
Гай присел на корточки и расчистил трубу от осколков. Обернулся:
- Готов?
- Дай мне скальпель, - попросил Антон, вытянув руку. – И иди первым.
Тонкая хирургическая струнка, почти невесомая, - подумал Антон, когда скальпель оказался у него в ладони. – На нем все еще моя кровь.
Он аккуратно обтер лезвие с обеих сторон.
В это время Гай забрался в трубу по-пластунски. Во тьме мелькнули подошвы его ботинок.
- Давай следом! – позвал он из темноты.
Антон вытер пот со лба.
- Хорошо! - крикнул он и задвинул кровать к стене. Обернулся на стоявшего в дверях мальчугана на велосипеде.
– Не смотри так! – пригрозил он.
Но мальчишка смотрел. А потом молча развернул велосипед и лязгнул дурацким звонком. Антон заметил примотанную к багажнику клетку, полную слепых, скулящих щенят. Им было тесно внутри, они наползали друг на друга, тыкались мордочками в гнетущую решетку.
- Где ты взял их?! – зарычал Антон в гневе. – Отдай их мне!
Мальчишке было плевать – он толкнул велосипед и заскочил на потертую сидушку. Поймал ногой педаль и не спеша покатил по зашарканному ковру.
Антон ринулся следом. Толкнул тяжелую дверь – так, что та хлопнула о стену. Коридор напоминал длинный, узкий окоп, выстланный ковровой дорожкой, обложенный кирпичом и рядами дверей. Тусклые лампы в плафонах издавали странный пчелиный гул. А может быть, это гудели линии телефонных проводов, по которым текли кровавые приказы Гаспара. Стоило проводам оборваться, и на пол непременно хлынула бы вязкая черная каша. Затопила бы все вокруг.
Антон коснулся стены, в надежде прийти в себя. Сощурился, пытаясь разглядеть мальчонку. Но коридор был пуст. Лишь где-то там, впереди, позвякивал дурацкий велосипедный звонок.
Он прошел мимо кабинета Гаспара – симфоническая музыка все также звучала из-под закрытой двери. Наполняла все вокруг дикой болью, под которую маскировалась, стараясь заглушить крики разбитых женских ртов. Здесь, под землей, это божественное творение обретало чудовищную форму, становилось предвестником страданий. Антон знал это, видел еще в Европе – потайные двери в барах Голдтауна, гримерки, где проститутки приводили себя в порядок, собирая щеточками растекшуюся по щекам тушь. Щуплые комнатушки с заплеванными зеркалами, тусклым светом и полным комодом презервативов. В барах подороже, в гримерках, стояли корзины для белья – туда можно было положить трусики, если вдруг начиналось кровотечение после гэнг-бэнга. Пластиковые корзины – место, где проститутки прятали свою слабость, чтобы не потерять клиентов. Все это происходило в Европе, где права человека охранялись конституцией. И страшно было даже подумать, какой ад творился здесь, в резервации.
Держась стены, Антон побрел вглубь коридора. Как немощный ослепший старик за шнурком поводыря.
Ты снова пил, - прозвучал упрек в голове.
«Всего лишь пару глотков»
Этого достаточно, чтобы тебя убить.
Разум пытался ему что-то объяснить. Но что он мог, когда вокруг творилось такое безумие?
«Гай тоже видел этого паренька. Он сказал мне, я помню»
Напарник говорил ему, это правда. Там, у морга, куда они приехали забрать старика. Гай сказал – «всего лишь мальчишка». Значит, тоже заметил, как паренек смотрел на их револьверы.
Ты не должен был пить. Это разбудило их.
- Кого?! – спросил Антон вслух. Остановился, ожидая услышать ответ.
Но прошептал его сам, высохшими, окровавленными губами.
- Чудовищ.
Нет, нет! Чудовищ пробудили не они! Они забрались в их логово, пока чудовища спали. Но не успели уйти до того, как они проснулись.
Ты должен вспомнить, Антон, - сказал ему разум. – Может быть, у тебя был такой же велосипед в детстве? И ты катался на нем по двору, пока отец ставил жаровню и раскладывал на ней мясо? Стейки. Вспомни, отец любил, чтобы они были пожирней. Держал в руке вечно дымящуюся сигарету и поливал свинину виноградным соком. Он смотрел на тебя и на ту клетку, которую ты примотал к багажнику – в тот вечер с остальными ребятами вы собирались развезти щенят по новым хозяевам.
- Бред, - усмехнулся Антон. По его лицу стекал пот, и слова казались солеными.
Вы нашли тех щенят у дома священника. Отец Дженкинс напился и пристрелил свою собаку, а щенят не тронул. Старый ублюдок, у него поехала крыша! У многих в то лето поехала крыша.
- У меня никогда не было такого звонка! Так, что – заткнись! - выдавил сквозь зубы Антон.
Он чиркнул скальпелем по стене так, что оставил полосу на кирпичной кладке. И вдруг все стихло. Все оборвалось. Антон поднял глаза. Коридор заканчивался дверью, на которой было выведено одно-единственное слово.
ВНИЗ.
Антон оглянулся. За ним никто не шел. А ему казалось, будто какая-то тварь с руками, свитыми из стальных жгутов, кралась по пятам. Шептала на ухо о том, как он устал. И запутался.
Он протянул руку и коснулся двери. Легонько толкнул и та поддалась.
«Ну, разумеется, от кого им запираться здесь, на такой глубине?» - подумал Антон.
Его знобило. Он чувствовал, что весь вымок, несмотря на прохладу, царившую в бункере.
- Тот еще из тебя супергерой, - он открыл дверь. В темноте, на цепях, болтался грузовой лифт. Металлическая площадка с перилами. Антон глянул вниз – из тьмы тянуло холодом.
Именно там, - подумалось ему, - они и режут людей. Людей всегда режут в темноте и холоде.
Ухватившись за цепи, он аккуратно встал на площадку лифта. Кабина качнулась, звякнув стальными звеньями. Антон почувствовал под ладонями масло – цепи меняли, а тали смазывали. Эта допотопная конструкция являлась важной частью садистского бункера. И от этого становилось только страшней.
Приноровившись, Антон дотянулся до рычага и дернул его, приведя в движение невидимые во тьме механизмы. Пространство наполнилось скрипом и лифт, накренившись, поехал вниз.
Людям нравится это, - решил Антон, поглядывая через перила, стараясь разглядеть хоть что-то в беспроглядной темноте. – Зарываться поглубже. Пока земля не начнет гореть, пока ад не задышит под ногами. В таких местах люди перестают быть людьми.
Он подумал о Гае. О его детях. Наверное, они ждут, когда папа вернется домой. И Антону бы очень этого хотелось.
Надежда, - говаривал его отец, сидя в кресле, окруженный дымной поволокой, - это морг. Морг, ночи в котором бесконечно долги. Запомни это, сынок. И никогда не становись заложником надежды.
Антон не хотел этого. Не хотел запирать себя в морге. И поэтому он ехал вниз на ребристой платформе, держась за скользкие перила, и думал лишь о том, что ему предстояло сделать. Здесь и сейчас. Отыскать парнишку. И вывести его на поверхность. Стараясь никого не убить. Но убить – если придется.
Антон схватился за цепи посильней и перегнулся через ограждение. Внизу было все так же черно, лифт казался тесной глубоководной капсулой, падающей на дно океана. Медленно и верно – во враждебную пустоту. Туда, где никто не услышит. Где никто никогда не найдет.
Антон посмотрел наверх, в надежде увидеть свет. Задрал голову так, что защемило шею. Там, высоко, тускло мерцала серая полоска приоткрытой двери. И в этом бедном, жалком свете, Антон разглядел белый овал лица. Это был тот мальчишка на велосипеде – он смотрел на Антона сверху и, кажется, что-то шептал.
- Я не слышу, - сказал Антон. – Не слышу тебя.
- Оно идет! – крикнул мальчишка.
И вдруг в темноте лязгнули механизмы - лифт дернулся и остановился. Антона мотнуло, но он устоял на ногах, вцепившись в перила.
- Что за?..
Он снова глянул наверх. Дверь в шахту все также была приоткрыта. И тонкая царапина света все так же прорезала густую темноту. Не было только лица мальчишки.
«Да и не было его там, - подумал Антон. – Никогда»
Повсюду царила темнота. Он попытался качнуть лифт, но тот не двинулся с места, только зазвенел цепями. Тогда Антон пошарил мыском ботинка вокруг платформы. Нащупал поверхность. Гулко стукнул по ней каблуком.
Он все еще находился внутри. В шахте лифта, построенной задолго до его рождения. И если тали и цепи тут смазывали и меняли, то все остальное давно пришло в упадок. Решетка, на которую опустился лифт, попросту могла проржаветь. И обрушиться при первой возможности.
Оказавшись на самом дне… люди начинают ковырять лопатами дно, - подумалось ему. – Но сейчас я именно там, где надо. Забрался в подкроватную темноту с ногами. Среди пыли и крошек от сэндвичей. Я там, где живут ночные монстры.
В детстве он больше всего боялся их – тех, кто жил у него под кроватью. Неведомых чудовищ, которые скреблись в темноте. Прогнать которых мог только свет от ночника. Но они возвращались – всегда, каждую ночь. Ждали, когда мальчик заснет, свесив ногу к полу – и тогда они схватят и утащат его в свое логово.
Теперь мальчик вырос и разучился верить в спасительный свет. Но не разучился верить в чудовищ.
Скальпель в ладони Антона стал влажным от пота, и он перехватил его посильней.
Почему тут так темно? – пронеслась в голове мысль.
Но ответ лежал на поверхности. Сюда, в этот смердящий грот, не спускались по собственной воле. Поэтому электричество в шахте было отключено. Те, кто обитал в этих катакомбах, не ждали гостей.
Тьма была холодной. Она обволакивала. Запускала свои длинные пальцы под рубаху и под ремень. И от ее прикосновений кожа покрывалась мурашками. Не было в этой темноте никакой тайны, никакой притягательности. От нее разило пошлятиной и кровью. И трупами. Это место пропиталось смертью, оно смердело, как гниющая на жаре падаль. Антон огляделся и заметил узкую полоску света впереди.
Запертая дверь шахты – догадался он. Трупный запах тянулся именно оттуда.
Всего в нескольких шагах – Антон протянул руку. Слишком далеко!
Сделал шаг – под подошвой что-то скрипнуло. Застонало. Посыпалось вниз.
- Блядство! - прошептал он и ухватился за цепи лифта.
Еще один ребус – загадка на выносливость. Антон сунул скальпель под ремень.
Пока я здесь решаюсь, - упрекнул он сам себя, - они вскроют парнишку от горла и до пупа.
Медлить было нельзя. И Антон прыгнул. Неловко, по-детски – свалился на прогнивший металлический пол и с грохотом ушел в него по пояс – успев выставить руки и ухватиться за дверной порог.
- Твою ж мать! - он болтнул ногами – под ним оказалась пустота. Ее было много, как в детстве, когда он только учился плавать – бултыхался в бассейне, держась за надувной круг.
Антон посильней ухватился за порог, стараясь подтянуться, выбраться из засосавшей его воронки. Ему удалось просунуть одну руку между створками двери и раздвинуть их посильней. Щель стала больше – тусклый свет плеснул Антону в лицо, заставив его зажмуриться. Но он быстро привык к нему – разглядел кусок красного ковра на полу, плафон на стене, сводчатый потолок.
Какой-то лабиринт, - подумалось ему. Все в этом подземелье было похоже, как две капли воды.
Он попытался подтянуться, вытащить себя на локтях, которыми упирался в оставшийся у двери кусок решетчатого пола. Сразу почувствовал, как острые края решетки вгрызлись живот. Как с локтей сползла кожа.
- Черт… какая же… хрень, - простонал Антон, ухватившись второй рукой за створку двери.
Рывком сдвинул ее, освободив проход. Ухватился за ковер, собрав его в кулаках. И, помогая себе локтями, обдирая до крови живот, выкарабкался из шахты и встал на колени.
- Господи! – он прижал ладонь к животу – рубаха стала мокрой от крови. Еще чуть-чуть и он бы оставил на решетке свои кишки.
Антон задрал рубаху – россыпь кровавых полос красовалась поперек поджарого живота. Он подумал о том, что ему снова нужен полевой врач со своим потертым саквояжем, и пошарил рукой под ремнем. Скальпель все еще был там – залитый кровью, скользкий кусок стали. Антон вытащил его и поднялся на ноги. Нужно было поторапливаться.
Но куда?
Он огляделся. Кривая побелка на стенах, облупившийся потолок. Жилы проводов, тянущиеся по стенам, от плафона к плафону, свет в которых больше напоминал мутную воду. Узорчатый ковер, приколоченный к полу дюбель-гвоздями. Справа и слева, в обе стороны, стояли ряды дверей. Коридор был словно клонирован из ДНК того, что был наверху. Разве что в этом не играла музыка, и смердело, как на скотобойне. Антон поднял взгляд – было еще одно кое-что – висевшие под потолком громкоговорители. Похожие на бутоны голубого вьюна. Заросшие паутиной, покрытые слоем пыли – они все еще ждали своего часа, чтобы завыть.
Антон обернулся. Коридор казался бесконечным – можно было шататься по нему часами, заглядывая в каждую дверь.
- Ебаные землеройки! – выдавил он, пытаясь принять правильное решение, зацепиться глазом хоть за какую-то подсказку.
Следы на ковре. Четыре тонкие переплетающиеся змейки от велосипедных колес.
Он тряхнул головой.
Этого не может быть! Это все сон разума, видения, которые становятся только сильней.
Нет никакого парнишки на велосипеде! А если и был, то где-то там, наверху, далеко от этих проклятых катакомб. Сюда, в этот уродливый и страшный подземный лабиринт, пришло нечто, пытавшееся казаться мальчиком. Но на самом деле им не являвшееся. То самое, что обитало в обжигающей враждебной пустоте – с руками, свитыми из стальных жгутов. Какая-то мразь, выползшая из самих дальних уголков разума и вдруг обретшая плоть.
Перед глазами поплыло, и Антон оперся о стену. Сконцентрировался. Снова глянул на следы от шин.
Почему их четыре?
Он поднял взгляд. Следы вились за поворот – исчезали из виду.
Антон сделал несколько неуверенных шагов – взбил ногами красные узоры ковра. Оглянулся.
Что ты забыл? – прозвучал в голове вопрос.
- Это, - выдохнул он. – Я забыл это.
Следы вились не от дверей лифта. Чуть дальше по коридору находилась металлическая дверь – следы виляли по ковру именно к ней, исчезали за ее порогом.
Антон осторожно подошел к двери и взялся за металлическую ручку – она провернулась со скрипом пружины. Медленно он приоткрыл дверь – внутри было темно и едко пахло медикаментами. Антон распахнул дверь, залив помещение скудным светом грязных плафонов. Первое, что он увидел – грязные, засаленные каталки и штативы для капельниц. Они сгрудились у дальней стены, похожие на забитую толпу иссохших узников концлагеря. Комната казалась вытянутой и холодной – Антон заметил на кафельном полу черные точки сливных стоков, а кое-где из стен торчали барашковые краны. Возможно, раньше это была часть прозектуры, где обмывали тела – смывали с них грязь и кровь. Возможно, этим тут занимались до сих пор. Пол был мокрым – лужи воды блестели в тусклом свете.
Антон еще раз глянул на медицинские каталки – уродливые каркасы с металлической сеткой вместо ложа. К чему изощряться – тех, кого на них перевозили, вряд ли это тревожило. В лучшем случае - живые с разорванными животами и оторванными конечностями. В худшем – трупы, которых везли в морг. Но Антона волновало не это – он смотрел на колеса. На долбанные четыре колеса.
- Черт! – он захлопнул дверь и посмотрел вдаль коридора, туда, куда вились полосы от шин.
Конечно, это не был мальчишка на велосипеде. Это был полевой врач, выкативший каталку по мокрому полу.
Ты опоздал! - шепнул голос в голове. – Убирайся, пока еще можешь. Они вскрыли беднягу и достали из него все, что находилось внутри.
- Нет! – Антон ринулся по коридору.
Даже если он опоздал – он должен был знать, ради чего все это! Ради чего тут резали живых людей. Но, во-первых, он должен был убедиться, что опоздал.
Следы тянулись до самого конца – в широкий проем без дверей, завешанный полиэтиленовой пленкой, за которой горел яркий свет. И Антон ворвался туда, в эту обжигающую враждебную пустоту. Свет ослепил его, но всего на секунду. Он успел разглядеть разделочный стол, над которым висел тяжелый хирургический светильник, похожий на черепаший панцирь. Увидел тощее тело на операционном столе и темную фигуру, склонившуюся над ним. Он услышал испуганный вскрик, когда вцепился в эту фигуру пальцами, когда потащил ее прочь, сбивая на пути столы с хирургическим оборудованием и лекарствами. Все зазвенело, заблестело вокруг, рассыпалось по полу искрящимся дождем из острых осколков стекла и стали. А Антон впечатал фигуру в стену, с яростью вдавил ее в потресканный кафель и наконец, увидел лицо. Даже не смотря на медицинскую маску, натянутую по самые скулы, Антон узнал этого человека. Его шрам над глазом. Это был врач, зашивавший его несколько часов назад.