Сотир попятился, пропуская его в дом. Фома остановился и повернул красивую белокурую голову к своей подруге, пригласив ее властным жестом.
- Иди сюда!
Феодора, набравшись храбрости, медленно поднялась по ступеням и вошла в дом, похожий на холодный склеп – в которых, как рассказывал ей хозяин, благородные ромеи хоронили своих мертвецов вместо честных могил, вместо предания матери-земле…
Фома крепко взял ее под руку.
- Сейчас мы увидим, что здесь творится, - сказал он. Снова обратил взор на управителя, точно мог повелевать им наравне с Метаксией Калокир.
- Где твоя госпожа, Сотир?
- Она уехала четыре дня назад, - ответил старый слуга. – Мы не знаем, куда.
Под взглядом патрикия он низко склонил голову и сложил руки, словно бы покаянно, - но остался нем.
Фома Нотарас совсем свел брови, глядя на его непроницаемое лицо. Потом усмехнулся.
- Хвалю твою преданность, Сотир! Что ж, надеюсь, ты не откажешь нам в гостеприимстве? Или госпожа не велела пускать меня на порог?
- Что ты, господин!
Старик засуетился. Теперь, когда опасность отодвинулась, он стал любезен. Управитель жестом показал гостям, куда пройти, проводив их в такой же нежилой, хотя и прекрасно убранный, зал.
- Прошу вас сесть, - он указал на высокие деревянные кресла. Феодора села в одно из них и ощутила себя словно бы в холодных мертвых объятиях. Она сжала губы, чувствуя, что добром это посещение не кончится.
Управитель кликнул слуг, которые принесли лампы, так что гостиная приветливо осветилась. Патрикию и его спутнице подали вина. Фома несколько мгновений смотрел на кубок, который взял в руки, - потом с холодным выражением выпил.
Феодора медленно пила, не глядя ни на что вокруг, - только еще более чутко прислушивалась.
Покончив со своим вином, патрикий встал, оправив одежды. Он обернулся к наложнице.
- Посиди здесь!
Феодора посмотрела на него, словно бы недоуменно и сердито, - а потом вдруг тоже встала.
- Я хочу пойти с тобой! – сказала она. – Что-то случилось, мне тоже нужно знать! Я не могу тебя оставить!
Ромей начал гневаться, услышав ее слова, - но когда она закончила тревогой за него, смягчился.
- Хорошо, - сказал он. – Идем.
Он взял ее за руку и обернулся к Сотиру, который все это время ждал внимания господ, стоя у спинки его кресла.
- Проводи нас в кабинет госпожи.
Феодора смекнула, что, должно быть, патрикий уже не в первый раз так распоряжается здесь. Она знала, что греческие женщины значительно более подчинены своим родственникам-мужчинам, чем русские, - слуга русской госпожи не допустил бы подобного самоуправства в чужом хозяйстве, пусть даже и со стороны родича. Или просто такое между двоюродным братом и сестрой позволялось всегда…
Однако теперь это было им на руку. Сотир, не споря, почтительно повел гостей вверх по лестнице, светя им лампой.
- Сюда, пожалуйста.
Старик отворил дверь, и Феодора оказалась в месте, в каком еще ни разу не бывала, - господин до сих пор не допускал ее в свой кабинет, хотя часто давал ей книги и свитки из библиотеки, которые любил разбирать и растолковывать вместе с ней.
Управитель поставил лампу на стол, и она осветила его резные края, полированное дерево стен, бархатные занавеси с кистями. Полки со свитками и, реже, книгами в дорогом переплете занимали всю стену напротив входа. Метаксия любила это место, пожалуй, едва ли не больше всего, подумала Феодора.
Ей вдруг стало стыдно за своего господина и за себя – что она вместе с ним пошла на такое дело; но ромей больше не обращал на нее внимания. Он начал совершенно неучтиво перебирать бумаги хозяйки, приказывая Сотиру светить; Феодора видела склоненную белокурую голову, сверканье платья, когда двигались руки, слышала шуршанье пергамента. Потом наложница попятилась и села на табурет в углу. Она отвернулась, не желая больше наблюдать это бесчинство, если уж не могла ему помешать.
Наконец Фома Нотарас выпрямился, по-видимому, удовлетворенный – но одновременно он был и разгневан. Он гневался куда тише двоюродной сестры – но потому его недовольство было и страшнее…
- Идем, - приказал он наложнице, подойдя к ней. Она встала с места, не сказав ни слова. Патрикий быстро вышел из кабинета, принуждая ее спешить и не оставляя времени подумать. Но думать ей было не над чем: она ничего не знала, как всегда!
Нотарас быстро, почти бегом, спустился по лестнице и вернулся в гостиную. Там он упал в кресло, переводя дух. Он едва мог совладать с собой; вот пальцы побарабанили по подлокотнику, потом рука сжалась в кулак, так что старинные перстни впились в кожу.
- Вина! – приказал патрикий испуганному Сотиру.
Феодора еще не успела сесть. Она встрепенулась и схватила Сотира за рукав:
- Сотир, пожалуйста, принеси закусить, а не то господин напьется! – прошептала она на ухо благородному старику.
Нотарас еще ни разу не напивался при ней так, чтобы забыть себя, - и тем страшнее было представить, как это случится. Но не теперь.
Сотир серьезно кивнул славянке и улыбнулся, успокоив ее жестом. Патрикий мрачно смотрел со своего места на них обоих, но ничего не говорил.
Сотир направился к выходу из зала, и его белая одежда и белая голова скрылись в дверях. Фома взглянул на свою спутницу.
- Что ты ему сказала?
- Попросила и мне принести выпить, - ответила она.
Фома опустил голову.
- Тебе не надо.
Он взялся за голову, и тут Желань поняла – стряслось что-то нешуточное.
Вернулся Сотир, неся на подносе два кубка с вином, белые хлебцы и блюдо черного винограда. Посмотрев в глаза ободренной Желани, он едва заметно улыбнулся. Взяв свой кубок, гостья увидела, что вино разбавлено – и что ее господину, конечно, подали такое же…
Фома Нотарас принялся мрачно цедить вино; сделав несколько глотков, он забросил в рот сразу горсть винограда, разжевал и проглотил. Потом отставил кубок и закрыл лицо руками.
Просидев так несколько мгновений, он допил вино. Феодора даже не притронулась к своему угощению, глядя на поведение хозяина.
Потом Фома встал и, без слов подняв ее с кресла, крепко взял наложницу за руку и повел прочь. Седовласый Сотир следовал за ними со скорбным видом – и видом исполненного долга… Перед кем?
На самом пороге высокий гость обернулся и положил руку старику на плечо.
- Спасибо тебе за твою верность госпоже, Сотир… Надеюсь, ты не скажешь и ей, что я приезжал?
Сотир улыбнулся с видом сожаления.
- Она поймет.
Патрикий кивнул.
- Метаксия слишком умна, - сказал он, - но это было бы еще полбеды, не будь она так же и самолюбива. Для женщины ее желания и домашние обиды куда легче могут затмить весь мир, чем для мужчины, в чем бы эти желания ни состояли!
Управитель кивнул.
Потом посмотрел на обоих господ и поклонился.
- Я провожу вас.
- Не стоит, - ответил Фома. – Ты исполнил свой долг.
Он медленно спустился по ступенькам, ведя за собой Феодору. Они в полном молчании прошли акациевую аллею, потом сели в повозку. Возница тронул лошадей без приказа.
Несколько минут Фома и Желань молчали – потом Желань решилась подать голос, поняв, что сам хозяин с ней не заговорит.
- Что случилось, Фома?
Он словно бы даже не обратил внимания, что его назвали по имени, - хотя это случалось нечасто и было знаком доверия. Феодора заметила, что это льстило ему больше, чем обращение, как к господину.
Нотарас протянул руку и привлек ее к себе.
- Метаксия действует без моего ведома и воли… Она уехала в Константинополь. Для нас это просто ужасно, Феодора.
Он неожиданно сжал свою подругу в объятиях и спрятал лицо у нее на плече, как у матери – или у Метаксии, когда та была рядом. Господин, до сих пор каменно спокойный, вдруг всхлипнул наложнице в шею. Феодора на несколько мгновений застыла от испуга, но потом обняла его и стала поглаживать по волосам.
Он тяжело дышал.
- Моя сестра решилась убить императора.
Желань давно думала об этом, таила в глубине сердца, потому что такое не говорилось вслух, особенно среди греков. Но потом она собралась с духом и обхватила светлую голову господина обеими руками, отстранив от себя. Она посмотрела ему в глаза – он плакал.
- Но разве… Разве вы не задумывали это с самого начала? – тихо спросила славянка. – Убийство императора? – прошептала она.
Патрикий покачал головой. Потом опять припал к ней на плечо.
- Это была самая крайняя мера, - прошептал Фома Нотарас. – Метаксия всегда стояла за убийство и подталкивала к этому меня, хотя я воспрещал ей… Она не понимала, сколько сил приложил император, а с ним и его советники, чтобы установить мир с католиками! Я люблю итальянцев не больше, чем она, – но смерть Иоанна Палеолога уничтожит последнюю гармонию в империи и надежду, что мы противостоим османам. Иоанн - миротворец, Феодора; быть может, именно потому, что стар… Но этим-то он и хорош для нас!
Феодоре стало очень страшно. Она ощутила, будто их маленький элисий вдруг превратился в болото, в котором они топили друг друга вместо того, чтобы вытягивать. Господин сжимал ей руки и задыхался, пытаясь совладать со своими чувствами.
- Но ведь Иоанну уже и так недолго осталось? – прошептала славянка. Фома засмеялся.
- Иоанну, пожалуй, осталось недолго… Но мы еще слишком молоды, чтобы умирать!
- Нас… Нас казнят за это, если раскроют заговор… да? – прошептала Феодора. – О чем же тогда думала Метаксия?
Фома пожал плечами с отвращением.
Он высвободился из объятий наложницы, но по-прежнему сжимал ее руки. Патрикий смотрел в сторону.
- У нее собственные счеты с католиками, - сказал он. – Это семейное дело.
Он улыбнулся.
- Итальянцы тоже мстят за весь род – и всему роду своих врагов… Но разве сейчас такое время?
Желань прижала руку к груди.
- А мне кажется, тут другое, - прошептала она. Кашлянула и закончила в полный голос:
- Мне кажется, Фома, что Метаксия хочет захватить власть в империи. Предупредить приход законного государя. Сейчас она еще может успеть… пока Константин ничего не знает, не правда ли?
Патрикий смотрел на нее онемев. Желань кивнула.
- Да, да… Уж я-то догадываюсь!
========== Глава 13 ==========
Пока ехали до дому, они молчали – у обоих накопилось слишком много слов и мыслей; патрикий, морща белый лоб, выстраивал какие-то государственные соображения, которые наложница не смела нарушить слишком поздним вмешательством. Этот Новый Рим строился без участия - и без расчета на таких, как она.
Но когда они вернулись домой и остались одни в тишине своей спальни, Феодора насмелилась открыть рот.
- Фома, думаю, Сотир солгал нам.
Патрикий посмотрел на нее так, точно впервые увидел. Потом рассмеялся.
- Наивное дитя… Конечно, солгал!
Она покачала головой.
- Солгал в том, что Метаксия могла уехать куда раньше, - ответила славянка. – Он сказал, что не знает, куда она уехала, чтобы тебя отвлечь – чтобы ты не задумался, когда это было, а сразу поверил, что только четыре дня назад…
Ромей, глядя на нее, просветлел - и тут же помрачнел лицом.
- Ты права, - сказал он. – Конечно, именно так они с моей сестрой и сделали.
Потом взялся за лоб, и лицо его исказилось. Он стиснул зубы.
- Проклятье… Проклятье! Как теперь опередить ее!..
- Ты ничего еще не знаешь наверняка, - напомнила Феодора. – Ведь так?
Она помолчала, подбирая слова с величайшей осторожностью.
- Думаю, тебе конечно, следует уведомить Константина о том… что сочтешь нужным сказать, - продолжила славянка. – И ведь тебе нужна военная помощь.
Она даже похолодела, произнося такие слова. Патрикий смотрел на наложницу, точно не верил своим глазам.
Потом губы его искривились.
- Дитя, что ты понимаешь? – спросил ромей. – Ты думаешь, что сейчас можешь изменить судьбу империи… или потягаться со мной или моей сестрой в управлении государством? Разве я говорил тебе что-нибудь до сих пор?
- Я никогда и не притязала на власть, - возразила Феодора.
Она приблизилась к господину и притянула его к себе – так, как он обнимал ее в пути. Они опять обнялись.
- Ты не говорил мне ничего о том, что происходит, не потому, что думал, будто я глупа, - прошептала славянка. – Ты думал… что мне, рабыне, не может быть дела до судеб вашего Рима… и не верил мне.
Нотарас застыл в ее объятиях. Он и теперь ей не верил. Быть может, прежде он даже подозревал в ней убийцу, подосланную сестрой…
Несчастные владыки мира!
Желань обняла его крепче.
- Я, конечно, не знаю того, что известно тебе, - продолжала шептать она, - но знаю, что мятеж, затеянный Метаксией, добром кончиться не может, и не только потому, что такое воцарение противно закону и Богу… Твоя сестра хочет не продлить жизнь Византии – а потешить душу перед тем, как умереть вместе с последним Римом: как умер первый!
Нотарас вздрогнул и отстранился от наложницы.
- Что ты сказала?
Феодора улыбнулась с глубокой жалостью.
- Ты разве не видел, дорогой господин, сколько в твоей сестре отчаяния? У нее душа кричала, когда она смотрела на нас…
- Я не видел, - сказал патрикий. – Я был счастлив и слеп.
Он закрыл лицо руками.
- Господи!
Феодора взяла его за голову и поцеловала в лоб.
- Тебе нужно отдохнуть… поразмыслить. Но непременно отдохни. Если мы потеряли уже столько дней, несколько часов ничего не решат.
Феодора попросила домашнего врача приготовить для господина успокоительное питье. Она научилась делать его и сама, как и некоторые другие лекарства, но еще не решалась предлагать такую помощь хозяину.
Но сейчас врач неожиданно предоставил ей все сделать своими руками – как и отнести питье патрикию.
- Господина исцелит любое средство, полученное из твоих рук, госпожа, - сказал грек.
Феодора хотела напомнить, что она никакая не госпожа, а рабыня из тавроскифов, - но врач молча смотрел на нее своими добрыми проницательными глазами, и она поняла, что слова не нужны.
Она взяла поднос и отнесла в библиотеку – Нотарас расположился там, на мягком ложе, на котором нередко читал. Как будто не хотел отрываться от срочных дел даже на время отдыха.
Господин быстро сел при ее появлении. Он странно посмотрел на славянку.
- Ты приготовила питье сама?
- Да, - ответила она и улыбнулась. – Сама.
Он выпил.
А потом вдруг взял у нее поднос и поставил на столик; притянул ее к себе и уложил рядом, лицом к лицу.
Феодора удивилась, встрепенулась – но хозяин покачал головой.
- Нет… Просто полежи со мной.
Он прижал ее к себе и закрыл глаза. Они долго лежали так, чувствуя друг друга всем телом, ощущая, как сила одного перетекает в другого.
Потом ромей прошептал:
- Когда я был ребенком и моя семья гостила у Василия Калокира… когда я не мог заснуть… Метаксия приходила ко мне и лежала со мной, как ты сейчас. Она прогоняла прочь незнакомые тени.
“Он называет ее сестрой – хотя они не в таком близком родстве, - подумала Феодора. – Неужели его это совсем не смущает? Ведь он спал с ней, обладал ею, в самом деле?..”
- Она старше тебя? – спросила славянка.
- Да, - ответил Нотарас со вздохом.
Он не захотел больше говорить об этом. Через какое-то время Феодоре показалось, что хозяин заснул; но тут он вдруг шевельнулся и спросил:
- Ты хотела бы подарить мне ребенка?
Феодора встрепенулась и села, почти оттолкнув его. Она уставилась ему в глаза с таким выражением, что ромей только горько усмехнулся.
- Понимаю.
Он снова уложил ее с собой, и на несколько мгновений наложница испугалась. Но патрикий только гладил ее, ласкал, как будто запоминая. Пробрался рукой под тунику и нижнюю рубашку и отодвинул набедренную повязку.
Феодора затаила дыхание; но ее только ласкали и больше ничего – пока она не почувствовала, что теряет власть над собой, пока ее не затрясло от желания. Потом хозяин вдруг быстро встал.