одной Игре.
9
- Но почему раньше дядя даже не намекал о Брюсах? И мама?
- Вам бы ничего не сказали и сейчас. Но Совет игры поручил мне
ознакомить вас с одним делом и дать поручение Совета. И это довольно срочно.
Вы ведь послезавтра улетаете в отпуск, в Карловы Вары?
- Да вы что? Шпионите за мной?
- Да вы что? - Спокойно-насмешливо отрекошетил Евгений. -Упаси
Боже! Вы же нашептывали это на ушко Нелли Аркадьевне на нашем клубном
банкете по случаю вашего дня рождения. А Нелли Аркадьевна - дама
экзальтированная, прямо-таки страстная, жуть... Она и сообщила, изрядно
захмелев, всем, что будто влюблена в вас, и вы... пригласили ее в Карлсбад.
Так и сказала на старый манер: "На воды в Карлсбад".
- Ах, да, - виновато опустил глаза Всеволожский.
- Вот там-то, в Карлсбаде, и ждёт вас наше задание. Необычное,
непростое.
- Слишком много новостей и, главное, совпадений, - опять с сомнением
сказал Глеб.
- Давайте сразу, как умные люди, договоримся о простой вещи. Вам,
опытнейшему астрологу и нумерологу, совершенно очевидно, что никаких
случайностей и совпадений не бывает. Так?
- Да, конечно. Есть только Ключи Совпадений от Дверей Случайностей, -
сказал Глеб.
- Вот. Хоть и красивенько сказано, но верно. Итак, вся информация по
поводу нашего задания в Карловых Варах завтра. В случае, естественно, вашего
согласия. И, разумеется, с сохранением втайне от всех, даже домашних, нашего
разговора. Сейчас поздно, третий час ночи. Жду завтра здесь, в Клубе, в 17:00.
Это будет воскресенье. Тихий, свободный день. Вот моя визитка, там
телефоны. До свидания, Глеб.
- До свидания, Джеймс, - Глеб пожал руку Гордона.
10
Мужчины назвали друг друга просто по имени. Это первый шаг к
дружеским отношениям. Или, хотя бы, признак определенного сговора.
Выходя из Клуба, Глеб посмотрел на визитку. Удовлетворительно
отметил про себя, что выполнена она в "каноне" русских деловых и личных
визиток, то есть строго дизайна, без пошлых виньеток. И Джеймс правильно
достал визитницу из кармана, и правильно подал, повернув лицевой стороной
для чтения. Казалось бы, зачем колясочнику, вряд ли часто покидающему этот
особняк, бывшему рок-музыканту, все эти правила дипломатического этикета?
Значит, надо. Значит, считает нужным проявлять учтивость и внимание в
мелочах. Значит, и сотрудничать с таким человеком можно.
-- 2 --
Всеволожский быстро доехал до квартиры у Патриарших прудов, в
которой жил вдвоём с престарелой мамой. Квартира была родителей,
трехкомнатная. Он родился в ней и поэтому считал родной. Отец умер четыре
года назад. А он, Глеб, развелся три года назад и соединение своей внутренней
пустоты с маминым одиночеством считал амбулаторным лечением
"депресняка", который, если сказать честно, не проходил окончательно. А свою
четырехкомнатную на Старой Басманной оставил жене и двум детям. Дочке
двадцать лет, сыну шестнадцать. Дочь, студентку МГИМО он видит частенько
у себя в вузе. Сын заканчивает школу, хочет поступать в МГУ. Видятся они по
воскресеньям, когда едут покататься на велосипеде. Оба любили этот вид
спорта, потом плавали где-нибудь. Сын и дочь приезжали и на дачу, повидаться
с бабушкой, матерью Глеба. Эта подмосковная дача была построена ещё в
тридцатые годы, деревянная с печным отоплением. Но "правильная", без
огорода и всякой показухи. Деревья, кусты и лужайки были так гармоничны с
домом. Настоящая дачная аура начала двадцатого века. И предметы, эти
плетеные кресла, пледы, шали дышали историей, доброй её стороной.
11
Развелся Глеб тяжело. Жена, хоть и была инициатором расторжения
брака, истерила ещё год. Мучила себя, Глеба и детей. Ей, наверное, хотелось
найти самой для себя убедительное объяснение своей этой инициативы, но так
как его не было, единственным способом её самоутверждения было винить
бывшего мужа во всём. Так часто ведь бывает, что серьёзных, настоящих
причин для развода и нет вовсе, вот и начинаются придирки. Сначала, как
водится, недовольство жизненными позициями мужа: "не можешь добиться...
толкнуть... прогнуться... и прочее...". Эти трещинки, конечно, не приводили к
мировоззренческим разломам, но из них потёк ручеек обид, несправедливых,
порой грубых слов, ну, а уж потом поток. Жена была практичным человеком,
знающим твердо, что и как надо делать в той или иной жизненной ситуации, а
Глеб рефлексировал с юношеских лет. Во всем талантлив, сплошной отличник,
одинаково получающий призовые места на олимпиадах по литературе и
математике. В общем, рыхлый субъект! Проучился на мехмате МГУ два курса,
бросил. Поступил в МГИМО, на третьем курсе женился, закончил МГИМО,
поработал атташе в Таллине, не понравилось. Бросил дипломатическую
службу, но ещё долго работал в аппарате МИДа, защитил кандидатскую, затем
докторскую диссертации. Теперь четыре года работает профессором в
МГИМО. Читал сначала курсы по социологии коммуникаций, конфликтологии,
затем курс по связям с общественностью, сейчас - международной
журналистике. Недавно ему стукнуло сорок три, уже совсем взрослый
дяденька. Но ему скучно, не интересно, не "вкусно". Аппетит вызывают только
игры. Он профессионально играет в карты (преферанс, покер и пр.) и шахматы.
Причем профессионально не в смысле турниров, а в смысле специальной
подготовки к каждой игре (составление астрологический и нумерологической
карт, психологического портрета каждого из противников). А радость? Радость
дарят не победы в играх. Радость и праздники дарят путешествия. Он, уже
многоопытный человек, не уставал открывать мир, углубляться в изучение
всего нового. Он чувствовал тайну мира и хотел, жаждал познать коды этой
12
тайны. Хотя бы часть. И ещё хотел приключений, настоящих, дерзновенных.
Сейчас вот он с трудом договорился со своим заведующим о том, что
ассистентка заменит его на зачетах, пока он на четырнадцать дней съездит на
курорт. Завкафедрой ворчал: "курс у тебя трудный, аккуратненький такой,
деликатная вещь - международная журналистика". Ему под восемьдесят, он
педант, глуховат и не способен заметить, что журналисты давно "несут" не
просто "беспардонную" кривду, а наглую ложь и бред. Но зрение у академика
неплохое: "Попроси свою длинноногую хоть юбку на зачеты подлинней
надеть". "Хорошо. Всего два зачета, а к своим экзаменам к концу июня я
вернусь". "Ладно-ладно... Твоя эта... хоть зачеты помилосердней поставит.
Ты-то известный инквизитор".
Заведующий знал, что ездить в конце мая в Карловы Вары - глебова
традиция. Двенадцать лет с парой-тройкой годичных перерывов. А работник он
ценный, очень добросовестный, много ведет методической, научной работы,
берет кучу дипломников, блестящий лектор.
Да, Глеб Сергеевич любил в мае Карловы Вары, цветущий миндаль,
акации, теплая, ещё не жаркая погода. Два первых раза он ездил на курорт с
женой (у неё были неполадки с желудком), три раза с женой и дочкой, пять раз
всей семьей. Порой ему казалось, что платаны в парках и заповедниках, куда
они любили выезжать, взяв напрокат машину, помнят смех его детей, любящие
глаза его жены. Бывшей жены. Былые счастливые годы!
...Глебу не спится. На улице рассвело. Тёмные плотные шторы
в спальной Глеба оставляют для солнечных лучей лишь узенькую щель. Такая
же узкая щель от приоткрытой Гордоном "двери в неизвестность" увлекала и
беспокоила. Информации на грош, хоть она и весьма неожиданна и очень
серьёзна. Дядя... Брюс... задание... Но строить планы и обдумывать что-то
сейчас бесполезно. Прана, эта жизненная энергия, уже набрала свою утреннюю
силу. Глеб любил эти часы, верил в их благодать, творческое начало.
13
"Начало... Эх, братец Глебушка, ты, оказывается, не знаешь истории
своего рода... и мог бы не узнать никогда! Вот тебе и Ключи Совпадений. Так
ведь и в Большой Истории белое пятно на белом..."
Своего любимого дядьку, дядю Алекса (так он, как и мать, привык
называть его) он расcпросит только часа через три. Тот ложился заполночь, его
мучала бессонница. А клёво, однако, быть потомком "русского Фауста",
"русского Нострадамуса". Так Якова Брюса окрестили историки. Вот ещё
почему дядька увлекается эзотерикой и юного Глебушку приучил и увлёк,
серьёно увлёк астрологией и нумерологией. Это теперь его главное Пра̍вило и
Прави́ло в жизни.
Глеб быстро встал с кровати, достал из ящика письменного стола тетради,
линейку, циркуль, том "Эфемериды" и стал быстро чертить, затем взял линейки
и транспортиры собственного изготовления, калькулятор. Этими своими
линейками и транспортирами Глеб очень гордился. Он придумал их в конце
второго курса мехмата для своих астрологических и нумерологических
изысканий. По сути на них он изобразил несколько рядов чисел наподобие
рядов Фибоначчи. Глеб до сих пор делал все новые линейки и транспортиры,
соизмеряя их с зодиакальной системой в рядах и последовательностях
моментов времени. Через двадцать минут тренд своего поведения на
сегодняшний наступивший день он понимал. "Эх, знать бы день и год
рождения этого Евгения-Джеймса, да ещё бы точное время суток...". Глеб
улыбнулся, вспомнив дядькину шутку: "число служит кому-то и чему-то. Что
записано у богословов? Что придет Антихрист тогда, когда все мы будем
оцифрованы и вычислены".
Глеб ещё раз вгляделся в свои листочки. "Точно!". Он хлопнул себя по
лбу. "Это же рядом. Надо сейчас же туда пробежаться. Не пройти, а именно
пробежаться. И не бегал ты по утрам давненько. Ай-ай-ай!". Тихое, сонное утро
воскресенья, чистый отдохнувший город. Быстро пробежав до Тверского
бульвара, потом по Большой Никитской, Всеволожский чуть приостановился.
14
Вот он, знакомый с детства Брюсов переулок. А теперь новый будто. Медленно
Глеб брёл по переулку, всматриваясь в дома, их номера. Вспомнил из Гессе:
И снова начертанья предо мною
Вступили в сочетанья,
Кружились, строились, чередовались,
Из их сплетений излучались
Всё новые эмблемы, знаки, числа -
Вместилища неслыханного смысла.
"Игра в бисер" - подумал Глеб - нет, не совсем об этой Игре намекал
Гордон. Он говорил о Совете игры, то есть о чёткой организации и структуре
управления, координации и подчинения. А глубокие интеллектуалы -
эгоцентрики, не любят они быть в организациях. Хотя... Полно ведь примеров,
когда для очень умных людей власть была сладка!".
Глеб остановился у памятника Хачатуряну. "Что в своей "Игре в бисер"
выделяет Гессе? Да, да... Музыка... Математика... Шахматы... Семиотику...
Вообще герметику...". Глеб все вычислял что-то в голове, обращая знаки в
числа одному ему ведомой полуинтуитивной волшебной палочкой.
Обрадовался, когда в нужный момент выскочило "39". Вскликнул: "Привет,
Тридевятое царство". Быстро глянул на часы. "Точно! Тридцать девять минут
девятого, а вот и тридцать девять секунд!". Ещё прогулялся от памятника до
храма Спиридона (Воскресенской церкви) и побежал домой.
Дома ждал завтрак и записка от мамы: "Уехала с тетей Лизой на нашу
дачу. Не забудь съездить на Даниловский рынок. Купи весь набор на неделю.
Да... Петрушки, редиски и укропу не забудь. Целую.".
Глеб Сергеевич принял ледяной душ, приготовил апельсиновый фреш.
Позавтракал и сделал звонок дяде в Санкт-Петербург. Из разговора было
совершенно ясно, что дядя в курсе глебовских новостей, пожелал плодотворной
(как он выразился) поездки в Карловы Вары и встречи там с "червовой дамой".
Ещё сказал о переведённой им для Глеба суммы денег (назвал число весьма
15
окрыляющее). Глеб искренне поблагодарил и обещал по возвращению из Чехии
заглянуть в дядюшкину "голубятню".
"Ну что ж! Все хорошо! Я хочу Перемен, хочу Большой Игры. А сейчас
четыре часа сна.
Проснувшись и приготовив себе большую чашку крепкого кофе с
бутербродами, он погрузился в интернетную паутину. Он читал о Якове Брюсе.
Час потребовался, чтобы бегло ознакомиться с биографией и чудесами предка.
Но более всего "зацепила" его "жуткая" смерть. "И смерть ли? Вероятнее, все
же призрак... Ведь не известно, где похоронен... Брюс мог устроить любую
мистификацию... Большой, видать, был мастер" - думал Всеволожский. Слово
"мастер" прозвучало в голове по-особенному, и Глеб это отметил. "Граф ведь,
из первых лиц... Так просто и бесследно уйти трудно... Эх, съездить бы в
Глинки, всего-то час-два дороги, да уже только по возвращению... Пора к
Консультанту".
Он запарковал машину на Пречистенке и решил до Клуба прогуляться
пешком. Есть ещё двадцать минут. Другая, неинтернетная паутина мучила его
сознание, не давала "улова ясности и уверенности". Паутина интуитивных,
подсознательных ассоциаций. И никакая медитация не успокаивала. Некоторую
уравновешенность придавали мысли о дяде. Не мог ведь этот мудрец, человек
тонко организованной психики, остроумец "вляпаться" в неблаговидное дело!
Да нет, мог! Мог, потому что был, несмотря ни на что, доверчив и чрезвычайно
эмоционален и, следовательно, подвержен чужому сильному влиянию. Глеб
рассуждал, вспоминая: "Преподавал любимую "Историю философии". Вот где
можно было искупаться в "любомудрии" разных веков, разных философских
учений. Но зачем было в конце 70-х на лекциях расхваливать эзотерику,
углубляться в зороастризм, в теорию масонства, говорить, что в этих учениях и
ложах главное - это свободный нравственный выбор человеком благих мыслей,
благих деяний, совершенствование и просвещение, пути к идеалам Добра,
Истины, Всеобщего Братства и Высшей Справедливости. Эти слова, как и
16
Любовь, Гармония и Согласие, парткомом института трактовались иначе.
И, хоть он и пытался вяло объяснить, что рассказывает он студентам о раннем
масонстве и тому подобное, курс у него отобрали и дали курс, поменяв местами
слова: "Философия истории". Дядя и тут не "выстоял" и двадцать лет. В
середине 90-х историю начали перекраивать. Теперь уже добровольно Алекс
"ушёл" в курс "Культурологии", где дышалось привольнее. А игра?! Дядька
любил играть, но при всем умении не умел себя сдерживать, останавливаться
вовремя. И замечательно, что к зрелым годам, где-то к пятидесяти, бросил игру.
Как раз набирала темпы перестройка страны и обнищание народа. На какие
"шиши" играть?! Да и обидно умному человеку проигрывать! Да, да... После
этого дядя начал сильно меняться... Что-то бо́льшее вошло в его жизнь.
Наверное, это Большая Игра Консультанта.".
Глеб уверенно приложил карточку члена Клуба к специальному
окошечку под табличкой "DG". Теперь ему ясна была это аббревиатура.
Открыл дворецкий и проводил гостя на второй этаж в кабинет Наблюдателя.
Джеймс Гордон был очень приветлив, но когда Всеволожский, усевшись
поудобнее в кресле, вопросительно посмотрел в глаза хозяина, то увидел там