– Господи, когда ты успела вступить в ряды полиции моды? Поберегись, мир, у мисс Книжного Червя обнаружилась совершенно другая сторона! Что ж, жаль тебя расстраивать, но есть только вот это. – Я забираюсь поглубже в шкаф и вытаскиваю пару белых конверсов и пару сандалий из прозрачной оранжевой резины.
– О господи, – стонет Дарси. – И это вся твоя обувь?
– Угу.
– Как так?
– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – В моей старой школе все носили форму, так что было без разницы, что надевать. Здорово, кстати.
Дарси вздыхает, переводит взгляд с одной пары на другую, потом еще раз, так вдумчиво, будто это вопрос жизни и смерти. Наконец она принимает решение, и мы выходим из комнаты: Дарси в черных балетках от Стива Мэддена, а я в оранжевых резиновых сандалиях, официальной обуви пятилеток.
– Гм, прошу прощения, – останавливает нас мама уже буквально в дверях.
– О, привет, что случилось? – Я стараюсь держаться уверенно – ничего особенного, мам, просто взрослая девушка идет на вечеринку.
– И куда это ты собралась?
– У одной девочки из школы вечеринка.
– И ты вот так просто решила пойти, даже не спросив разрешения?
– Я не думала, что это так важно, – вру я. – Это же просто вечеринка. Ничего такого.
Дарси стоит в дверях и смущенно жует прядь волос.
– Леле, ты знаешь правила. Если хочешь пойти на вечеринку, мне нужен номер телефона родителей. Там вообще будет кто-нибудь из взрослых?
– Мам, перестань, ты ставишь меня в неловкое положение. Я уже достаточно взрослая, чтобы думать своей головой, тебе не кажется?
– Нет, не кажется. Ты уже не подумала, когда не спросила разрешения.
– Ну и ладно, – мне неохота ссориться. – Я все равно туда не хочу, да и ребята эти мне не нравятся. Дарси, иди одна, потом поговорим.
Мама глядит на меня с подозрением.
– Что? Ты вот так просто сдашься? Леле, это на тебя не похоже, что случилось? Ты до сих пор не поладила с ребятами из школы?
– Так и есть. Дарси – моя единственная подруга. – Дарси неловко машет рукой.
– Знаешь что, иди. Заведи друзей, пообщайся, – говорит мама.
– Правда?
– Да, молодость не вечна. К тому же я не хочу, чтобы у тебя не было друзей из-за меня.
– Эй, у меня есть друзья, Дарси, помнишь?
– Иди уже, пока я не передумала.
– Привет, что тут у вас? – появляется папа, поедая картошку фри. Он очень молод душой, здорово, когда у тебя такой папа – любит розыгрыши и приключения.
– Леле собралась на вечеринку, – сообщает мама. В ней тоже полно молодого задора, но больше гламура – она завивает свои черные волосы и носит огромные, почти мультяшные солнечные очки и дома, и на улице. Я мечтаю, что буду носить такие же, когда стану кинозвездой. Она мой главный пример для подражания. Да и папа тоже.
– Повеселитесь там! – кричит папа нам вслед, когда я тащу Дарси по дорожке к такси из «Убера». – И не принимайте наркотики!
– Ты же знаешь, уж я-то – никогда! – кричу я в ответ, делано возмущаясь. Но в глубине души мне нравится, что они так меня опекают.
Не понимаю, что такого в Дарси и Алексее, который приехал одновременно с нами, но в тусовку они вливаются сразу же. Может, это потому что оба они такие красивые, что могли бы стать моделями, и кивают на все, что бы кто ни сказал. Пф. Мы здесь всего несколько минут, а я уже стою в углу, словно типичная одиночка на танцах в средней школе. Вокруг море людей, но все проплывают мимо, будто меня здесь нет. Иногда я чувствую себя невидимкой.
И не то чтобы я стеснительная. Я компанейская, обожаю веселье, честно, так почему же остальные с такой легкостью меня игнорируют? Ау?! Видно меня? Я машу руками, но все впустую. Так и есть, я невидимка. Эта новая школа наводит ужас, есть тут что-то от «Степфордских жен». Такое ощущение, что все, включая Алексея и Дарси, стоят по другую сторону стеклянной стены, где им промыли мозги, чтобы они отказались от своей индивидуальности.
У Иветт Ампаро громадный дом. Гигантские мраморные колонны, округлые портики, люстра, которая, если упадет, придавит насмерть. Я поднимаюсь на второй этаж по устланной красным ковром спиральной лестнице, решив, что раз никто не хочет со мной разговаривать, то и черт с ними. Им же хуже. Выхожу на один из многочисленных балконов и смотрю на бассейн внизу. Если прыгну, заметит ли кто-нибудь? А если споткнусь и упаду, а потом буду звать на помощь, мертвой хваткой вцепившись в балконные перила? Готова поспорить, они все равно не обратят внимания. Даже Алексей, главный предатель. Он еще даже никому не представил меня как свою девушку! Ведь так оно должно быть, нет? Когда парень провожает тебя домой, разве это не значит, что он считает тебя своей девушкой? У меня еще никогда не было бойфренда, помогите разобраться!
Внизу все собираются в бассейне. Алексей без рубашки – видимо, ему нравится так ходить – и его окружают… ДА, ВЫ УГАДАЛИ: ДЕВУШКИ. Ох, да просто девушкам очень нравятся полуголые парни с модельной внешностью. Тупые курицы!
Иветт выносит поднос с клубникой, крекерами и огромной банкой «Нутеллы» в центре. Я, словно Гринч, наблюдаю, как все приходят в совершеннейший восторг, будто «Нутелла» – это какой-нибудь кокаин, что, уверяю вас, абсолютно не так, прежде всего потому что от одной банки шоколадной пасты вы разжиреете, как рождественский окорок. Хотя всем этим секси-шмекси это, видимо, не грозит. Не-е-ет, ничто не может встать между учениками Майами-Хай и их горячими телами. Даже эта «Жирделла». Иветт и остальные девчонки – Бекка, Мэдди, Синтия и Эмили – наедаются до отвала, не боясь испортить свои анорексичные русалочьи фигуры. Хотя да, Мэдди вообще-то та еще пышечка, но все равно так же безупречно красива, как и остальные. Алексей откусывает кусок, и, клянусь, его пресс становится еще рельефнее. Ох, этот пресс. Я даже рада, что никто не зовет меня спуститься вниз и присоединиться к шоколадно-ореховому пиру; мне достаточно оказаться рядом с десертом, и меня тут же разнесет, как рыбу-фугу. Им придется меня отсюда выкатывать. Приятного мало.
Все ясно: искать меня никто не придет. Хоть я умри, никто и не заметит. Может, когда-нибудь на встрече выпускников кто-нибудь спросит: «А помните ту чудачку, что проучилась в Майами-Хай где-то с неделю, а потом исчезла?», а кто-нибудь другой скажет: «О боже, если бы ты сейчас не сказал, я бы в жизни про нее не вспомнил. А как ее там звали? Ли-Ли?»
«Нет, – ответил бы первый, – по-моему, ее звали… Лей-Лей, или как-то так».
«Ла-Ла?»
«Ля-Ля?»
«Ой, да какая разница».
Я проигрываю все это у себя в голове, и мне становится по-настоящему себя жалко. Окончательно упав духом, я несусь вниз, вылетаю из дома, пробегаю мимо любителей сладкого, которые, конечно же, не обращают на меня внимания, и оказываюсь за воротами. Теперь я девчонка с улиц, до которой никому нет дела. Я бреду вдоль дороги опустив голову, напевая про себя грустную мелодию и глядя на свое печальное отражение в сточных лужах. И вдруг – ВЖЖЖ! – откуда ни возьмись появляется машина, и – ПЛЕСЬ! – лужа превращается в цунами и обрушивается на меня, отчего я промокаю насквозь до самой своей бедной, убитой горем души.
– Прости, не заметила тебя! – кричит из машины женщина и уносится прочь как ни в чем не бывало.
Ну да, конечно, все нормально. Для прохожих я ведь даже не человек, а пустое место.
Я решаю, что стоит попрощаться прежде, чем уйти с этой адской вечеринки, и возвращаюсь назад.
– Алексей, – сладким голосом цежу я сквозь зубы, – я ухожу. До свидания.
– Леле, подожди! Ты где была? Что с тобой такое? Я везде тебя искал!
– Обрызгала машина, – отвечаю я и расправляю платье, которое теперь уже все измялось и липнет к телу. – Но ничего страшного, со мной все будет хорошо, спасибо и доброго вам дня, сэр.
– Леле, почему ты так странно себя ведешь?
– Я странная, да?
– Ну да.
Бедняга, порой я могу быть сущим наказанием.
– Фу-у-у, – взвизгивает Иветт Ампаро. – Леле на крысу из канализации похожа!
– Да, – говорю я. – Меня обрызгали, и выгляжу я не очень. А вообще, Иветт, чем я тебя так не устраиваю?
– Меня не устраивает, что ты ненормальная, и тебе здесь не место. Мне не нравится, когда девицы типа тебя ходят с таким видом, будто они особенные и вот так запросто могут стать кем захотят.
– Но я и правда могу стать кем захочу. Это не значит, что я особенная, я просто обычный человек. Любой может стать кем захочет. Просто не все это понимают.
– Именно так и говорят все ненормальные. – Иветт смеется, и некоторые ее приспешницы тоже тихонько хихикают, но она останавливает их взглядом.
– Нормальная она, – заявляет Алексей. – И классная. Да, странная немного, ну и что, потому-то она такая и замечательная.
– Ага, – поддакиваю я. – В точку.
У меня чуть не лопается сердце. Мне так и хочется воскликнуть «Мой герой!», как Мегара в «Геркулесе» (диснеевской версии, ясное дело), но я тут же вспоминаю, как мама всегда говорит, что поборницам женского равноправия так делать не пристало и что девушки должны научиться быть героинями сами. Но все равно, это ж обалдеть!
– Давай, Леле, тебе нужно обсохнуть. – Алексей берет куртку и набрасывает мне на плечи, а Дарси, пока мы уходим, недобро смотрит на Иветт. И когда ворота захлопываются за нами, я слышу голос Бекки Картрайт: «Все, народ, шоу окончено».
По дороге домой в такси Дарси поворачивается ко мне и говорит:
– А ты ведь и правда слегка на крысу из канализации смахивала, – и мы втроем покатываемся со смеху.
Всю дорогу Дарси очень хочется в туалет, так что когда водитель высаживает нас у моего дома, она бросается внутрь, оставляя меня наедине с Алексеем.
– Эй, спасибо, что заступился за меня, – говорю я. – Это было очень… по-джентльменски.
– Я просто не мог стоять и слушать, как она с тобой разговаривает в таком тоне. Что она вообще о себе возомнила?
– И я о том же!
– Но ты и сама отлично справлялась, – отвечает он. – Я восхищаюсь тем, что ты всегда на позитиве. Мне это нравится. В смысле…
И ВОТ ОНО!
МГНОВЕНИЕ, КОТОРОГО Я ЖДАЛА ВСЮ ЖИЗНЬ.
Он целует меня.
Нет.
Не целует.
Я думала, он собирался, но вместо этого Алексей продолжает:
– Ты мне нравишься. Ты очень сильно мне нравишься, Леле.
И вот сижу я вся такая, выпятив губы, и говорю единственное, что приходит на ум:
– Да и ты мне тоже, наверное.
Итак, Алексей не поцеловал меня, но ничего страшного, все хорошо, что хорошо кончается.
А этот вечер определенно закончился хорошо. Мы снимаем «Иногда я чувствую себя невидимкой» и загружаем в Вайн, где меня ждет очень приятный сюрприз: загруженное в среду видео, «Тот, кто всегда застает тебя в худшие минуты жизни», посмотрело больше пяти тысяч человек! Выкуси, Иветт Ампаро! Выкуси, Майами-Хай!
5. Сложности жизни во Флориде / Мамина дочка (2780 подписчиков)
О, Майами, моя единственная настоящая любовь. Майами, город сверкающих чистотой пляжей, красоток и выпивки; город неоновых вывесок и пальм, белого песка и тропических бризов; город пожилых людей, влажности и зеркальных очков-авиаторов от «Рэй Бен». Город, где проживают два миллиона шестьсот тысяч людей. Поверить не могу, что мне приходится делить это место с таким количеством неудачников! Как и в любом нормальном городе, в Майами бок о бок соседствуют роскошь и бедность, богатейшая история и вульгарные туристы с выпяченными на всеобщее обозрение толстыми животами и солнечными ожогами. Но даже их я люблю, потому что благодаря им в том числе Майами – мой дом. В субботу я просыпаюсь рано, все еще под кайфом от пяти тысяч просмотров в Вайне. Светит солнце – прекрасная погода для плавания. На нашем заднем дворе есть бассейн, хоть и не такой шикарный, как у этих мерзких Ампаро. Он довольно скромный, прямоугольный, пол выкрашен в темно-синий, такого же цвета и плитка вокруг бассейна. Теплый ветерок развевает мои волосы, когда я выхожу на улицу. Оказывается, папа меня уже опередил. Он развалился на полотенце и лежит без движения, нежась на солнышке.
– Доброе утро, тыковка! – говорит он, не замечая двух маленьких детенышей аллигатора размером с больших ящериц, сантиметров по двадцать каждый, которые беззвучно ползут к нему. Еще Майами – город двух миллионов шестисот тысяч аллигаторов (ладно, может, это и не точно, но все равно их тут море). Я решаю не предупреждать его, так будет куда веселее.
– Доброе утро, папа. Вот, поплавать решила.
– Отлично, горошинка. – Ему нравится использовать в своей речи как можно больше американских нежностей. Ох, мой папочка-иммигрант.
Я ныряю вниз головой; прохладная, шелковистая вода ласкает мою опаленную солнцем кожу – потрясающее ощущение. Сделав два круга, я слышу душераздирающие вопли.
– Леле! – кричит мой папа. – Леле!!!
Высунув голову из воды, я вижу, что малыши-аллигаторы ползут у него по груди, а сам он в ужасе застыл.
– Что такое, папа? – щебечу я.
– Леле, ради всего святого прошу, убери с меня этих монстров!
– Пап, успокойся. – Я вылезаю из бассейна. – Мы уже это проходили. Они просто детеныши и ничего тебе не сделают.
– Просто сними их с меня, сними, сними!
– Ладно, ладно. – Я осторожно поднимаю аллигаторов, они легкие, как щенки. – И почему из всей нашей семьи только я не боюсь этих ребят? Они же такие безобидные.
– Господи боже. – Папа с облегчением вздыхает. – Еле уцелел. Здесь поле боя какое-то! Опасность на каждом углу!
– Да нет никаких опасностей. Эти малыши просто хотят обнимашек. – Я поднимаю одного повыше и касаюсь его носа своим. Наверное, я суперкруто выгляжу, держа их вот так, будто собственных детей. Я как Дейенерис Таргариен, только с аллигаторами вместо драконов. Взять на заметку: записать это на видео, потому что я круто выгляжу с рептилиями.
– Меня беспокоят не малыши, а их мама, которая наверняка где-то рядом и сожрет любого, кто тронет ее детей!
– Но это же не мы их трогаем, а они нас.
– Она аллигатор, Леле, она вряд ли станет разбираться.
– Хм. Понимаю, о чем ты. Но тебе не кажется, что если бы где-нибудь поблизости был взрослый аллигатор, мы бы его заметили?
– Необязательно, они очень тихие. И удивительно быстрые.
Я представляю, как в считанные секунды нас с папой пожирает злая мамочка-аллигатор. Кровь и мясо во все стороны. Фу. Взять на заметку: когда буду снимать вайн с аллигаторами, нужно, чтобы кто-то следил, как бы не появилась их мама. Поцеловав малышей в макушки, я отпускаю их на волю (небольшие заросли из пальм и кустов розового гибискуса прямо рядом с нашим участком) и тут же прокрадываюсь обратно, чтобы никто не успел меня сожрать. Я не так много времени размышляла о том, как планирую умереть, но точно знаю, что угодить в пасть аллигатору мне не хочется.
Мама готовит обед, что очень мило и по-матерински. (Не так мило и по-матерински, как желание самки аллигатора расчленить любого, кто полезет к ее малышам, но все же достаточно мило). Сегодня у нас «пастиччо венесолано», венесуэльская версия лазаньи со сливочным соусом. Похоже, родители решили меня откормить, чтобы потом принести в жертву дьяволу. Или аллигаторам. Ладно, иногда я становлюсь чуточку параноиком, но эй, вы бы тоже стали, будь весь мир против вас!
Мама сидит за столом, на ее лице зеленая маска, а волосы закручены на бигуди – и это самое классное в моей маме: ей все по барабану. Папе тоже, пусть он и стенал по поводу малышей-аллигаторов, у которых еще даже зубы не прорезались. Он в своих очках-авиаторах с зелеными зеркальными стеклами, но без рубашки. С тех пор как отец обзавелся тренажером «Боуфлекс», он ходит с самодовольным видом, словно какой-то мачо, хотя ему уже за пятьдесят. И вообще, почему все мужчины в Майами так любят разгуливать с голым торсом?
– Фу, пап. Надень рубашку, никто не хочет на тебя любоваться, – говорю я. Он лишь сердито на меня смотрит. Я закатываю глаза. Ох, как все это похоже на кино «Клуб „Завтрак“» (ну, знаете, когда в самом начале, перед тем как отправиться отрабатывать наказание, они все прощаются со своими противными родителями…)