========== Глава 1 ==========
Крики гребцов-каторжников – возгласы мучительной натуги, вырывавшиеся разом из десятков грудей, - долетали даже в трюм, вместе с морской водой, хлеставшей в борта. Рабы, запертые под палубой, – и те, кто сидел свободно, тонкокостные юноши, женщины и дети, и те, мужчины посильней, на ком были цепи, - от этих криков вздрагивали и забывали о собственной участи. Попасть гребцом на греческий дромон* – судьбу страшнее трудно было вообразить.
Ромеи, хрустевшие нарядными сапогами по кораблю над головами невольников, одетые в золото господа с намасленными кудрями, были ласковыми в глаза, за глаза же - хитрыми и лживыми сверх всякой меры. И суда их, ходившие из Царьграда за богатствами чужих земель, редко возвращались пустыми.
Среди же живого товара особенно ценились женщины и юноши русов – выносливые, плодовитые матери, сильные работники, красивые наложницы… и наложники. Сейчас ценные пленники из Московии, которую ромеи называли Великою Русью*, сидели, сбившись вместе: несколько женщин всхлипывали, остальные угрюмо молчали. Одна из молчавших рабынь, постарше, еще красивая и сановитая женщина, в богатой одежде, держала руку безбородого отрока, очень на нее похожего. Лицо у нее застыло от неизбывной муки, а юноша украдкой глотал слезы.
Девушка с темными глазами и волосами, постарше этого рабичича и непохожая на него и страдавшую за него женщину, протянула руку и погладила старшую по плечу.
- Может, обойдется еще, матушка…
Та неожиданно спокойно взглянула на девицу.
- Может, и обойдется. Если Господь сподобит, - проговорила женщина. Она сжала губы и перекрестилась. – А нет – я его никуда не отдам, пусть казнят обоих вместе, как вместе брали!
Девушка вздрогнула, вместе с отроком. Им обоим еще очень хотелось жить. Но рабичич остался сидеть, безвольно опустив плечи, а девушка подняла голову и перекрестилась вслед за старшей.
Сухой рот женщины тронула улыбка.
- Тебя как звать-то? Крещеным именем? – спросила она.
- Желанью, - ответила юная рабыня. Она потупилась, потом опять взглянула на старшую: щеки тронул румянец. – Меня так отец назвал – будешь, говорит, у меня самая желанная…
Мать грустно усмехнулась.
- И то - желаннушка, - сказала она. – Только как тебя окрестили-то, дитятко? Такого имени и в святцах* нет.
Желань не помнила – ведь никто не помнит, как его крестили.
- Я из дворовых, - сказала она робко, - нас там много было, господа и поименно не знали…
Старшая тяжело вздохнула. Потуже скрутила темный платок, охватывавший голову и шею; из-под платка на грудь свешивалась толстая седеющая коса.
- А я Евдокия Хрисанфовна, ключница теремов боярина Ошанина, - проговорила она; подняла голову, и в голосе, во взоре на миг выказалась прежняя власть. Запустила руку в кудри своего отрока, мягко усмехнулась. – Его звать Микиткой – один у меня остался от мужа-покойника… Все люди говорили – сын у меня как красная девица…
Желань взглянула в глаза матери, но не выдержала и отвернулась.
Евдокия Хрисанфовна положила ей на плечо горячую руку.
- Пошли мы с ним в Москве на торжище – сапожки купить; а мой Микитка, красна девица, все глазами блудил, к грецким рядам его тянуло… Вот и затянуло обоих – вместо сапожек нас самих сторговали.
Ключница потрогала растрепанную косу. Желань чуть не заплакала вместе с Микиткой – так жалко ей стало сына с матерью, из высоких господских палат угодивших в трюм с рабами.
- Ну а ты как сюда попала? – спросила Евдокия Хрисанфовна.
Желань на затекших от долгого сидения ногах отползла к переборке, отгораживавшей рабов, и посмотрела в щель между разбухшими от сырости досками. До нее снова донеслись согласные вскрики гребцов, которые они перестали слышать, погрузившись в несчастье друг друга.
- Меня тоже в городе схватили, в самой Москве, - сказала девица. – Меня с подружками боярыня Анна Ильинична погулять отпустила, деньгами пожаловала…
Евдокия Хрисанфовна кивнула, прищурив глаза.
- Видно, что ты сама не из простых, - сказала она. – Гладкая, нарядная… Что же, догулялись?
Желань кивнула, закрыв лицо руками от стыда и ужаса.
- Гречин хуже татарина, - сказала Евдокия Хрисанфовна. – Должно – они между собой стакнулись, кто нас с тобой порознь выкрадывал: чтобы воровать людей в базарный день, когда они свое гнилье нам втридорога продавать приезжают.
Желань не выдержала и всхлипнула. Евдокия Хрисанфовна привлекла обоих, сына и чужую девушку, к своей груди. – Лихо нам, детушки… За грехи погибаем, - страстно зашептала она. – Хоть помолитесь, пока время есть…
Желань дрожала на груди, прикрытой широким дорогим платьем, слушала гулкие удары сердца, как церковного колокола.
- Нехристианское, скверное имя у тебя, Желанушка, - и судьба твоя будет нехристианская… - шептала ключница.
Желань прижалась к своей заступнице, закрыв глаза, - и вскоре все трое заснули; как засыпали вокруг них и другие рабы, чтобы набраться сил или забыться перед тем, что им предстояло.
Желань проснулась от озноба, боли во всем теле – она належала себе синяки на голых досках – и голода. Рядом Евдокия Хрисанфовна постанывала, разминаясь: у нее от сырости разломило суставы. Микитка глухо пробормотал, что хочет есть.
Они еще были хорошо одеты, здоровы и благополучны, по сравнению с многими своими товарищами: у некоторых от цепей и грязи, в которой содержались пленники, на руках и ногах появились кровоточащие язвы. Иные из закованных мужчин, кто был бос, поглядывали на хорошие сапоги Евдокии Хрисанфовны и ее подопечных; ключница вместе с младшими отодвинулась поглубже в угол, хотя их обувь не налезла бы мужчинам даже без цепей.
Желань с болезненным выражением взялась за живот. Евдокия Хрисанфовна погладила ее по темноволосой голове.
- Уж тебе-то голодать не дадут, дитятко.
Она проницательно посмотрела на красивое лицо девушки. Сейчас, во время переправы, рабы не вставали по целым дням, но видно было, что на воле Желань двигалась легко, ловко. Ключница тяжко вздохнула и перекрестила ее.
- Господи, так бы и потопила этот вражий корабль…
Тут заскрипел люк в потолке, и все рабы разом подняли головы. Те, у кого еще оставались силы, зашевелились и начали вставать; потом возникла толкучка. Но человек, спустившийся в трюм по легкой деревянной лестнице, которую скинули и придерживали для него сверху, быстро унял беспорядок, вытянув самых беспокойных кнутом; рабы с криками отшатывались, хватаясь за окровавленные лица. Молодой чернокудрый ромей с золотым обручем, перехватывавшим лоб, удовлетворенно усмехнулся. В свете масляной лампы, которую нес за ним такой же раб, как эти пленники, - только откормленный и прирученный, - важный господин прошелся по трюму как по клетке со зверями.
Прислужник по указке ромея поочередно светил рабам в лицо. Мужчин пришедший быстро и брезгливо осматривал издали, но к женщинам несколько раз приблизился; Желань чем-то особенно привлекла его внимание, так что грек, к великому испугу девушки и Евдокии Хрисанфовны, пальцем подцепил ее подбородок и посмотрел в карие глаза. Желань ахнула; а грек засмеялся и вдруг сунул свои белые пальцы ей в рот, оттянув губу, как смотрели зубы лошадям.
Желань застыла от ужаса; а потом с криком отпрянула, спрятавшись за спину Евдокии Хрисанфовны. Та выступила вперед, сверкая глазами.
- Антихрист!
Красивое лицо ромея исказилось; хлыст рассек женщине щеку, глаза уберег только низко спущенный платок. Желань, в страхе за Евдокию Хрисанфовну забывшая себя, рванулась из-за спины заступницы.
- Не тронь ее!
Грек, почти не глядя, протянул кнутом и девушку. Потом, отвернувшись от женщин, отдал приказ на своем языке прислужнику.
И тут Желань увидела, что раздают хлеб; вода у них была, в большом ведре в углу, которое наполняли довольно часто, но из-за еды тотчас возникла свалка. Желань, не раздумывая, бросилась вперед и схватила с полу один хлеб, успев за миг до того, как на него набросились другие голодные рты. Конечно, даже с закованными в железо мужчинами ей было не тягаться.
Девушка отбежала в угол, где ее дожидались товарищи. Евдокия Хрисанфовна, которая утирала концом платка окровавленную щеку, мотнула головой, отодвинув хлеб, когда Желань радостно протянула его ей.
- Вы ешьте, дети…
Желань разломила лепешку напополам.
- Это тебе, матушка, а мы уж как-нибудь…
Евдокия Хрисанфовна, улыбнувшись, взяла предложенную половину и спрятала в рукав своего летника*.
- Приберегу на край, - сказала она.
А остальное троица поделила поровну.
Пленники не знали, как долго они плыли, - здесь, внизу, день был почти равен ночи; но Желань видела, что несколько рабов, послабей, умерло или умирают. Многие были тяжело больны. Желань не знала – сколько среди них больных; она опасалась говорить с чужими, как и ее заступница. Впрочем, здесь почти все рабы держались наособицу, хотя многие сородичи еще в начале плавания сели вместе. Однако говорить друг с другом, чего-то добиваться мало кто хотел – все знали, что это ничему не помогло бы.
Ромеи умели разделять и властвовать всеми племенами.
Когда они причалили и рабов стали выводить, Евдокии Хрисанфовне пришлось опереться на Желань и сына – так разболелись ее суставы; русы держались друг за друга, пока надсмотрщики не глядели на них, перегоняя всех скопом. После многих дней в темноте трюма Желань чуть не ослепило солнце, сияющее над самым прекрасным на свете городом - чудо-городом, повидать который мечталось всем, кто о нем слышал от путешественников.
Но рабам было не до красот Константинополя.
Их согнали с дромона на пристань, где невольников сразу же оцепила стража. Они стояли, изнемогая от усталости, жажды, жары и неизвестности, пока их хозяева о чем-то громко спорили между собой на своем ненавистном языке.
А потом их стали разделять. Желань увидела того самого молодого гречина с черными кудрями, который бил ее и Евдокию Хрисанфовну; он прошелся между рабами, как и тогда, в трюме, пощелкивая кнутом. А потом Желань опомниться не успела, как ее отогнали от ключницы с сыном; девица закричала, Евдокия Хрисанфовна тоже, но они тщетно рвались друг к другу. А потом ключнице стало не до чужой девушки: Желань в ужасе увидела, как у матери пытаются отнять Микитку, “красну девицу”. Но женщина вцепилась в руку сына так крепко, что отнять его могли бы, только покалечив…
Желань успела увидеть, как мать и сына гонят куда-то вместе. Потом толпа невольников всех кровей поглотила их. А Желань вместе с другой группой рабов погнали в другую сторону – через город победителей, навстречу какой-то страшной судьбе.
* Быстроходное парусно-гребное судно византийского военно-морского флота, неоднократно модифицировавшееся и совершенствовавшееся за время своего существования.
* Великая Русь (Великороссия) – политико-географический термин, обозначающий прежде всего историческую область Руси: Северо-Восточную Русь.
* Список святых и праздников в к алендарном порядке, месяцеслов (иногда с некоторыми церковными текстами).
* Широкая и свободная верхняя женская одежда Московской Руси.
========== Глава 2 ==========
По дороге Желань успела только немного осмотреться – в глазах темнело, и все сливалось в одно: чужие смуглые лица, незнакомые перистые деревья, желтые и белые, точно сахарные, дома. Их гнали куда-то под беспощадным южным солнцем по горячей пыльной дороге: перед девушкой-московиткой мелькали черные, окровавленные ноги в оковах, прорванных штанах. Вдруг Желань почувствовала радость оттого, что невольники вокруг так слабы: ей не придется стеречься хотя бы этих мужчин, которые в плену одичали как звери.
По сторонам их щелкали кнуты, кричали надсмотрщики; попадало все больше рослым мужчинам. Желань втягивала голову в плечи, но несколько раз досталось и ей. Девушка шаталась от изнеможения, но хлыст подгонял рабов, подгонял жестоко и умело – всех, кто еще мог бежать, и многих, кто думал, что уже не может…
Их пригнали на площадь, на которой уже теснилась разноязыкая толпа и был сколочен огромный деревянный помост. Покупатели и просто зрители дали дорогу Желани и ее товарищам: возглавлял партию рабов тот самый молодой ромей, которому понравилась Желань. “Кто же он здесь, при их царе?” - невольно спросила девица себя. Грек вскидывал сверкающую драгоценностями руку, расчищая дорогу своим пленникам, и когда поводил своею дланью, все вокруг расступалось перед его властью.
Сбоку от нее кто-то сильно подтолкнул двоих черных и смуглых невольников, не то татар, не то турок, и Желань чуть не упала, когда рабы шатнулись в ее сторону, обдав запахом много недель не мытых тел. Она увидела, что пора подниматься на помост, и вместе с босыми товарищами по несчастью простучала своими подкованными сафьяновыми сапожками по деревянным ступеням.
Она встала высоко над толпой и попыталась выпрямить спину, поднять голову. Сердце неистово билось в груди; множество глаз, рассматривающих живой товар, указующих рук, чужие оскорбительные речи как будто раздевали ее: на позор перед всеми ромеями. Но скоро ее и вправду разденут, всю честь отнимут.
Желань понимала, что, стоя прямо, еще больше выставляется, но иначе держаться не могла. Она даже пригладила волосы на две стороны, для пригожества. Кто захочет купить ее - и что это будет значить?..
Она не понимала, кто торгуется с ее хозяевами и как; а может, они еще прежде были кому-то предназначены, а здешние господа перехватывают их, перебивают торговлю?
Желань не понимала, что делается с нею, пока ее не схватили за плечо и не оттянули в сторону. Продали!..
Славянку, подталкивая в спину кулаками, свели с помоста и отогнали к группе понурых рабов, чья участь была уже решена. Девушка из Руси быстро оглядела своих соседей: с десяток молодых и красивых, как она, женщин, несколько русских лиц… остальные -чужестранки. Евдокии Хрисанфовны среди них не было. Конечно: она уже не в таких летах, чтобы послужить гречинам для утех…
И слава богу.
Но среди товарищей Желани оказались также и дети, и юноши, нежного сложения, похожие на Микитку. Однако Микитки не было. Желань сложила руки и помолилась, чтобы мать и сын остались вместе, куда бы их ни забросило.
Она чувствовала, как ей напекло голову, - и даже прикрыться было нечем, никакой головной повязки. Московитки рядом с ней тоже все были простоволосы – если не расстались с повойниками* еще в пути, значит, девицы, как и она. Желань, закусив губу, еще раз отчаянно оглядела рабов – и укрепилась в своих подозрениях: они все, кого отогнали сюда вместе с нею, нужны гречинам для бесовских прихотей, тешить тело!
Желань подняла горящее от жары лицо и открыто перекрестилась. Она знала, что на Руси исповедуют греческую веру, но чувствовала себя так, точно попала к язычникам. И как помешать таким похотям?
- Как пить хочется, господи…
В горле так пересохло, ноги так дрожали, что, казалось, - за глоток воды и мягкую постель она отдаст и честь свою, и все, что у нее есть. А уж за то, чтобы в баню сходить…
Окрик надсмотрщика ударил ее по ушам; Желань вскинула голову и увидела, что им приказывают идти, сгоняют с этого проклятого места. Она была счастлива идти – только бы дали отдохнуть.
Теперь Желань смотрела по сторонам еще меньше – но вдруг узрела то, что сразу преобразило для нее Константинополь. Удивившись, юная рабыня-московитка впервые увидела белые руины под белым солнцем Царьграда: и по дороге, среди густой зелени рощ, ей снова и снова бросались в глаза величественные груды развалин дворцов из кирпича, белого мрамора, цветного камня. Дворцов, что, должно быть, некогда строились во много этажей. Казалось, что Константинополь брали уже несколько раз, снова и снова сгоняя с места его императоров…
“Какой же он старый… трухлявый изнутри!” - почти с испугом подумала девушка из Руси о великом городе.