Прирожденной музе,
одним касанием крыла
соединившей мою Землю и с Небом, и с Бездной,
драгоценной
Женечке.
Есть женщина – мать, есть женщина – блядь, есть женщина – муза.
С одной тепло, сладко с другой, с третьей жизнь чудо.
Но говорят, есть еще одна: не женщина, а икона.
Прильнешь, поймешь: жизнь – сон, все спят. А ты проснулся. Ты дома.
Глава 1.
О лошадях и их чучелах
Внезапно покинутый женой, вернувшейся из отпуска сразу же за вещами Вася почувствовал себя вывихнутым из жизни. Вывих – довольно болезненная травма и Васю потянуло на обезболивающие в виде моих запасов виски и на покой философских бесед. Обычно веселый, активный и общительный, он стал больше размышлять. Бывает, стоит у окна, смотрит неподвижно на улицу несколько минут, а потом скажет:
– Все мы приходим на эту Землю для одного, для того, чтобы проявить и познать всю безграничность и вариативность любви. И все, что нам мешает – это наш эгоизм, наша любовь к себе.
Я посмотрел на него и сказал:
– Глядя на тебя, кажется, что ты пришел сюда, чтобы познать всю глубину и беспредельность одиночества.
Вася продолжает смотреть в окно, а потом отвечает:
– А ты знаешь, что породистый жеребец-производитель может покрыть натуральным образом очень мало самок? Но если его сперму собрать, то искусственно можно оплодотворить тысячи кобыл. Поэтому на конезаводах есть даже специальная профессия: жеребца подводят к чучелу кобылы, а этот человек должен вовремя направить член коня в спермоприемник.
Помолчав, он продолжает:
– Я вот думаю: как часто мне казалось, что в самый важный момент чья-то неведомая рука берет меня за шиворот и направляет совсем не туда, куда я стремился, и светлая мечта вдруг оказывается просто каким-то чучелом. Но все же я не могу обижаться на судьбу. Ведь я, по крайней мере, не чувствовал себя самим этим чучелом.
– Или рукой, которая держит член коня, – не выдерживаю я. – Ты соединил все: и беспредельность любви через искусственное осеменение, и бесконечное одиночество среди чучел, на которое судьба обрекает нас при помощи веры в любовь. Ты знаешь, я буду за тобой записывать.
Вот так и началось, что я стал записывать некоторые его мысли. Он верит, что мы живем ради ближнего, а я верю, что человек самодостаточен и ему никто не нужен. На мой взгляд, Васина философия – это смесь экзюперизма и инфантилизма. Он говорит, что хочет любить, а подразумевает, что будут любить его. Дескать, приручите меня. Приласкайте. Строит из себя самца, а сам ищет мамочку. Ну…, кто не без греха?
– Если бы я точно знал, что мир существует только в моем воображении, и я могу все, что только могу вообразить, то я бы любил, любил, любил, любил и любил без конца и без остановки. Потому что не знаю большей радости, когда любишь и чувство это из тебя сифонит, льет и плещет, – говорит Вася. – Однако ж или мир существует не только в моем воображении, или воображение не только мое… И если искать смысл жизни через опыт, который мы получаем, то все мы: и богатые, и бедные; и мужчины, и женщины; и дети, и взрослые вынуждены пережить и выстрадать одно и то же: отделенность от других, тоску по ближнему, по единению, по слиянию. Все мы переживаем одно и то же – опыт одиночества. Спасения нет. Спасение в любви, но… настоящая любовь несовместима с жизнью. Вот как-то так, что ли… – сказал Вася и добавил: – Главное, правильно подобрать наркоз.
Услышав про наркоз, я наливаю ему виски и говорю:
– Нет плохих отношений, есть неправильно выбранная дистанция между партнерами, глупые ожидания, несбывшиеся надежды, полученный опыт или потраченное время.
О том, чего хочет женщина, и о похмелье.
– Сколько лет живу, а все не могу понять, чего же хочет женщина, – говорит Вася, выливая остатки виски себе в стакан.
Я смотрю на стакан.
– Смотри, – говорю я. – Давай все упростим до максимума. Вот стакан. Если сравнить с женщиной то, о чем он мечтает? О том, чтобы его наполнили.
– Ну и что? – Не понимает Вася.
– А-то, дорогуша. Наполняй, да пей. И нечего усложнять, – говорю я.
Вася налил. Задумался, а потом, многозначительно сказал, глядя на меня через стакан:
– Я хочу еще раз повторить: искушенный человек НЕ ПЬЕТ ДЛЯ КАЙФА. Его цель – похмелье. Именно невыносимое утреннее чувство вины может вознести и дух и мысли до новых высот. Чем хуже настроение, тем меньше нужно выпить, чтобы его достичь. Опохмеляться стоит не тогда, когда плохо физически, а тогда, когда вы не можете вынести ту ясность понимания бытия, которая является вам утром. Впрочем, искусство пить и заключается в том, чтобы правильно рассчитать именно силу похмелья, а не опьянения. Те, кто пьет для веселья, в компании, просто переводят продукт. ТОЛЬКО ОДНОМУ! ТОЛЬКО НА НОЧЬ! И ТОЛЬКО ИЗ МЕРНОГО СТАКАНЧИКА! И вот какая мысль посетила меня сегодня утром: а не в том же ли и смысл любви? Не в ней самой, а в похмельном синдроме, который за ней следует, когда ее не принимают или она проходит. А может быть, вообще… полнота достигается только после того, как все кончено. Не строительство дома, а пепелище должно венчать постройку. Не рождение, а смерть венчать жизнь. Не свадьба, а развод венчать брак. Не первый взгляд, а первое: «иди на х…» венчать встречу двух сердец.
Я чувствую, что нам пора пройтись, прогуляться и проветрится. Мы идем на Петропавловку, к Неве.
Об охране архитектурных памятников и о глубинах.
Мы с Васей любим иногда прогуляться по Петропавловской крепости. Хотя на улице от философии меня все время отвлекают девушки. Вася тоже любит поглазеть по сторонам. Хорошо, что оба мы умеем держать нить беседы и, пусть с паузами, все же доводим любой диалог до логического завершения. Вот и сейчас я отвлекся:
– Во! Мой тип! Смотри. Вот именно такой изгиб ноги, четко выверенный природой угол между бедром и голенью (а у меня есть вкус!). Совершенная пропорция. Когда вижу, дыханье перехватывает. Как тебе?
– Ма-а-альчишка! – Смеется Вася. – Ножки, как говорит Петербургский тибетолог Алла Сизова – это же факультатив! Ты ж мужчина. Ты самой природой задуман, чтобы нырять глубоко. Где ж твой глубинометр?
Я смотрю на него так, что он поясняет:
– В глаза надо смотреть! Есть девушки с длинными ногами и глубокой… в общем, не важно, но в глаза посмотришь и сразу ясно – мелкА! То есть, не глубока. Я люблю таких, чтобы посмотрел и равновесие боишься потерять от того, какие там бездны. Чтобы как ночью в море купаться, когда под тобой черно и километры в глубь. Чтобы живот сводило от страха и восторга. А еще, когда приглядишься, а там, в глубине грусть притаилась и черти, черти, черти с кочергой и угольком. А она, как пленница царя морского с самого дна тебя молит: «Спаси меня, мол, если такой идиот, рискнешь», ну а ты балансируешь: упасть или нет. И вот так, по канату, над пропастью столько, сколько выдержишь. Во-о-от. А ты… ножки.
Я посмотрел на него и спросил:
– А ты своему психоаналитику это рассказывал?
– Нет, а-то вдруг он мне это все разжует и объяснит. Как же я тогда жить буду без этих бездн? Я моряк! Мне без моря нельзя.
– Глубинометр, – задумчиво проговорил я – По-английски depth-meter почти как death-meter. Смотри, поаккуратнее. О! Глянь, еще замков понавесили!
Мы с Васей договорились, что однажды купим по дюжине маленьких розовых навесных замочков, подпишем их примерно так: "и любовница Света" или "и Маша" Придем на Петропавловку и будем довешивать эти замочки к другим замкам, которыми изгадили цепи и мосты молодожены. Должно получиться примерно так: Висит большой замок с надписью: "Сергей и Люба", а к нему довешен наш маленький с надписью: "и любовник Вася" Придет Сережа с Любой посмотреть на свой замок, а там ему привет от нас с Васей. Может отучим народ глумиться над историческими местами…
И тут мне вдруг вспомнилось… мне было лет восемнадцать. Вижу ножки. Подхожу знакомиться. Она оборачивается. Ей лет сорок пять. Видит мое замешательство и спрашивает: "Юноша, вы знаете, что такое сублимация? Вот идите и сублимируйте." И ведь, блядь такая, именно она познакомила меня с Фрейдом и выбрала мне профессию.
Об ипотеках и самодостаточности
Вася все пытается меня приучить с ним пить, но я ему объясняю, что мне это не надо. Он спрашивает почему, и я решил объяснить ему свой взгляд на жизнь.
– С чего начинается целый ряд русских народных сказок? С того, что герой теряет свою вторую половину – мудрую и прекрасную, и отправляется на ее поиски. Обретение ее вновь означает обретение счастья. В какой-то момент мне стало ясно, что речь идет о поиске своей целостности. Обретение целостности и возвращение к себе все меняет в человеке и в отношениях между собой и миром. Вижу красивую девушку и думаю: «А какая красота у меня внутри!» Вижу дорогую витрину, а думаю: «А какие богатства во мне самом!» Вижу Солнце и думаю: «А сколько потаенного света в моей душе!» И это не фантазии, не идея, а явно ощущаемая реальность, которая, как мне кажется, и есть цель всех духовных поисков. Мне вообще кажется, что фраза: «возлюби ближнего своего» относится как раз к этой самой внутренней половине у каждого в душе.
– И ты понимаешь, что деньги, ипотеки, женщины и дети – это все фигня? – Сыронизировал он.
– Ну конечно! Вот именно! Настоящий герой должен претерпеть все соблазны, чтобы вернуть себе утраченное состояние духовной целостности, а женщина… Понимаешь, брат. Мне кажется, что женщина – это совершенно инфернальное существо, ожившее чучело твоей кобылы, цель существования которого соблазнить мужчину и направить его не на поиски свободы духа, а в тот самый спермоприемник на ипотеки, деньги и выплату долгов. Она ведь тебе напоет, что живем ради любви, что счастье – это быть не в гармонии с собой, а в гармонии с ней, и что ее любовью к ребенку весь мир освящается, а ты Богом поставлен вить гнезда и выплачивать ипотеки.
– Так ведь без этого человечество выродилось бы!!
– Всегда, когда нечего сказать, начинаются глупые обобщения! Ты не о человечестве думай, а от себя говори. Тебе нужны ипотеки? Нет. Твой ребенок будет вынужден решать твои незавершенные кармические долги, которые как шли от Каина, так и идут, и становится их все больше и больше. Пойми – больше! Нет! На фиг ипотеки! Лучше уж монгольские рукописи переводить, как твоя Алла.
– Может все-таки нальешь? И давай уж выпей со мной!
– А давай! Соблазнитель хренов! И ты на той стороне! Господи, прими за святую воду! – И я наливаю тридцать грамм себе тоже.
О любви к Богу и женщине.
Странно, но, когда Васе удается уговорить меня выпить вместе с ним, мы приходим к одинаковым выводам. Прошлый раз он пришел ко мне в студию грустный. Я налил не только ему, но и сам выпил. После третьего бокала он начал рассказывать какую-то грустную историю. Я хотел подбодрить его, а договорились до таких выводов… Например, что влюбленная женщина так же несносна (а-то и более), чем не любящая. И вообще выносить женщину можно только, если сам ее любишь. То есть это мужчина должен любить женщину, а не она его. Так уж природа задумала. Но ведь любить – это значит ВСЕ делать бескорыстно, от души, терпеть все, восхищаться независимо от того, что там, может, и нечем восхищаться. Жертвовать, всепрощать. То есть быть в полном смысле христианином. В этот момент не помню уж кто вспомнил, что самыми главными заповедями являются любить Бога всей душой, всем сердцем и всем разумом своим и ближнего, как самого себя.
И тут нам захотелось уйти в монастырь. Так проще! Проще! Любить Бога – задача несравненно более легкая. Любить брата или друга тоже просто, удобно и легко.
А женщину… невыносимую и в любви, и в ненависти…
Но, значит, что все эти монахи – просто хитрые дезертиры. Мы тут за них отдуваемся, алименты платим, язвы лечим, а они там… попели, попостились и в рай… ???
В общем, круг замкнулся. Ждем старости. Пьем виски из мерных стаканчиков.
Перед уходом Вася сказал:
– Всю жизнь хотел понять женщин. И профессию из-за этого выбрал. Интересно! Не было на свете ничего загадочнее. А теперь не хочу. Женщину не надо понимать. Ее надо любить. А любить страшно. Почему? Если думаешь о том, где находится этот страх, то видишь, что суть именно в мужском начале. Оно логично. Оно всю жизнь пытается при помощи логических конструкций, всяких договоров и обязательств как-то обезопасить себя. Но когда ты любишь женщину, ты должен от всего этого отказаться. А для мужского ума это страшно, непонятно и с точки зрения логики, с о в е р ш е н н о бессмысленно.
О борще, чувстве вины и самолюбии.
– У меня был один знакомый, – говорю я. – Пожилой уже мужик, психоаналитик, талантливый бабник и знаток женских сердец, но была у него история, которая озадачила его на всю жизнь. Лет пятнадцать он держал на коротком поводке свою любовницу, которая надышаться на него не могла. Однажды почти восемь часов она простояла на морозе в очереди, чтобы джинсы ему купить. И когда его жена все-таки от него ушла, он пришел к ней и сказал: «Вот теперь ничто не помешает нам быть счастливыми. Будь моей полностью».
– И что?
– А она ему в ответ: «Да я тебя ненавижу. Не-на-ви-жжжжжууууу-у!»
– Ну, так и в чем суть-то? – Опять спрашивает Вася.
Да вот тебе еще одна формула любви. Влюбленность вызывается оскорблением самолюбия, которая вынуждает противника взять реванш, который ему никак не дается. Мы выбираем человека признание именно которого нам необходимо и годами пытаемся его заслужить. Но причем тут любовь? Кто это говорил, что русская баба любить не умеет, а может только жалеть? – Я смеюсь.
– А русский мужик чем лучше? – В ответ мне смеется Вася. – Он тоже любить не умеет. Может только чувствовать себя виноватым. Мы выращены на этом чувстве. Это наша эмоциональная база. Многие женщины, как я подозреваю, на этом комплексе, на желании оправдаться и получить признание, всю жизнь едут в рай. И счастливы… наверное.
Мы смеемся оба и вдруг Вася говорит:
– Если взять все противоречивые и иногда взаимоисключающие требования, которые женщины выдвигают мужчинам, то получится, что нужно-то только одно. Мужчина должен быть ОЧАРОВАН. Это одно стоит всего остального. Тогда он будет чутким, предупредительным, прощающим, заботливым. А самое главное – он САМ будет счастлив. Понимаешь? Сам!
Он задумался, а потом продолжил:
– И не важно, кто ему попадется: дура, стерва, блядь или тихая скромная и влюбленная в него самого. Он этого не поймет, а будет видеть перед собой божество. Я вот помню (он усмехнулся), сижу я на кухне, а моя бывшая орет мне, что я ничтожество. Что ее трясет от меня. И в самом деле не выдерживает и тарелку супа мне на голову кидает. И вот я сижу весь в супе и… очарован. И, мать его, совершенно счастлив.