В боевых частях поисковых собак любили так сильно, что часто закармливали до смерти простой солдатской пищей из котлов общего пользования, а для некоторых особенно удачливых и результативных псов устраивали передвижные алтари на которых регулярно приносились в жертву змеи, ящерицы или полевые крысы. За убийство, нанесение ран или причинение боли поисковой собаке полагалась смерть на месте и этому неписанному суровому правилу следовали неукоснительно по обеим сторонам фронта.
Погибших при исполнении поисковых псов постепенно начали причислять к священным животным и небесным покровителям отдельных рот, полков, армий и даже фронтов. Это явление, в общем, не противоречило триадной духовности, ведь даже члены Священной Триады покровительствовали своим особым животным. Все знали, что Маммонэ покровительствует павлинам и страусам, Афродизи гиенам и тиграм, а Морс - соловьям и дятлам. Так почему же солдаты не могут покровительствовать поисковым псам? И почему поисковые псы не могут покровительствовать солдатам? Вот они и покровительствовали друг другу как могли.
Если обычная или священная поисковая собака во время боя случайно оказывалась на линии огня, стрельба с обеих сторон немедленно прекращалась, поэтому их считали чуть ли не главными фронтовыми миротворцами.
Впрочем, подобные переборы с якобы неумеренным, избыточным почитанием живых и погибших при исполнении поисковых псов, формально считались недопустимым излишеством и нагейное командование делало вид, что борется с ним (отсылая регулярные отчеты о разрушении алтарей далеким квадратным генералам), хотя на самом деле смотрело на все это сквозь пальцы, чтобы не злить опытных, дерзких и злых фронтовиков.
Главная причина такого положения заключалась в том, что все нагейные хомо уже давно устали и от гибридной войны, и от гибридного мира, и теперь они хотели только одного - простой и бесхитростной мирной жизни, воспоминания о которой все еще были живы, несмотря на все усилия опытнейших военных пропагандистов.
Фронтовые поисковые псы словно бы чувствовали и эту надежду, и это теплое отношение и старались изо всех сил оправдать оказанное им авансом доверие, ведь тот самый - главный, последний и окончательный бункер глубокого залегания все еще не был обнаружен. Но в том, что он будет обнаружен, причем очень скоро, уже почти никто из окопников не сомневался, ведь по всем фронтам поисковые псы практически круглосуточно выискивали и вынюхивали новые подземные объекты, они в буквальном смысле и всеми четырьмя лапами рыли тяжелую влажную землю и от их острейшего обоняния, от их острого глаза мало что могло укрыться, мало что могло спрятаться...
***
Штаб
Сержант ОДисс шел по центральному туннелю первого уровня выжженного всего какую-нибудь неделю тому назад бункера глубокого залегания. Уровень уже активно обживался штабными, которые с озабоченным видом сновали вокруг сержанта с какими-то бумагами, папками и пеналами. Они толпой бежали навстречу сержанту, выстраиваясь шеренгами, вышагивали за его спиной, перебегали из одной двери в другую прямо перед его носом, и он уже пару раз сталкивался с ними, а один раз чуть не свалил на пол маленького, юркого и очень толстого штабного писаря, но тот как-то удержался на ногах и сразу же отряхнулся, оправился от нечаянного удара и тут же побежал дальше по своим неотложным делам.
Стены туннеля все еще были грубыми и необтертыми, покрытыми копотью, почти черными от бушевавшего здесь всего неделю назад пламени и в спертом бункерном воздухе все еще чувствовался острый запах напалма. Вероятно, во время выжигания была повреждена система вентиляции и ее еще не успели привести в порядок.
Дей уже давно заблудился в сложно устроенных подземных переходах, но не спешил обращаться за помощью к мельтешащим вокруг штабным, потому, что он им никогда не верил и всегда избегал общения с ними по любым вопросам, так как, по его глубокому убеждению и опыту это было пустой тратой времени, от них ничего и никогда нельзя было добиться, ничего нельзя было узнать толком. Избыточно подвижные и какие-то блудливые глаза штабных словно бы говорили любому пропахшему озоном и порохом окопнику, что он никогда и ничего от них не добьется, не узнает, не выведает, а если и узнает, то это знание все равно никому не пойдет на пользу.
Штабные словно бы существовали в своем особом мире, мире куда не было доступа простым фронтовикам, они словно бы дали обет хранить тайны этого своего мира от простых смертных солдат. Ули, как и другие фронтовики, всегда думал, что штабные поклялись хранить тайны своего особого мира непосредственно священной триаде - Маммонэ, Афродизи и Морсу некоей страшной клятвой, которую ни один из них не смог бы преступить из-за боязни быть извергнутым из их тайного, закрытого, но такого удобного и теплого штабного мирка.
Одним словом, вторгаться в закрытый для простых смертных солдат мир штабных не имело смысла, а уж обращаться к ним за помощью и подавно не стоило.
Дей давно запутался в нумерации тяжелых бронированных дверей с тяжелыми обгоревшими табличками, он не представлял - за какой из них может скрываться капитан Зе, а спрашивать у штабных было бесполезно, и сейчас он шел по туннелю, отпихивая их со своего пути и высматривая в толпе суетящихся вокруг писарей своего брата - окопника.
Свой брат окопник никогда не подведет, выручит в любой ситуации, все разъяснит очень подробно, обстоятельно, направит туда, куда надо, а не в противоположную сторону. Свой брат окопник это не какая-то штабная крыса со свернутыми набекрень мозгами и давно разъехавшимися в разные стороны блудливыми глазами, это не бывший гражданский бюрократ, призванный в действующую армию, но как-то сумевший устроиться и здесь - при штабе, при кухне или при полевой бане. Один окопник никогда не подведет и не бросит другого окопника в беде, он всегда поможет ему сориентироваться в любой обстановке. Нужно только его найти, разглядеть в толпе беснующихся вокруг штабных крыс.
Дей все шел по центральному туннелю, отталкивая со своего пути самых бесцеремонных штабных, и его толчки становились все резче и сильнее, а правая рука уже начинала нервно теребить застежку кобуры кинетического пистолета. Казалось еще минута и он выдернет из нее свое личное оружие, выстрелит два или три раза в потолок, положит штабных мордами в пол, а потом выпытает у них дорогу к капитану Зе при помощи парочки условно дозволенных фронтовых способов. Как раз пару таких способов он знал отлично и уже почти готов был применить их к какой-нибудь штабной крысе, но тут в поле его зрения показался свой брат-окопник.
Это был сержант Шум из саперной роты. Все звали его "Золотым Шумом" потому, что из натурального, по слухам, у него оставались только голова да еще детородный орган, а все остальное его тело уже давно было золотым.
Золотой Шум стоял, привалившись спиной к относительно чистой стенке какого-то перехода и плевал под ноги штабных с таким видом, будто это было сверхважным для него делом, чуть ли не его специальным заданием на сегодняшний день, миссией, и Дей мысленно похвалил его за это занятие.
Сержант свистнул особенным фронтовым свистом, и они тут же обменялись быстрыми взглядами, и Золотой Шум сразу его узнал, он улыбнулся хорошей доброй улыбкой старого фронтовика, а потом призывно похлопал затянутой в черную кожаную перчатку золотой ладонью по стене рядом с собой.
- Здорово, Одноглазка, - сказал он, когда Дей примостился рядом. - Ты зачем здесь?
- По вызову капитана Зе. Вот только где мне его найти, этого Зе?
- А он тебе действительно нужен?
- Да.
- Давай закурим.
Они закурили и Золотой Шум спросил:
- Не знаешь, что это нашло на красноголовых сегодня ночью?
- Понятия не имею.
- Здесь одно из двух, - сказал Золотой Шум после глубокой затяжки. - Или директива квадратных, или им накануне подвезли свежего чаю. Чай у них превосходный. Я думаю, все из-за чая.
Нюхательный чай ЮВК был действительно очень высокого качества. После двух носовых затяжек этого чая, обычно сильно краснел сначала лоб, а потом и вся голова, отчего красноголовые и получили свое название. Чай СЗК был более низкого качества и после него сильно синели губы, но имел очень приятное послевкусие. "Вот и вся наша идеология, - думал Дей, затягиваясь сигаретой. - Вот и весь этот чертов Лизм-Низм".
- И ведь крайний бункерный праздник еще толком не кончился, - говорил Шум, обильно сплевывая под ноги какого-то раскормленного штабного. - А я ведь еще вчера вечером пил "Бункерную Особую" с их старшим сержантом.
- С Мимом?
- С ним. Мы ведь с ним друзья-приятели еще по старому фронту. Не один и не два бункера вместе обмыли. Знаешь, у него в их прифронтовом городе есть секретная квартирка и я там часто зависал со своими ребятами. Проститутки у ЮВК замечательные. И чай.
- А у нас лучше галеты и шоколад.
- Смотря на чей вкус. Я уже давно подумываю - а не перейти ли мне на сторону ЮВК? Вместе со своими ребятами? Как считаешь, Одноглазка? Просто ради разнообразия?
Сержант сразу понял, что Золотой Шум шутит и решил поддержать этот шутливый разговор.
- Неужели ты готов предать наш Лизм, а, Шум?
- Легко. Я же не какой-нибудь непримиримый лист. Я хомо мирный и большой ценитель хорошего чая.
- И проституток?
- Ага.
- Скользкий ты хомовек, Шум.
- Ладно, - Шум бросил окурок на сапог пробегающего мимо штабного и потянулся всем телом, громко хрустнув золотыми суставами. - Все это ерунда. Интересно вот что - завалили Мима сегодня ночью или нет?
- Труповозки до утра по полю ездили.
- Наверное, завалили Мима, - грустно сказал Золотой Шум. - Плакала наша секретная квартирка. Будь проклята эта дурацкая война.
- Будь проклята война, - Дей бросил окурок под ноги худосочного штабного, с испитым лошадиным лицом. - Так ты не знаешь где мне найти Зе?
- Зе Золотоножку, командира четвертого, или Зе Дурноглаза из контрразведки?
- Командира четвертого.
- Тебе нужно вернуться назад и свернуть во второе правое ответвление, потом пройдешь по нему метров сто. Там под дежурной лампочкой будет железный трап из пяти ступенек. Спустишься по нему и пройдешь ко второй двери по левой стороне. За ней и сидит твой Зе Золотоножка, командир четвертого батальона.
- Спасибо, Шум.
- Не за что, Одноглазка.
Они обменялись крепким рукопожатием (Дей сразу почувствовал под кожаной перчаткой твердое золото суставов, и почему-то горько пожалел Шума).
После рукопожатия они быстро разошлись в разные стороны.
***
Капитан Зе
Помещение было огромным и темным, лишь в самом его центре под тусклой лампочкой стоял старый и чуть обгоревший, но уже заваленный свежими бумагами стол. За этим столом сидел, вернее полулежал, капитан Зе - Зе Золотоножка, командир четвертого пехотного батальона.
Голова капитана покоилась на скрещенных кистях рук и в лучах слабой лампочки его тело казалось абсолютно неподвижным, как бы окаменевшим, неживым, но когда ОДисс громко щелкнул каблуками Зе сразу поднял голову и его мутные со сна натуральные глаза постепенно сделались осмысленными, живыми.
Сержант заметил на лбу капитана большое красное пятно и сразу подумал о нюхательном чае красноголовых, но, возможно, это был просто отпечаток его кистей.
- Сержант ОДисс прибыл по вашему приказанию! - громко отрапортовал сержант и повторил щелчок каблуками.
По темному залу пронеслось гулкое эхо "ант....был... был... занию... занию... занию... клац... клац... клац...клац..."
Зе улыбнулся рассеянной сонной улыбкой плохо отдохнувшего человека и указал подбородком на слегка обгоревший железный стул.
- Присаживайтесь, сержант. Курите...
- Благодарю.
- Как дела на фронте?
- До сегодняшней ночи все было спокойно, господин капитан.
- Вот и я об этом все время думаю, - Зе откинулся на спинку стула и пристально посмотрел ОДиссу в глаза. - Что на них вчера нашло, как вы думаете, Май?
- Одно из двух - или свежая подвозка нюхательного чая, или прямой приказ квадратных. Что, кстати, указывает на промежуточность этого конкретного бункера.
- Да-да, - закивал головой Зе. Красное пятно на его лбу проступало все отчетливее.
"Значит, все-таки чай, - автоматически отметил сержант. - Причем, свежайший".
В широком потреблении нюхательного чая не было ничего необычного, он все чаще заменял на фронте обезболивающие средства, которые полагалось регулярно пить, есть и колоть всем носителям имплантов и протезов, особенно сразу после очередной операции. Но с поставками обезболивающих всегда были проблемы, их подвозили только в самую последнюю очередь, а часто и вообще забывали об этих поставках на неделю, месяц или полгода, а практически весь личный состав у обеих сторон был запротезирован и имплантирован чуть ли не на семьдесят процентов в среднем по фронту. Увидеть полностью натурального солдата сейчас было практически невозможно, они все еще встречались только в штабах, да и то - среди самых ловких, пронырливых и разворотливых штабных крыс.
Благодаря постоянному срыву поставок обезболивающих препаратов, между воюющими армиями уже давно были налажены прочные чайные связи. Сейчас по специальному условному знаку можно было получить мешок чая от другой стороны и часто не один, а целую партию. По обеим сторонам фронта уже давно не осталось равнодушных к чужой физической боли хомо.
Обычно чаи отправляли друг другу в специальных несгораемых мешках при помощи выстрела из крупнокалиберного армейского миномета или гаубицы старого образца с отличными стальными стволами. Эти древние стволы очень берегли, их так теперь и называли - "чайной артиллерией". Поэтому красноголовые часто ходили с синими губами, а синегубые разгуливали по своим окопам с красными лбами. И это еще не считая военной и гражданской чайной контрабанды, которая пышным цветом расцвела во всех фронтовых секторах чуть ли не сразу после начала конфликта.
Поэтому в красном лбу капитана Зе не было ничего удивительного. Дей это отлично понимал. Он и сам частенько гулял с красным лбом, или с синими губами, или и с тем и другим, особенно после последней операции, которая оказалась не вполне удачной и очень болезненной.
- И ведь бункерный праздник еще толком не успели окончить, - продолжал Зе. - Вот что обидно. Ну ладно, Маммонэ, Афродизи и Морс с ними.
- Маммонэ, Афродизи и Морс с ними, господин капитан.
- Я, собственно, вызвал вас вот по какому поводу, сержант, - Зе закинул ногу на ногу, сцепил натуральные пальцы в замок и положил их на подозрительно острое и узкое колено, которое сразу обозначилось под зеленым сукном бриджей.
Дей понял, что под штаниной находится сустав золотого протеза и сразу пожалел капитана Зе. И еще он подумал тогда, что становится слишком чувствительным, и что это нехорошо.
- Как ваш лицевой протез? - спросил Зе. - Я имею в виду систему наведения и вообще.
- Система наведения находится в неисправном состоянии, - сразу признался сержант (а скрывать это и не было смысла).
- Я так и думал. Вот у меня здесь рапорт от нашего артиллерийского наблюдателя, - Зе вынул из пачки других бумаг покрытый мелкими строчками убористого текста серый лист стандартного эрзацпапера и издалека продемонстрировал его Дею, - в котором черным по белому написано... сейчас, вот "сержант ОДисс кинжальным пулеметным огнем расстрелял большую группу солдат противника, которые двигались в его сторону с поднятыми руками". Это правда, сержант? Говорите прямо, не бойтесь. Вы действительно уничтожили сегодня ночью большую группу наших потенциальных военнопленных? И если да, то зачем?
- Этого не может быть... - прошептал Дей, вмиг побелевшими губами.
И сразу подумал - а почему, собственно, не может? Система наведения у меня ни к черту, это ясно, да - ночной бой, да - дым, да - огонь от разрывов, да - блики от выстрелов. Очень может быть, что и уничтожил. Очень.