Хорошо еще, что у красноголовых творится то же самое, а иначе бы фронт в секторе А-348 давно треснул по всем швам, и это при том, что он и состоит из этих самых швов на все сто, нет уже, пожалуй, на сто двадцать процентов, если считать боевые подразделения вместе с переполненными штабами и уродливо разросшимися тыловыми службами. Поэтому местный фронт медленно и уверенно проваливается в Туртур и с этим уже ничего нельзя поделать.
"Вопрос лишь в том, кто провалиться туда первым, - думал Май, наблюдая за неторопливым полетом мухи, - мы или красноголовые, или все мы уйдем туда одновременно, дружно, и если это случиться, то кого тогда военная пропаганда назначит победителем в нашем секторе? Кто тогда будет маршировать на очередном победном параде? Вот в чем вопрос".
Продолжая размышлять о дрянных золотых стволах и снарядах, Дей кое-как раскурил сырую, набухшую тропической влагой сигарету и прошелся из угла в угол, разминая затекшие ноги.
Как только дот наполнился запахом табачного дыма, брезентовая тряпка на входе качнулась, и Ули увидел глупую круглую рожу рядового Беренца. Сержант уже давно подметил, что стоило только ему закурить сигарету, надорвать пакетик нюхательного чая, вскрыть полевой паек, распечатать плитку шоколада, или просто нечаянно стукнуть друг о друга золотыми ложками, кружками, котелками или чайниками, как рядом появлялся рядовой Беренц. Он словно бы шел на запах табачного дыма, нюхательного чая, еды и вообще - на любой звук разрываемой упаковки, шелест фольги или звон посудного золота.
- Доброе утро, господин сержант! - подобие слишком широкой улыбки сразу превратило покрытую безобразными хирургическими шрамами, почти идеально круглую рожу Беренца в подобие тропической дыни среднего размера.
"Тебя, дружок, словно бы бригада пьяных хирургов штопала, - подумал сержант. - Пьяных и безумных, а впрочем, может быть, все так и было на самом деле".
- Нужно говорить "здравия желаю", Беренц, - буркнул Май, пытаясь изобразить служебное неудовольствие, но сразу же оставив это дурацкое занятие, - ты уже второй год на фронте, а все никак не привыкнешь.
- Здравия желаю, господин сержант!
- Молодец. Чего тебе?
- Господина сержанта срочно требуют к его благородию капитану Зе в штаб батальона.
- Ты сдурел, Беренц? Меня? В штаб?
- Так точно, господин сержант! В радиограмме прямо указано: "Циклопу-28" срочно прибыть к "Центавру-4". А "Циклоп-28", это ведь...
- Да.
- Вот. А "Центавр-4" - это позывной капитана Зе. Я все сверил по кодовой книжке. Вот и выходит, что вас срочно требуют в штаб.
- Ты точно не ошибся, Беренц? Ты ничего не перепутал?
- Никак нет, господин сержант!
- Ладно. А где у нас сегодня штаб? В том бункере?
- Так точно, в том самом, который саперы выжигали на прошлой неделе.
- Беренц?
- Я.
- Ты проверил уровень масла в нашей распылительной установке?
- Так точно, господин сержант, - улыбка Беренца сделалась еще шире, из-за чего его лицо поглупело окончательно. Казалось, еще немного и оно треснет или расползется прямо по безобразным хирургическим шрамам, поэтому на него теперь было больно смотреть.
"Черта с два, - с раздражением подумал ОДисс, - черта с два ты что-нибудь проверял".
Беренц был одним из худших его бойцов. Он был одним из тех окопных разгильдяев на которых никогда нельзя было положиться. Никогда и ни в чем. Выгребную яму и ту доверить ему было нельзя, а не то, что целую распылительную установку залпового огня. Двадцать тысяч джоулей в минуту, это не шутка. Если не следить за такой машиной как следует никакой артиллерии красноголовых не нужно. Рванет так, что не останется ничего живого в радиусе двухсот-трехсот метров от эпицентра. Проверенный факт, такое уже случалось. А кроме того Беренц был настоящим, стопроцентным полевым трусом из тех, что повсюду суют эту дурацкую алюминиевую фольгу. Таких болванов на переднем крае становится все больше и больше с каждым новым пополнением. Они прокладывают этой дурацкой фольгой буквально все - каски, кальсоны, кителя, бриджи, зимой - шинели, в сезон дождей - плащи. Надеются, что их спасет алюминиевая фольга. Верят в нее как в абсолютную панацею от вшей и почти неизбежной гибели. Болваны. А еще они постоянно вешают на свои грязные шеи официально утвержденные военной пропагандой амулеты, обычно - тяжелого золотого Маммонэ или золотую Афродизи, но никогда - золотого Морса. Свирепого бога войны они боятся не меньше, чем прямого попадания золотого боеприпаса СВЧ.
А еще таких вот болванов можно безошибочно распознать по протезам и имплантам. У храброго солдата все протезы и импланты всегда расположены спереди, а у таких как Беренц они всегда находятся сзади. Как правило, всем трусам очень скоро после прибытия на фронт ставят золотые пластины на спину или ягодицы, изредка - на затылок. Морс труса метит. И ведь у этих животных не хватает ума понять, что в их положении никак нельзя поворачиваться к противнику спиной особенно в ясные и солнечные дни, потому, что даже неопытный молодой снайпер противника легко определит их положение по золотому отблеску. Им остается только одно - бежать с поля боя спиной вперед (а ведь сейчас именно так и ходят в атаку все бывалые фронтовые храбрецы), потому, что этот простой фронтовой трюк резко повышает их шансы на выживание. Но нет, они всегда бегут с поля как обезумевшие животные, повернувшись к противнику своими золотыми спинами, своими сверкающими ягодицами и затылками, и поэтому регулярно получают новые порции этого металла в свои задние части, а потом полевые хирурги добавляют им еще протезного золота, и так они постепенно превращаются в полных золотых инвалидов.
Правду говорят окопные ветераны, что от страха полевой трус теряет не только свое последнее достоинство, но и последние капли элементарного солдатского здравомыслия.
Вот и Беренц уже давно сверкает золотыми ягодицами через просветы в своих ветхих бриджах.
И масло в распылительной установке он точно не проверял.
- Беренц.
- Я.
- Как ты думаешь, зачем красноголовые устроили эту дурацкую ночную атаку?
- Да кто же их знает, господин сержант? - толстые губы Беренца опустились углами вниз. - Может быть, перепились, а может им как раз накануне подвезли свежего чаю. Вы же знаете, господин сержант, какая кусачая и злая холера этот их чай. Пойди теперь разберись - что на них вчера нашло. Что такое на них вчера накатило... А может, им просто жить надоело? Бывает такое, господин сержант?
- Бывает, Беренц.
- Вот оно с ними вчера и случилось.
- Долго вчера труповозки работали?
- Наши до третьего часу, а их почти до утра возились. До чего ловко вы их вчера косили, господин сержант. Рядами их так и клали вчера, так и клали. Ровненько, как по ниточке. Задали вы вчера работы труповозкам, господин сержант, нечего об этом и говорить.
Это была правда, Дей слышал сквозь полузабытье контузии рев моторов и лязг гусениц, которые не стихали всю ночь, хотя сам бой он почти не помнил. В памяти остался лишь бегущий на его пулемет красноголовый с перекошенным от страха лицом, и еще золотые блики на корпусе его тяжелой антидотной гранаты. Бедняга метнул ее двумя руками, предварительно раскрутив, так, как это делали спортсмены древности, толкая тяжкие молоты во время своих состязаний и игр, но ничего у него не вышло, потому, что Дей нажал на гашетку мгновением раньше этого толчка. Сержант отлично помнил два рикошета от золотой каски красноголового и как он заваливается в тропический ковыль прямо перед амбразурой едва успев сделать свой последний бросок. Собственно, этот бедняга даже не бросил свою гранату как следует, а как бы оттолкнул ее от себя в сторону капонира из последних сил, и это спасло ОДиссу жизнь. Еще в его памяти пока оставались сильный хлопок и нестерпимо яркая вспышка, и это было все, что он помнил сейчас о ночном бое.
А потом наступило утро и под капонир залетела трупная муха.
"Да, что-то у них случилось сегодня ночью, - подумал Ули Май. - Что-то погнало их в эту дурацкую атаку".
Сектор А-348 уже давно считался очень спокойным фронтовым сектором и ни про какие атаки здесь уже давно никто даже не вспоминал. Ожесточенные бои сейчас шли на юге и на западе от А-348, а здесь уже давно установилось полноценное фронтовое затишье. Такое положение вещей сложилось само собой из-за крайне неудачного выбора позиций обеими сторонами. Позиции красноголовых располагались в низине, сразу за широкой, но мелкой рекой с сильно заиленным дном и атаковать сегодняшней ночью им пришлось через эту естественную преграду, берега которой были буквально утыканы противопехотными минами, растяжками, хитрыми ловушками, сигнальными ракетами, рядами колючей проволоки со старыми консервными банками и прочими простыми хитростями затянувшейся позиционной войны оборонительного характера.
Сержант понимал, что позиции синегубых тоже были не ахти - в случае атаки им пришлось бы бежать вниз по поросшему тропическим ковылем крутому склону и минут пять-семь быть на виду у пулеметчиков противника, которые позабавились бы тогда точной стрельбой, прицельной как в тире. А уцелевших внизу ждала бы эта речка с сильно заиленным дном и добротно, на совесть заминированными берегами.
Ни один благоразумный военный хомо не пошел бы в атаку по такой местности, заходить в такие места сейчас рисковали только большие дикие коты, которыми кишели окрестные джунгли, да и то только потому, что сразу за речкой было много полян поросших валериановой травой с невероятно широкими и мясистыми листьями. Было похоже на то, что такие поляны способны вызвать непреодолимое влечение у диких котов. Темными тропическими ночами, по каким-то своим тайным звериным тропам они шли сначала на водопой к реке, а потом сразу на эти валериановые поля, затем они снова шли на водопой, но уже с душераздирающими криками и почти человеческими воплями, от которых стыла кровь в жилах и уходил сон даже у самых опытных бойцов. Напившись, дикие коты снова возвращались на валериановые поля, а потом они снова шли к реке со своими дикими воплями и криками и все это продолжалось до самого рассвета и только с первыми лучами Гелиоса эти твари убирались обратно в свои джунгли. Иногда у кого-нибудь из окопников не выдерживали нервы и он ложился за пулемет и начинал стрелять вдоль склона на звук и на эти выстрелы отвечал противник, и это было единственной стрельбой, которую можно было сейчас услышать в секторе А-348.
И вот сегодня красноголовые устроили эту дурацкую атаку. Сначала они очень осторожно и тихо перешли реку, а потом начали подниматься вверх по склону. То, что не сработали многочисленные мины, растяжки и ловушки, не удивило Ули. Скорее всего, красноголовые воспользовались контрабандными тропами, по которым уже давно туда-сюда сновали армейские контрабандисты, перенося на своих плечах тяжелые тюки с нюхательным чаем, жидкими и твердыми пайками, одеждой и обувью, свежими порнографическими плакатами и крепчайшей выпивкой. Все, что можно было перенести через линию фронта на плечах, уже давно переносилось здесь и сразу в обе стороны. Большинство армейских контрабандистов отлично знали друг друга, и, повстречавшись ночью на тропе, они вежливо раскланивались, а самые старые крепко пожимали друг другу руки, а старейшие даже обнимались ночами на этих тропах и вступали друг с другом в длиннейшие разговоры обо всем на свете. И еще они предупреждали друг друга о новых минных ловушках и растяжках, и даже ямах или лужах. Да что там еще говорить об этих тропах? Любой сапер по просьбе армейского контрабандиста в два счета проделал бы в этих полях проход шириной в городской проспект за пару упаковок нюхательного чая, или даже за одну упаковку.
Май не любил нюхательный чай, он предпочитал ему крепчайшую выпивку нескольких сортов, особенно - так называемых "кровавых девочек". У красноголовых были очень хорошие сорта кровавых девочек - "Кровавая Ольга", "Кровавая Зэбэ", "Кровавая Жанна", "Кровавая Дулиттл" и еще несколько, все отличного качества. Больше всего сержанту нравилась "Кровавая Жанна", а почему, он и сам не знал. Может быть, из-за кружевных чулок или декольте, а может из-за позы или пулемета у нее за спиной, или из-за улыбки и шаловливо сдвинутой на бок золотой каски, за маскировочную сетку которой был засунут трогательный букетик полевых цветов, или что-то было в ее зеленых глазах, которые каждый раз смотрели на него с этикетки. Как бы там ни было, но Ули Май всегда очень быстро и легко забывал обо всем, когда Кровавая Жанна оказывалась у него в руках, правда, ненадолго, а надолго ему и не нужно было.
"Кровавая Зэбэ" или "Кровавая Ольга" тоже была ничего, но расслабиться с ними так, как с Жанной у него почему-то никогда не выходило. Кроме "кровавых девочек" было еще несколько сортов "Бункерной Особой" на которых были изображены боксы индивидуальной биологической защиты в разрезе. По слухам, именно в таких боксах лежали сейчас квадратные генералы там - внизу, в своих бункерах глубокого залегания. Когда саперы обнаруживали такой бункер и начиналась операция по его выжиганию, и сразу после ее окончания устраивался очередной бункерный праздник с перемирием, с братанием и с совместными застольями, Ули прикладывался и к "Бункерной Особой", но это была просто фронтовая традиция и больше ничего. Эта выпивка вызывала у него только отупение и приступы сильнейшего презрения к окружающему миру. Расслабиться с квадратным генералом в разрезе у него бы не получилось в любом случае, уж слишком подробными были эти разрезы.
А вот с Жанной было совсем другое дело, ее изображениями уже давно были оклеены не только стены бункера, но и лафет пулемета, и часто, прижимаясь щекой к прикладу, он подмигивал ей, а она словно бы подмигивала ему в ответ, а потом они вместе отдыхали и забывали обо всем, что происходило здесь всего несколько минут назад - о выстрелах, дымящихся стволах, о горячих золотых гильзах, которые сыплются прямо на руки да так и норовят ударить тебе по щеке или по подбородку, и о пороховом смраде, и о криках санитаров, и о стонах, и о лязге гусениц тяжелых фронтовых труповозок, и обо всем остальном...
В любом случае, кровавые девочки были лучше квадратных генералов в разрезе, и лучше нюхательного чая, от которого по слухам сильно страдала репродуктивная система. А впрочем, кому она теперь была нужна, эта репродуктивная система?
- Что доложить, господин сержант? - встрепенулся Беренц. - Радистка ждет.
- Отсигналь, что буду к девяти, - Дей нахмурился. - Нет, к десяти. Нужно проверить все наши боевые системы. И вот возьми сигарету. Она, правда, сырая, но ты как-нибудь ее растянешь. Что-что, а губы у тебя что надо. Сильные.
- Благодарю вас, господин сержант.
Беренц осторожно взял предложенную сигарету, но его пальцы сразу начали очень сильно дрожать, и сигарета заплясала, запрыгала в них, сминаясь и быстро теряя табак и форму, и он принялся судорожно ловить ее сразу двумя руками, и, наконец, поймал, прижал остатки к своей груди очень осторожно и бережно, а потом начал, виновато улыбаясь, пятиться к выходу.
Это был так называемый "окопный тремор", которым уже страдала чуть ли не большая половина личного состава и Май давно насмотрелся на такое. Однако у Беренца был какой-то уж совсем необычный и сильный окопный тремор, поэтому наблюдать такое вблизи было очень неприятно.
ОДисс проводил глазами согнутую в каком-то виноватом полупоклоне спину рядового, а потом с ним случилось нечто необычное.
Это был какой-то спазм или мышечная судорога, а может болевой приступ, такой неожиданный и сильный, что как только спина Беренца скрылась за брезентовой тряпкой, у сержанта начал мелко дрожать подбородок, а в уголке единственного натурального глаза появилась крошечная слезинка. Она ненадолго задержалась на натуральной реснице, а потом сорвалась вниз и покатилась по грязной небритой щеке, быстро уменьшаясь в размерах и превращаясь в тонкую блестящую дорожку...