Annotation
Повесть
Гибриды
Часть 1. Сон
Мне на шею бросается век-кошкодав,
На предплечья - двуличный эдемский удав,
А в горло метят: zвезdноЖеltый lЕв;
PrоДажный vОлк, исполненный проблем;
И с ними zОлотой tЕлец nЕбесный,
Чей так влажен взор незабыва-е-мый.
Я кричу, и мой крик пробивает броню на полста,
Он крушит ледники, разметает снега,
Бьет сердца, гнет мосты, разрывает уста,
Но не слышит меня простоты пустота.
Вижу, как беспробудно атакуется небо,
Слышу, как безобразно преломляются хлебы,
Как горбатых кротов нарекают денницами,
И слепых журавлей травят мегасиницами.
Впрочем, все это гладные пляски ума,
Его темные музы - жадность, глупость и тьма,
Изгибаясь, отплясывает долгота простоты,
И гремит аллилуйя широте пустоты.
Часть 2. Бред
Управляет оркестриком Zлаtобык Sчеtовод,
Звезды трубной эстрады: Челоvолk Уdalец,
Гуманоid Gоp-Stоp, Хитроmуdr Кривоrоt,
Быстроgлаz ЮСД-Крупье - сорванцов сорванец.
Не считают гибриды ни покрышек, ни днищ,
Выдувая фокстроты жарких дней и ночищ,
Но разбитые трубы травят сквозь клапана,
Это значит, что завтра выступает - Она,
Где-то тихо играет, бьет в дырявый тимпан,
На секретных парадах раздает ордена,
В стороне ненадолго затаилась и там,
Репетирует танец - Танго Судного Дня,
Загустевшую смазку гонит прочь со стволов,
Валтасаровы скатерти тащит вниз со столов,
Мутит воду из бездны, затаившись у дна,
Открываться не хочет, это точно - Она.
Льнет к гибридному миру, сквозь туман чуть видна,
Безобразно накрашена, словно призрак бледна,
В белом платье из ладана, каждой костью стройна,
В окруженьи трех всадников, это точно - Она.
В ожерельях из стонов и сережках из слез,
В кружевах из осколков и разбившихся грез,
Чернотою глазничною бесконечно страшна,
Маскируясь не очень идет Gibriдная Vойна.
Часть 3. Кошмар
В темноте, на зрительских местах под скулеж из новостей и бреда,
Шаря, суетясь и матерясь, не надеясь, не зовя, не плача,
Не гадая - быть или не быть и давно не ведая стыда,
Каждый по себе и для себя выбирает в Ветхом Гардеробе,
Маскарадные костюмы напрокат, для былых парадов и походов.
Кто-то подбирает второпях сапоги, шинель, штыки, запалы,
Вой пурги, паек на отрубях, смрадный дым последнего привала,
Кто-то ищет, суетясь в потемках на последнем этом рубеже
Проклиная время собирать, тщась и силясь передать потомкам,
Портмонет с истрепанной бумагой, саквояж с яичком Фаберже.
Торг затих, выходят на подмостки арлекины цирка бытия,
Под клочками рваной ноосферы в брызгах хрусталя пустых словес,
Распадаются гибридные сознания, тонут в океане забытья.
Нет для них ни красоты, ни сострадания, нет забот и сожалений нет,
Окончательно раздвинут сумрак ночи пламенем взлетающих ракет.
***
Муха
Тьма, перед самым рассветом сгустившаяся над позициями 4-ого пехотного батальона, пришла со стороны джунглей. Она была настолько непроглядной, настолько густой, плотной, что всем показалось - это все, Гелиос больше никогда не взойдет над измученной Геей, утро больше никогда не настанет.
Однако за час до астрономического восхода на линии окопов со стороны Великой Плутониевой Пустыни налетел веселый и злой сирокко, и все сразу изменилось в один ослепительный миг. За какой-нибудь час или даже меньше, горячий пустынный ветер порвал плотную влажную тьму в клочья и разметал ее, а потом он добил и уничтожил остатки густой тропической сырости несколькими сильными горячими порывами.
Когда пришло время рассвета, Гелиос взошел над Геей как ни в чем не бывало и привычно омыл ее поверхность своими багровыми лучами. Наблюдая за очередным восходом, обитатели блиндажей и окопов передовой линии сразу поняли, что это еще не конец, что еще хотя бы один день жизни есть у них в запасе и значит, все это будет длиться дальше.
Горячий сирокко принес в окопы не только жар и надежду, он наполнил их облаками мельчайшей пустынной пыли, запахами озона, горелого железа, заветренной нефти, горячим воздухом с горьким привкусом многослойной остаточной радиации и еще другими ароматами Пустыни, что так ненавистны различной мелкой тропической живности. Ведь она, живность эта, всегда так естественно, органически предпочитает темноту, сырость, затхлую влагу, она обожает любое разложение, гниение, тление, и поэтому всегда стремиться к таким вещам всей своей влажной телесностью, всем своим древним примитивнейшим естеством, а порывы жаркого воздуха для нее губительны и потому непереносимы.
Вот почему уже после первых слабых порывов упругого пустынного ветра вся окопная тропическая живность почувствовала смертельную опасность и начала быстро расползаться по щелям, дырам и норам, искать спасения под ржавыми простреленными касками и наполовину сгнившими бронежилетами, которые уже давно никому не служили защитой и были приспособлены окопными умельцами под дополнительные укрепления полуразрушенных брустверов. Прежние владельцы этих защитных средств уже находились очень далеко от всего, что творилось и делалось вокруг, так далеко, что об этом больше не имело смысла думать, спорить и рассуждать.
Тропическая живность пряталась в ржавые, простреленные и измятые каски, она заползала в оружейные стволы, искала спасения от жаркого дыхания пустыни под пустыми и полными зарядными ящиками, пошевеливая усиками и суча многосуставными ножками, искала спасения в фольге использованных полевых пайков, пустых сигаретных пачках, втоптанных в жидкую грязь упаковках нюхательного чая и стреляных гильзах всех фронтовых калибров, что тяжелыми золотыми россыпями давно валялись повсюду.
Тропическая живность боролась за свое выживание как могла, и лучше всего это получалось у крылатых тропических тварей, который находили укрытие от порывов веселого и злого сирокко быстрее всех, и значит, имели самые высокие шансы на выживание и дальнейшее свое существование.
Спасаясь от порывов горячего пустынного ветра, крупная зеленая муха залетела под капонир долговременной огневой точки около четырех часов утра и сразу начала торопливо кружить и перелетать там с места на место наполняя замкнутое тесное помещение низким утробным гулом, словно бы неторопливо исследуя, изучая и разведывая неизвестное, новое жизненное пространство. Это доисторическое, примитивное сознание, самой природой нацеленное исключительно только на свое личное выживание, поиски пищи и партнеров по бесконечному процессу размножения, очень тщательно и умело выбирало подходящее место для своего очередного пригеения и дальнейшего обустройства на новом месте.
Сержант Ули Май Дей ОДисс известный по всей ближней линии как Хитроумный Май, или как Сказочник Ули, или как Циклоп-28, а чаще просто как Дей Одноглазка только-только пришел в себя после тяжелого ночного забытья и поэтому он сразу услышал эту муху, а потом различил ее в предрассветном полумраке и начал следить за ее полетом.
Муха все металась туда-сюда по внутреннему пространству дота, перелетала из одного угла в другой, кружила над раскрытыми коробками с пустыми зарядными лентами, громко и надоедливо гудела, словно бы испытывая терпение Ули Мая. Пару раз она тяжело стукнулась о брезентовый чехол тяжелого кинетического пулемета и, наконец, зависла над пустыми ящиками от противотанковых СВЧ-зарядов, которые сержант накануне приспособил под лежанку и на которых он сейчас медленно приходил, возвращался в себя после ночных событий.
Наблюдение за полетом мухи помогало ему сосредоточиться на своих мыслях об окружающем мире и окончательно вернуться к нему из темных провалов ночного забытья, почти небытия.
Этих крупных зеленых мух с блестящими зелеными спинками бойцы называли трупными мухами и всегда старались прихлопнуть в первую очередь, давая им наивысший приоритет перед другой окопной живностью - москитами, мошкой, вшами, блохами и простыми черными мухами, которые тяжелыми темными тучами постоянно кружили над полевыми кухнями и выгребными ямами передовой линии.
Черные мухи были совсем мелкими, интересовало их исключительно содержимое выгребных ям, кухонные помои, да еще грязные упаковки от использованных жидких пайков и летали они очень тихо, почти без звука, поэтому на них уже давно не обращали внимания. А вот на крупных зеленых внимание обращали сразу, потому, что кроме дерьма и помоев они интересовались еще и гниющими в сырых окопах и блиндажах передовой линии хомо, постоянно и как бы нечаянно путая их со всем остальным содержимым окопов, и так словно бы предвещая своим появлением совсем уже близкое будущее для всех этих пока еще живых, дрожащих от страха и сырости комков плоти, кое-как упакованных в дешевый, пропитанный не только потом и кровью, но и всеми другими естественными выделениями и запахами, грязный и рваный тропический камуфляж. Скорее всего, блестящих зеленых мух привлекал именно этот запах, вероятно, он нравился им больше запаха полевых кухонь и выгребных ям, и бойцы чувствовали это. Вот откуда проистекала особенная ненависть к этим тварям.
Конечно, всю мелкую окопную фауну можно было бы назвать трупной, но этих вот - больших, надоедливых, блестящих, зеленых, шумных, окопники ненавидели больше всего, еще и потому, что они всегда первыми бросались в глаза.
Май Дей активировал свою личную систему наведения сразу, как только муха залетела под капонир, он даже вынул из кобуры тяжелый кинетический пистолет и снял его с предохранителя, но все медлил с выстрелом, так как с его системой сегодня творилось что-то неладное. Наведение отлично справлялась с определением местоположения цели, увеличение тоже работало в штатном режиме, но вот сопровождение сильно барахлило. Оно вело муху всего несколько секунд, а потом теряло ее и после этого приходилось снова активировать поиск специальным сложным тройным морганием натурального глаза. Стрелять в таких условиях было нельзя, конкретно этой вот трупной мухе сегодня невероятно везло.
Дей поставил пистолет на предохранитель, сунул его в кобуру и принял сидячее положение. Рядом с лежанкой стояло старое мятое ведро, в котором еще оставалась вода для заправки пулеметного радиатора, и он зачерпнул оттуда немного, плеснул в лицо, а потом повторил процедуру еще раз, а потом еще и еще. Вода была теплой, почти горячей и освежала слабо, но все же это было лучше, чем ничего.
Сержант размотал шейный платок и промокнул им лицо, а потом посмотрел в мутное старое зеркало, которое было кое-как вделано в бетон у изголовья лежанки. Собственно, он знал, что там увидит, система наведения барахлила у него не впервые, но утренний осмотр все равно нужно было произвести, этого требовала специальная служебная инструкция по использованию сложных полевых имплантов двойного назначения.
Левая, живая, натуральная половина лица даже несмотря на двухнедельную щетину и намертво въевшуюся окопную грязь выглядела вполне прилично, а вот декоративный пластик на правой уже потемнел и разошелся сразу в нескольких местах, и через прорехи теперь сверкала медицинским золотом лицевая пластина в которую был вделан протез правого глаза - главный элемент его личной системы наведения. Искусственный глаз нервно подергивался в своем золотом гнезде, стеклянный зрачок быстро перемещался справа налево и обратно, потом совершал круговое движение по часовой стрелке, затем против часовой, плавно покачивался вверх-вниз, на секунду замирал в симметричной позиции с левым натуральным глазом, а потом снова начинал метаться. Сержант прислушался и сразу уловил тихое повизгивание глазного шарнира - "вззик-вззик... вззик-вззик".
Несмотря на прорехи и изменение цвета декоративного пластика правая половина его лица все еще не потеряла форму и выглядела теперь как часть изготовленной диким и кустарным способом старой венецианской маски довоенного образца, что почему-то вызвало у сержанта острый приступ тошноты, с которым он, впрочем, быстро справился.
После проведенного осмотра все сделалось предельно понятным. Вчера один красноголовый как-то сумел добежать до капонира на расстояние броска гранаты, и хотя вышло у него неважно, после неприцельного, торопливого броска все осколки ушли в молоко, но взрывная волна своим краем все же задела Мая, оторвала его от пулемета и бросила спиной прямо на стену. Она так сильно ударила его затылком о выступ бетонной балки, что сержант сразу потерял сознание и пришел в себя только тогда, когда на поле уже прибыли тяжелые гусеничные труповозки и санитарные грузовые расчеты.
Вот, что значит нарушить служебную инструкцию и не приковать себя перед боем к пулемету. Не даром говориться, что все служебные инструкции написаны кровью фронтовых идиотов. Впрочем, вчера ему повезло - взрывная волна от гранаты красноголового зацепила его по касательной, да и атака развивалась слишком быстро, у него просто не было времени приковать себя к пулемету, а значит, его личную вину за этот несчастный случай можно было смело скостить наполовину или даже на две трети. "Любая, даже самая захудалая война полна сюрпризов", так говорили старые военные хомо, и они точно знали, что имели в виду.
"Вот откуда все эти проблемы с системой наведения, - подумал Дей. - И ведь для этих золотых протезов даже слабой взрывной волны не нужно, они постоянно деформируются даже очень слабыми взрывными волнами и выходят из строя, а вчерашняя волна была ничего себе так волна. Дрянь, настоящая стопроцентная дрянь шестьсот шестьдесят шестой пробы это их медицинское золото. А ведь большинство наших ребят состоит из этой дряни уже больше, чем наполовину".
Сержант OДисс уже давно понял и осознал простую истину, которая заключалась в том, что такова нынешняя фронтовая жизнь и что золотые протезы и импланты это только половина беды, а вторая половина заключается в том, что сегодня золото суют буквально повсюду - в затворы, в стволы, и даже в броню. А чего стоят золотые патроны и снаряды? А лафеты для лазерных распылителей залпового огня? Туда-то зачем совать эту дрянь? Фронтовых протезистов понять еще можно, им нравятся замечательные антисептические свойства золота, его стопроцентная стойкость к коррозии, и его высокая электрическая проводимость, и его доступность, и легкость работы с ним, и еще что-то из полезных свойств этого дрянного металла, но неужели на тыловых складах и оружейных заводах уже не осталось хотя бы старого доброго чугуна? Но главная проблема золота - его низкая твердость, поэтому оно слишком быстро деформируется даже от самых слабых воздействий, словно бы стремясь как можно быстрее принять свою естественную форму - бесформенного куска или слитка. О каких стволах или снарядах здесь можно говорить? Вот почему из всех амбразур и башен сейчас торчат деформированные золотые стволы.