Сражение, закончившись, начиналось снова. Убитые исчезали и появлялись на прежнем месте, чтобы снова быть убитыми. Смерть здесь перешла в новое качество, из мига растянувшись на целую вечность. Настоящие тела погибших давно рассыпались прахом, а души их умирали снова и снова, но никак не могли умереть до конца. Феноменальный, чудовищный по своим масштабам возврат удерживал их между прошлым и будущим, обрекая на вечные муки. От боли и ужаса здесь кричал сам воздух - и мне казалось, что я дышу чистой смертью.
Следовало поскорее пробежать тот участок. Незачем нам было озираться и приглядываться к происходящему - среди нас не было наивных детей, каждый и так знал, насколько ужасной может быть война. Но мы всё же смотрели. Не могли не смотреть. Разлитая повсюду Ненависть властвовала в замке безраздельно, заполняла собой каждую трещинку, лезла в уши, глаза, нос и лишала воли, заставляя смотреть на себя, паршивую уродину, и трепетать.
Двое солдат, попавших в окружение, спиной к спине отбивались от десятка врагов. Их судьба не вызывала сомнений, но они всё равно сражались до последнего. И вот, один из них пропустил удар, другой, и упал под ноги товарищу, который даже не заметил этого в пылу сражения. Воин в красном доспехе, прикончивший первого солдата, просто воткнул в спину второму окровавленный до рукояти гладиус.
Мы шли дальше.
Вдоль одной из стен нападающие выстроили сдавшихся, поставив их на колени. Офицер в шлеме с высоким плюмажем переходил от одного пленника к другому. Он медленно, будто даже с наслаждением вскрывал глотки побеждённым и смотрел на бьющие из ран алые ключи. Обречённые не выдерживали, вскакивали и бросались на своих убийц. Их валили наземь и рубили на части, точно туши на бойне.
Дальше, на одной из улиц, через открытые двери одного из домов мы видели, как солдат насилует женщину, перегнув её через стол. Сзади к нему подскочил мальчик лет тринадцати и воткнул кухонный нож насильнику в хребет. Тот упал замертво. Парнишка подскочил к матери и попытался поднять её, чтобы увести. Женщина рыдала и не реагировала на сына. Уже через несколько секунд в дом вломились другие убийцы. Матери они распороли живот. Мальчишке вогнали его же нож под подбородок.
Я оглянулся на Рэна. На его лице застыла не гадливость даже, а какая-то смесь отвращения с отчаянием. Это меня взбесило. Конечно, снобизм более совершенной расы! Что он знает о людях, кроме прочитанного в книжках? Что он вообще знает о страданиях человеческой души? В их идеальном мире небось даже заноза в пальце считалась за тяжкую рану...
Но сказал ли я пуэри хоть слово? Конечно, нет. Его презрение к людям жгло меня не хуже калёного железа, но это не значит, что я сам их не презирал. А ещё я стыдился. Очень удобно было в тот момент думать - я всё же не человек. У меня нет родителей, нет судьбы - точно не человек. Я не имею отношения к расе, учинившей всё это. У меня нет ничего общего с теми, кто из века в век проливает океаны крови и слёз. Но почему же тогда так сильно, жгуче, до одури стыдно?
Несколько солдат в красном бросали схваченных в замке стариков, женщин и раненых в глубокую яму. Рядом стоял худой, осунувшийся человек в балахоне и отстранённо наблюдал за тем, как кричат и молят о пощаде люди, как они пытаются выбраться, хватаясь за края ямы, а солдаты, хохоча, отрубают им руки. Когда убийцы бросили в яму последнего из пленных, худой человек взмахнул руками - и её затопил жидкий огонь. Вопли сгорающих заживо утонули в рёве пламени.
По переулку, прижимая к себе младенца, бежала пожилая женщина. Навстречу ей случайно вышел опьянённый кровью солдат с мечом наперевес. С полминуты он развлекался, загоняя несчастную в угол. Её мольбы его нисколько не трогали - только сильнее раззадоривали. Поэтому, когда охота наскучила мяснику, он отрубил женщине голову, а ребёнка растоптал каблуками сапог.
Сцена очищается, актёры возвращаются на исходную, и сцена повторяется, а потом ещё раз, и ещё, и опять - словно какой-то кукловод-извращенец не мог насмотреться на дело рук своих, а потому заставлял кукол играть одно и то же до бесконечности.
- Чудовища, - проговорил Рэн не своим голосом. - Твари.
Мы видели ещё очень многое в ту ночь. Сначала это лишало нас сна, потом просто снилось. Потом забылось - как пережитый кошмар. Но забыть совсем ни у кого не получилось. В мозгу навсегда засела ночь, призрачный огонь, что пожирал давно сгоревшие крыши, и капли дождя, пролетающие сквозь людей, которые никак не могли умереть.
Когда впереди замаячили ворота, мне показалось, что прошла вечность. А ещё казалось, что вечность назад с другой стороны замка вошёл другой Энормис. Тот, кто вошёл, остался здесь. А выйду уже я. Носитель отпечатка бесконечной агонии.
У ворот кипел бой - пока ещё организованный, не превратившийся в побоище. Мы прошли прямо сквозь битву - словно сквозь грозовую тучу. Только в самом конце, уже покидая замок, я заметил, что створки не сломаны, а распахнуты настежь. Нападающих просто впустили. Им позволили это.
- Почему, - скорее сказал, чем спросил Рэн.
Этот вопрос задавался никому в частности и не требовал пояснений. Пуэри просто не понимал, как это возможно. Не понимал и отвергал всем существом.
За стенами никто из нас и не подумал остановиться - мы, не сговариваясь, пошли дальше на запад, снова спустились в болота и шли до тех пор, пока холм со злополучным замком не остался далеко позади, а усталость не начала вытравливать из ума увиденное. Когда мы остановились, до рассвета оставалось не так уж долго, но все трое как подкошенные повалились на землю. Костра не разжигали. И несмотря на то, что сил не осталось ни первых, ни последних, ни один так и не смог заснуть.
На ноги поднялись примерно через час после рассвета, и пошли дальше, лишь слегка перекусив остатками ужина.
- Но как же так получилось, - нарушил долгое молчание гном, - что они все?.. Почему они... вот так?
Я, помолчав, всё же решил ответить:
- У обитателей замка, похоже, был сильный чародей защитник. И у него было кое-что припасено на самый крайний случай. Как только поражение стало неминуемо, он запустил могучее заклинание, с которым не справился. Или не завершил. Может, его убили в процессе. А заклятие закольцевалось и начало видоизменяться. Оно впитало в себя всё произошедшее внутри стен. И убило всех. А потом, много позже, заклинание расплелось и начались возвраты... Которые и по сей день не кончились.
Рэн слушал отрешённо. Его, видимо, совершенно не интересовали объяснения. Достаточно было и увиденного собственными глазами.
Глава 14. Добро пожаловать
Вокруг клубился такой туман, что я не мог разглядеть и пальцев на вытянутой руке. Тишина и темнота укутывали меня, а из-за сырости казалось, что я нахожусь в затхлом склепе, в который никто не заходил веками, и застывший в вязкий студень воздух никак не хотел протискиваться в лёгкие, недовольно свистя в дыхательных путях.
- Я знаю, что ты здесь. Выходи уже, - сказал я в туман.
Отражение вышагнуло из белёсой завесы и остановилось, вперившись в меня тяжёлым взглядом. Его лицо выражало какую-то странную скорбь, чего никак нельзя было ожидать от этого вечно ухмыляющегося и гримасничающего лица. Моего лица.
- Ты сегодня не в настроении? - усмехнулся я, категорически сбитый с толку его поведением.
Двойник медленно вздохнул, не отводя взгляда. И снова промолчал.
- Ты пришёл, чтобы молчать? - спросил я резче. И вроде бы, ну вовсе не нуждался я в его привычных уже насмешках и поучениях, но сейчас мне стало сильно не по себе от их отсутствия.
Второй я наконец отвёл взгляд и двинулся вокруг меня настоящего, разгоняя мглу неспешными движениями. Под нашими ногами обнаружились небольшие холмики явно искусственного происхождения; рядом, закутанный в туман, сидел, прислонившись к большому валуну, скелет с запрокинутым назад черепом. Будто неведомый человек привалился к камню, чтобы отдохнуть, да так и задремал, и умер во сне, лишь бы никогда больше не просыпаться.
- Где мы? - я снова подал голос, правда, уже не рассчитывая на ответ, но Отражение вдруг ответило:
- В ещё одной реальности. Альтернативной.
- Что на этот раз?
Наверное, мой вопрос прозвучал чересчур нервно, потому что двойник вскинул на меня печальный взгляд и махнул рукой:
- Да не переживай ты так. Просто одна из возможностей.
Настало моё время молчать. Пусть сам говорит.
- Ты задумывался, почему тебе так нужно вернуть Лину? - словно прочтя мои мысли, спросило Отражение.
Я кашлянул, припоминая собственные размышления по этому поводу.
- Много раз.
- И как выводы?
Я не захотел отвечать, заподозрив очередную издёвку.
- Да брось, - двойник со скучающим видом повёл рукой, оставляя в тумане узкую дорожку из заледеневших капель. - Давай варианты. Подумаем вместе.
Меня все ещё терзали сомнения, стоит ли отвечать на столь очевидную провокацию, но я все же сдался:
- Хотя бы потому, что нельзя её просто бросить после того, как я сам втянул её в авантюру.
- Кодекс чести? - вяло улыбнулось Отражение. - Хорошо, но этого явно недостаточно. Ты прекрасно понимаешь, что обоим гибнуть ни к чему. Давай следующий вариант.
Я вздохнул.
- Потому что я к ней неравнодушен, - это скорее прозвучало как вопрос, несмотря на то, что я пытался придать фразе утвердительную интонацию.
- Любовь? Уже ближе. Развивай мысль в этом направлении.
Не понимая, к чему он ведёт, я снова не стал отвечать. Видя, что я не могу дать вразумительного объяснения, Отражение ответило само:
- Привязанность. Страх потери. Это инстинкт. Всё остальное - чувства, мораль - просто верёвочки, за которые тянет подсознание. Это всего лишь твоя человеческая природа. Человек ведь - существо социальное.
- И чего в этом плохого? - не понял я.
- В чем, в природе? - двойник задрал голову, и с неба тут же не спеша полетели хлопья снега. - В социальности? Хотелось бы тебе напомнить о том, к чему иногда приводит человеческая природа, но... В данном случае - ничего. Категорически плохого - ничего. Но нужно с чего-то начинать борьбу.
- Чего? - не понял я. - Какую борьбу?
- Со своей природой.
- И бросить всех, кто мне дорог? - обалдел я.
- Не бросить, - помотал головой двойник. - Я не предлагаю тебе отказываться от твоих ценностей, коими в том числе являются честь и добросовестность. Просто ты должен понимать.
- Что именно?
Отражение снова уставилось на меня печальным взглядом.
- Ты всех потеряешь.
Его глаза сверлили мой зрачок, а я от негодования даже забыл, как выдыхать, не то, что говорить.
- Рано или поздно они все уйдут. Все, кто тебе дорог. Малой ли, большой ли кровью, но ты потеряешь их, просто потому что не сможешь удерживать вечно. По твоей воле, по их, по чьей-то ещё - не важно. Они перестанут быть рядом и больше никогда не вернутся.
Я смотрел исподлобья, пытаясь сопротивляться его словам, но в итоге лишь сильнее ощущал, как тяжелеет голова и опускаются плечи. Противоречить не хотелось. Не имело смысла.
Отражение, видя моё смятение, продолжало вкрадчиво говорить, стараясь растолковать мне свою мысль:
- Ты идёшь за ней, потому что нашёл в ней лекарство. Она - твоя панацея. А придумал ты это потому, что почувствовал рядом с ней облегчение и по наивности решил, что это навсегда. Но на самом деле это тоже временно, как и всё на свете. Так что если ты лишишься её сейчас, получишь боль. Если спустя время - разочарование. Сам решай, что из этого хуже.
- Если бы всё было так, ни один человек никогда не был бы счастлив.
- Ты прав, - кивнул двойник. - Счастье на свете, конечно, есть. Не все страдают, не все разочаровываются. Не для всех связь с другим человеком означает заведомую трагедию. Но в твоём случае это именно так.
Он замолк ненадолго, наслаждаясь падающими на его лицо снежинками. Я не прерывал паузы.
- Для тебя Лина - великий источник силы. Ты готов идти за ней хоть на край света. Но там, где великая сила, всегда и великая слабость. Отбери у мудреца ум, у силача силу, и что от них останется?
Туман стал плавно рассеиваться, открывая бесконечное поле небольших холмиков, краешки которых я увидел в начале сна. Отражение плавно таяло вместе с завесой и говорило, не переставая глядеть мне в глаза:
- Чем сильнее ты сопротивляешься потере, тем обширнее она окажется в итоге. И даже если твоих сил хватит на подвиг, он будет лишён смысла. Ты только понапрасну взвалишь на себя ношу героизма. Так что иди, иди за Линой. Это правильный поступок, и однажды тебе лично придётся иметь дело с его возвратом. Главное, помни, что когда-нибудь ты всё равно всех потеряешь. И тогда...
Он истаял, не договорив, и забрал с собой туман, что висел над нами и давил на плечи. Дышать стало легче, но открывшаяся картина заставила меня замереть.
Тяжёлая серая хмарь вместо небес, угрюмо нависающая над бессчётными холмиками одинаковой формы и размеров. Сначала я не мог понять, что они мне напоминают, но потом вдруг осознал, что эти горки бурой земли идеально соответствуют размерам человеческого тела.
Три из них, самые ближайшие, были ухожены, подровнены и украшены - не чета остальным. На одной в изголовье лежал заржавевший шлем со змеиными глазами, во вторую был воткнут красивый стилет со стёртой рукоятью. Третья - усажена неувядающими цветами, самыми разными, и оставалось только гадать, каких усилий стоило принести и заставить их расти в этой мрачной неродящей пустыне.
Прямо напротив них сидел, прислонившись к огромному камню, будто сильно устал, скелет, а в ногах у него лежали небрежно завёрнутые в полуистлевшую ткань мечи со знакомыми замками на рукоятях.
В полной тишине.
Ноги сами собой подкосились, и я рухнул на колени, не в силах справиться с внезапно навалившейся слабостью. Точно простреленный, я стал заваливаться набок, но всего за мгновение до соприкосновения с землёй проснулся, обливаясь холодным по̀том, в промозглых болотах Чернотопья.
* * *
- Ну, слава Великой Тверди! Хоть распогодилось.
- Ага. И дичи больше стало.
- Вот-вот! Понятно теперь, почему её раньше не было.
Ноги утопали во мху, который, в свою очередь, утопал в воде. Мошкара с назойливым жужжанием лезла в уши, нос, да и вообще везде, куда только могла залезть, что сначала нервировало, потом бесило, а в итоге перестало волновать. Осеннее солнышко, хоть и подрастерявшее жар, в этот день палило так, словно собиралось высушить нас вместе с активно парящим болотом.
После ночи в болотном замке минуло шесть дней. Как только воды вокруг стало меньше, а туман рассеялся, мы немного оправились от увиденного. Разве что Рэн стал чаще хмуриться и уходить в себя, но это как раз ничуть меня не удивляло. Удивило бы, если б он был весел и беззаботен, как Кир. С гнома-то всё как с гуся вода, а вот пуэри - существо значительно более тонко организованное.
- Местность повышается, - сказал Рэн как бы между прочим. - Думаю, завтра-послезавтра болота кончатся.
- Слава Богам!
- Кир, из твоих уст это звучит как богохульство.
Гном только хмыкнул, нисколько не смутившись.
Я усмехнулся. Следить за языком наш копатель не умел и не хотел. Это даже немного настораживало, ведь если бы он брякнул нечто подобное на людях, неприятностей мы бы огребли по самое не хочу. Ну не любят почему-то люди, когда смеются над их богами...
Я верил, что гному хватит ума вовремя заткнуться, но на всякий случай сказал под видом шутки:
- Значит, когда доберёмся до людей, разговаривать придётся мне.
- Да на здоровье, - отмахнулся Кир. - Я и так не пылал желанием. А нашего друга из прошлого подведёт акцент. Это если он прикроет вот эту штуку, - он указал на аниму.
Рэн задумчиво наклонил голову, словно пытаясь увидеть сияющее пятно между ключиц.
- А он прав, - сказал я, поразмыслив. - Тебе придётся каким-то образом прятать её. Чтобы поменьше выделяться.