– Возможно, и не придётся, – он широко улыбнулся. – Давайте договоримся сразу, чтобы потом не было недоразумений. Как нынче принято выражаться, на берегу. Моё имя – Андрей Владимирович Сыскарёв. Друзья и враги зовут Сыскарь. Клиенты – Андрей или Андрей Владимирович. Вы, так как мы, судя по всему, почти ровесники, можете звать Андреем. Так вот. Докладываю о проделанной работе я только один раз, но в двух случаях – когда она выполнена полностью, и, когда выполнить её не представляется возможным. Далее. Никаких инструкций от клиентов я не получаю, поскольку действую абсолютно самостоятельно, на свой страх и риск. Я могу попросить о помощи или об услуге, но только в интересах дела. Что касается денег, то, если мы договоримся, вы заплатите мне один раз сегодня и второй – после того, как я найду вашу дочь. У вас дочь пропала, я правильно понял?
– Да, – сказала пани Стефа. – Дочь, – её голос едва заметно дрогнул. – Богдана… – она взяла бокал и сделала несколько торопливых глотков.
– А если не найдёте? – спросил мужчина и поднялся с кресла. – Это не вам, продолжайте.
Теперь Сыскарь увидел, что в правой руке, возле уха, он держит смартфон и, судя по чуть отстранённому взгляду, внимательно слушает какого-то собеседника.
«Но не настолько внимательно, чтобы не услышать меня».
Мужчина сделал круговой жест левой кистью. Молодой человек по имени Иван подошёл к креслу и развернул его на сто восемьдесят градусов. Мужчина благодарно кивнул и уселся, продолжая держать смартфон возле уха.
– Если не найду, верну аванс. За вычетом, разумеется, накладных расходов, – ответил Сыскарь.
– Я понял, – сказал мужчина в трубку. – Спасибо, будем думать. Перезвоню.
Он выключил смартфон, положил его на столик, затянулся сигаретой и выпустил дым к потолку.
– И каков аванс? – спросил. Был он явно старше всех здесь присутствующих. Лет за пятьдесят, среднего роста, полноватый, широкоплечий, с редкими, словно прибитыми пылью, коротко стриженными волосами.
– Треть от всей суммы за работу.
– Коля… – произнесла пани Стефа.
– Подожди, Стефа.
Женщина молча налила себе воды и откинулась на спинку кресла.
О как, подумал Сыскарь, значит, всё-таки, есть тут не только хозяйка, но и хозяин.
– И сколько вы хотите за всю работу? – спросил хозяин.
– Если найду за неделю или меньше, начиная с завтрашнего, дня, тридцать тысяч долларов. Аванс – десять тысяч. Если потребуется больше недели, то с каждым днём сумма будет уменьшаться на тысячу долларов. То есть, если на поиски уйдёт десять дней, вы заплатите двадцать семь тысяч. Две недели – двадцать три тысячи. И так далее, вплоть до двадцати дней, когда сумма, за вычетом аванса, становится нулевой. После этого поиски прекращаются, и аванс возвращается. Или не возвращается, если есть результат. Не важно, хороший или плохой.
– То есть? – нахмурился мужчина. – Что значит, хороший или плохой?
– Он имеет в виду, что наша девочка может оказаться мертва, – сказала тихо пани Стефа. – Так?
– Увы, – кивнул Сыскарь. – Как ни неприятно об этом говорить, такое случается. Не часто. Но случается.
– Звонков о выкупе не было, – резко сказал мужчина и затушил сигарету в пепельнице.
Сыскарь едва заметно пожал плечами.
– Сима, – мужчина посмотрел на Симая.
– Что, Николай? – цыган сидел на стуле в свободной позе, забросив ногу за ногу. Только шляпу снял и держал её небрежно за поля двумя пальцами.
– Ты уверен в этих людях?
– Как в себе, – твёрдо ответил кэрдо мулеса, даже сел ровнее.
– Уверенности мало, – сказала Стефа. – Нам нужно, чтобы вы нашли нашу девочку.
– Приложим все силы, – сказал Сыскарь. – Это единственное, что я могу вам обещать.
– Хорошо, – сказал мужчина после непродолжительного молчания. – Мы принимаем ваши условия. Подождите.
Он поднялся и вышел из гостиной.
– Я бы не советовала вам нарушать условия нашего соглашения, – сказала пани Стефа. – Но не подумайте, что это угроза. Просто… просто мы очень любим свою дочь, и … – она умолкла и снова припала к бокалу с водой.
«И сочтём глубочайшим личным оскорблением, если вы попытаетесь нас обмануть», – мысленно закончил фразу Сыскарь.
Вернулся мужчина и положил на стол пачку долларов.
– Ваши десять тысяч, – сказал он. – Забирайте.
– Спасибо, – Сыскарь, не считая, спрятал деньги во внутренний карман куртки. – Как я понимаю, мы начали работать?
– Да, – сказал Николай.
– Тогда у меня сразу вопрос. Ваша дочь жила с вами?
– Разумеется.
– Нам хотелось бы осмотреть её комнату. А также посмотреть содержимое компьютера, телефона, планшета… Вообще любого гаджета, принадлежавшего ей, где есть чип и память.
– Мы уже смотрели, – сказала пани Стефа. – И очень внимательно. Увы, ничего.
– И всё-таки.
– Проводи их, Стефа, – сказал Николай.
Они вышли в прихожую, повернули направо и по широкой каменной лестнице поднялись на второй этаж. Сквозь витражное арочное окно на промежуточной площадке между первым и вторым этажом лился разноцветный утренний свет.
Комната Богданы, расположенная с восточной стороны особняка, была, как прикинул Сыскарь, около тридцати метров квадратных площадью и выходила окнами и балконом в сад. Высокие потолки, тяжёлые светло-голубые шторы и дорогие обои в бледно-синих фантастических цветах. Широкая деревянная кровать у стены, вычурная люстра с множеством хрустальных висюлек, зеркальный шкаф-купе, несколько полок с книгами, компьютерный стол, кресло и два стула с высокими спинками возле журнального столика. Газовый, покрытый изразцами, камин. На стене над кроватью – картина в раме. Портрет Богданы Король. Написано тщательно, даже искусно, но без художественного блеска. Умело раскрашенная фотография по большому счёту. Правда, девушка красивая, ничего не скажешь. Взяла всё лучшее от мамы и папы.
– Компьютер можно включить? – спросил Андрей.
– Конечно, смотрите. Там нет пароля, – ответила хозяйка дома.
– Ирина, займись.
– Хорошо.
– Почта и соцсети в первую очередь, – напомнил Сыскарь.
– Да.
– Когда вы в последний раз видели вашу дочь? – он повернулся к пани Стефе. Та негодующе дёрнула плечами (не понравилось слово «последний» в данном контексте, догадался Сыскарь, ничего, это по-русски, потерпит), но ответила:
– Три дня назад. Семнадцатого сентября. В первые сутки мы беспокоились, конечно, но не очень сильно. Дело в том, что накануне у нас был разговор… как бы это сказать… В общем, мы поспорили. Она требовала большей свободы, мы с отцом возражали.
– Ей было мало свободы?
– Видимо, она так считала. Мы с Николаем думали иначе.
– Подругам, друзьям звонили?
– И не раз. Никто ничего не знает. Она просто не вернулась домой. Телефон отключён и отследить его невозможно. Пробовали те, кто в этом очень хорошо понимает. Ничего. Планшет тоже был с ней… – голос пани Стефы дрогнул, она прижала ладони к лицу и заплакала. Тихо и очень-очень горько.
– Ну-ну, – Андрей осторожно подвёл безутешную мать к креслу, усадил. – Мы найдём её, обязательно. Но нам потребуется ваша помощь.
– Да, разумеется… – в руке пани Стефы невесть откуда появился платок, она прерывисто вздохнула, вытерла глаза. – Всё, что вам нужно.
– Телефоны и адреса всех знакомых вашей дочери. Родственников, друзей, одноклассников – всех, кого только можете вспомнить. Подробный отчёт по тому дню, когда она не вернулась домой. Где была, во сколько должна была вернуться, во что была одета, что имела с собой. Писать не обязательно, можно на диктофон. Её фото. То, на котором она, как вы считаете, больше всего на себя похожа. Желательно на бумаге и в электронном виде. Вы сильно накануне… э-э… поспорили?
– Вы имеете в виду, не поругались ли мы?
– Именно это я имею в виду.
– Я бы не сказала, что мы поругались. Мы даже пришли к компромиссу. Раньше ей разрешалось возвращаться домой не позже одиннадцати, а теперь договорились на двенадцать. Да и вообще… Никто не хлопал дверью, не кричал и не впадал в истерику. Под конец разговора Даночка нас даже поцеловала, пожелала спокойной ночи… И утром была в хорошем настроении… – из глаз пани Стефы снова чуть не потекли слёзы, но она справилась с собой, поднялась. – Извините, я пойду к себе. Приготовлю вам список знакомых и отчёт о том дне и фото. Кстати, можете взять в её компьютере, какие вам подойдут. Она… она похожа на свой портрет, – пани Стефа посмотрела на стену с портретом. – Я потом посмотрю, и мы распечатаем лучшие.
– Конечно, – сказал Сыскарь.
Когда они покинули особняк семейства Король, на часах было без четверти два. За оградой у калитки уже стоял далеко не новый, но вполне приличный на вид «форд», возле которого курил их давешний водитель. Он передал Сыскарю ключи:
– Коробка – механика. Справитесь?
– Без проблем.
– Тогда счастливо.
– И тебе не хворать.
Они уселись в машину. Сыскарь – за руль, Ирина рядом, Симай – на заднее сиденье. Двигатель завёлся легко. Сыскарь тронулся с места, развернулся в конце пустой улицы и, демонстрируя хорошую зрительную память, поехал назад без навигатора.
– Какие наши планы? – спросила Ирина.
– Сначала поесть, – ответил Сыскарь. – Лично мне на голодный желудок плохо работается. Где в этом городе можно вкусно пообедать, Симай?
Цыган весело рассмеялся.
– Проще сказать, где нельзя. Давай домой, ставим машину, и я отведу вас в прелестное местечко.
– А зачем ставить машину? – удивился Сыскарь. – Пить я не собираюсь.
– Не в этом дело, – сказала Ирина. – Просто грех по Княжечу в первый день ездить на машине. Лучше ногами, больше увидишь. Да, Симай?
– Правду глаголешь, – согласился тот. – Но и по кружке-другой пива – не помешает. Пиво здесь хорошее.
– Что, неужели не хуже, чем триста лет назад? – усмехнулся Андрей.
– Если и хуже, то не сильно.
От дома на Парковой до того места, куда отвёл их Симай, оказалось около двадцати минут неспешной ходьбы, и Сыскарь действительно не пожалел, что они пошли пешком. Город Княжеч был красив той старинной красотой, которую не хочется рассматривать из окна автомобиля. Узкие, запутанные, мощённые гладкой тёмной брусчаткой улицы. Трёх-пятиэтажные дома, по одному виду которых понятно, что построены они сто, двести и больше лет назад. Арочный каменный старинный мост, переброшенный через речку Полтинка. Запах кофе, шоколада, цветов на клумбах, тонких женских духов и хорошего табака (здесь многие мужчины курили трубки).
– Странно, – сказал Андрей, когда они, перейдя реку, свернули на тенистую от уже начинающих желтеть клёнов, улицу, названную в честь композитора Мусоргского. – Слышал, что Княжеч похож на Питер. По-моему, совершенно не похож. Мне сначала показалось, что, скорее, некоторые старые районы Москвы напоминает. Замоскворечье, арбатские переулки… Но сейчас вижу – нет. Совсем другое.
– Конечно, другое! – живо поддержал разговор Симай. – Москва какая была, вспомни? Избы да изредка усадьбы. Плетни, заборы. Петухи кричат, свиньи в лужах валяются. Каменных домов – раз-два и обчёлся. Тротуары хорошо если деревянные… Деревня, одним словом. Только большая – пока из конца в конец пройдёшь, три раза напьёшься, пять подерёшься, два протрезвеешь, семь охренеешь. А тут и триста лет назад сплошь каменные дома стояли вдоль улиц. Хотя город был гораздо меньше. Здесь, где мы сейчас идём, уже поля начинались. То есть, это я к чему? Не могут быть похожи города, которые росли совершенно по-разному.
– Ого, – сказала Ирина. – Да ты, Симай, гляжу, знатоком архитектуры и градостроительства стал?
– А то, – важно сказал цыган и, не выдержав, рассмеялся. – Просто у меня память хорошая. Тут недавно как раз один знаток при мне рассуждал на эту тему – о схожести и различиях между Москвой и Княжечем. Я и запомнил. К слову, вы знаете, что у них один небесный покровитель?
– Святой Георгий, что ли? – спросил Андрей.
– Он самый… Так, вот мы и пришли.
Сыскарь поднял голову. Они стояли напротив трёхэтажного дома, часть первого этажа которого и открытая веранда рядом, были заняты кафе-рестораном. «Под нашей горой», – было написано на вывеске крупно. И ниже, по-польски, мельче: «Pod naszą górą».
Глава третья
Домой я возвращался поздно. Сначала задержался в редакции, чтобы подготовить в завтрашний номер «подвал» о доблестной работе полиции по обезвреживанию шайки грабителей. Эти стервецы действовали в районе Старого парка. Используя велосипеды, которые за последние пару лет вошли в Княжече в большую моду, они навострились на ходу вырывать у прогуливающихся дам ридикюли и сумочки, после чего налегали на педали и мгновенно скрывались из виду в глубине извилистых парковых дорожек и тропинок.
Потом зашёл поужинать в «Весёлый метранпаж» и застрял там, зацепившись языком с коллегами из других газет.
Обсуждали, понятно, убийство на улице Кожевников.
Днём мне не хотелось этого делать, но сейчас, после выхода номера, почему бы не насладиться минутой славы? Пусть и приправленной изрядной долей зависти, куда ж без этого.
Пьян я не был (двести грамм шустовского коньяка под жареные колбаски с пюре и салатом, да, да, знаю, что так коньяк пить не принято, но мы, репортёры, ребята без новомодных психологических комплексов, так что пьём спокойно), однако находился в том приподнятом настроении, когда свои физические возможности оцениваешь несколько выше, чем они есть на самом деле. И вообще готов на подвиги.
На Заворотной улице, по которой удобнее всего пройти к моему дому, людей и днём-то мало, а уж ночью и вовсе встретить кого-то – большая редкость. Магазинов и питейных заведений здесь нет, а жители – в основном, мелкие буржуа – спать ложатся рано. Поэтому я невольно обратил внимание на человека, который сначала шёл мне навстречу по другой стороне, а затем свернул в подворотню. Она же «брама», как обычно говорят в Княжече, используя польское слово. Человек этот, в длинном тёмном плаще и широкополой шляпе не прошёл во двор, а остановился под арочным сводом брамы, прислонившись к стене и почти скрывшись от любопытных глаз с улицы в густой темноте.
Не задумываясь, что и зачем делаю, подчиняясь внезапному импульсу, я свернул в похожую браму на своей стороне улицы, прошёл вглубь, затем тихо вернулся, остановился в точно такой же густой ночной тени, в которой прятался незнакомец, и постарался в ней раствориться.
Так прошло с четверть часа. Думаю, если бы не шустовский коньяк и жажда подвигов, мне бы и в голову не пришло поступить подобным образом. Стоит себе человек в браме и стоит. Мало ли. Может, женщину ждёт. Сейчас она спустится к нему, и они… Что? Пойдут гулять по ночному городу? Или к нему? Почему тогда он не поднялся прямо к ней? Там муж или дети? Странно. Как и то, что я вообще задаю подобные вопросы, а не иду домой… И это не вор-домушник. Те приступают к работе позже, часа в два-три ночи. Кто тогда? Будь я проклят, если не узнаю. В конце концов, как считают многие, я лучший репортёр в городе и намерен всячески поддерживать своё реноме. Потому что если его не поддерживать, то место быстро займёт кто-нибудь другой, и тогда попробуй, отвоюй обратно. Да, я честолюбив. И любопытен. И люблю, когда мне хорошо платят за хорошо сделанную работу. Моя работа бывает опасной, как, например, теперь? Да, бывает. Но репортёр, который не умеет рисковать и, главное, не чувствует, когда рисковать необходимо, может прощаться с профессией и переходить в те же метранпажи…
Наконец тень в тени шевельнулась. Скользнула вглубь подворотни и словно провалилась в стену. Ясно, поднимается по лестнице, больше ему некуда деться. Что делать? А, была не была. Иначе и ввязываться не стоило.
Выйти из брамы – две секунды. Пересечь улицу – три. Ещё три, и я уже в другой браме, у лестницы, ведущей на второй этаж и выше.
Незнакомец поднимался очень тихо, но я всё-таки улавливал едва слышное поскрипывание деревянных ступеней и старался идти за ним шаг в шаг, чтобы наши скрипы совпадали. На лестнице было темно. Электрическое городское освещение ещё не добралось до улицы Заворотной, а управляющий, видно, экономил на газе. Тот, за кем я шёл, не зажигал ни фонаря, ни спички, ни свечи. Только луна, вынырнувшая из-за туч, давала скупой намёк на свет, проникающий в узкое грязноватое окно на лестничной площадке. Но и этого намёка мне хватило, чтобы снизу бросить взгляд на незнакомца, когда он остановился ненадолго на площадке между вторым и третьим этажом. Остановился и прислушался. Теперь я заметил, что на нём, кроме длинного плаща и широкополой шляпы (в каком-то смысле мы были одеты похоже), ещё и чёрные перчатки. Также он был явно выше меня ростом.