Не успели ещё толком освоиться и разложить баулы в камере, от соседей раздался стук.
– О, братва, здорово! Деньги, хорошие вещи есть? Можем доставить наркотики, алкоголь. Всё для вас, братва уральская!
– Сейчас подумаем, – крикнул кто-то, отвечая на соблазнительное предложение.
– Можем и анашу достать, – искушали новоприбывший этап из соседней камеры.
У Арбалета, денег, слава богу, не было, да и вообще не хотелось мутить. Кто они, там за стенкой, можно ли им доверять? Но один шустрячок с этапа выпрыгнул на лестное предложение, полез в кабуру договариваться как затянуть контрабанду. Незнакомец с той стороны успокаивал его:
– Братан, давай деньги! Тут опера торгуют, у нас с ними всё нормально. Сейчас принесут.
Вася уральский намазался и загнал им на три грамма ханки.
И уже где-то через полчаса они узнали, кто у них сидит за стенкой. Вскоре распахнулась дверь и…
–Давай на шмон! А говорили, денег нет! – орали надзиратели.
Два часа они по-новой перевёртывали все баулы. Этапникам сразу стало понятно, что за соседи втягивали их подпольную торговлю. Когда дверь за надзирателями закрылась, стукнули в стенку – тишина. Только минул через 20 подошли к этой кобуре.
– А, браток, – начал обезденеженный Вася, – Ну, а что с ханкой?
– У нас тоже шмон был. Всё обшмонали. Ничего нет. – ответили из-за стенки.
Арбалет усмехнулся: всё понятно. Эти ребята из соседней камеры работают заодно с мусорами и просто разводят новоприбывшие этапы на бабло. А потом, когда наладили связь с другими камерами, всё окончательно прояснилось.
Им отписали: «Ваши соседи – это пресс-хата, и вас, братва, эти мрази обманули. Там на весь этаж через хату сидят прессовщики, всех неугодных закидывают к ним, и они ломают людей. На жизнях этих гадов кресты стоят. Им терять уже нечего, и мусора используют их в своих интересах: у кого явки выбивают, у кого – деньги. И ты ничего ему сделать не можешь. Он – за стенкой. Ты его даже в лицо не видел, а встретишь – не узнаешь».
Объегоренный Вася не мог успокоиться, был вне себя от ярости и пинал в стену ногами.
– Говори. – ответили в той стороны нагловатым голосом.
– Это, подтяни, кому деньги отдали, – Вася всё-таки хотел найти в этом гадюшнике хоть какую-то справедливость.
На той стороне что-то невнятно бормотали: ясно, что уже прокололи чужие деньги.
– Меня зовут Абрам. Ты знаешь, кто я? – переговорщик с той стороны сразу начал наезжать на Васю. – Я – самый главный прессовщик в этой тюрьме. И завтра ты, чёрт, превратишься в говно у меня в камере!
Вася негодовал от такой наглости.
– Я всю Россию проехал! Ещё ни в одной тюрьме меня так не дурили. А тут эти продажные суки обнаглели и творят, что хочется им, гадам, и мусорне поганой! Да я его завтра задушу, если только попробуют к ним перевести.
– Ну-ну, не дай бог. Ты не переживай. – успокаивал его Арбалет, – Пусть это будет всем нам уроком.
(Для того, чтобы прекратить эту подлую и позорную для нашей страны практику прессования (зачастую и совершенно невинных людей), практику, буквально калечащую наших, таких же как и все мы соотечественников, необходимо всего лишь одно жёсткое слово Руководителя государства… Но, глядя на то, как униженно и раболепно оправдываются непонятно в чём, наши руководители перед омерзительными в своей наглости европейскими геями и лесбиянками, становится понятно, что ждать нам жёсткого слова и решительного поступка просто неоткуда… Если только небеса от гнева не разверзнутся…).
Арбалет думал только о том, как бы побыстрее уехать в лагерь из этого клоповника, вернее, гадюшника. Ну бывают же на земле такие места!
Почти трое суток он не спал. Клопы никому не давали покоя. При первой же попытке задремать или поспать человек сразу становился кровавым бифштексом. Спасались только крепким чифиром. Все с нетерпением ждали очередного этапа. С соседями (чертями мусорскими) больше не общались. Бог их накажет (или люди добрые глотки перережут). За всё в этой жизни приходится платить. И уж конечно за верную службу АДминистрации. Как всё у этих чертей продумано: загоняют человека в ад и издеваются над ним как над подопытным кроликом. Реконструировать эту систему поздновато, её можно только сломать. И ни в коем случае нельзя ей сдаваться и бояться этих отмороженных бесов, стоять до конца. Хватило бы только сил в этой неравной битве!
А может, только смерть освобождает человека от этого смердящего Ада, который все не хотят замечать и раскрашивают его, как дешёвый глянцевый журнал, в жалкое подобие жизни? Недаром же на могиле одного мудрого чернокожего американца написано: «Наконец-то свободен!»
…Да, маловато нужно нашему многострадальному человеку для счастья. Когда наши подопечные дождались, наконец, что их заказали на очередной этап, они радовались как дети, бегущие к праздничному торту. Вот они маленькие призрачные радости маленького человека, редкие мгновения иллюзорного покоя и счастья, когда его, этого живого ещё человека, гонят из одной кучи дерьма в другую! И бежит он не по своей воле, это безжалостная и неумолимая Система пинает его своими подкованными сапожищами, пытаясь окончательно сломать, смешать со своим дерьмом, растоптать и унизить гражданина великой страны!
Дай бог вам, молодые браться наши, не потерять в этом жестоком аду частицу божественного света, дарованного вам всевидящими небесными покровителями вашими, и достойно пройти через все предстоящие вам испытания.
К радости слабых духом у всех они – разные. Кого Господь больше любит, того и сильнее наказывает, тому и достаются самые сложные испытания, а слабосильным детям своим он не даёт непосильных испытаний. Фактически каждый на подсознательном уровне выбирает то, что он сможет унести. Арбалет выбрал свой нелёгкий путь, видимо полагая, что в поисках истины он должен пройти именно его…
Этап подъехал к колонии под номером 42, где отбывали наркоманы со стажем со всей страны. В этой колонии строгого режима собирались самые хищные отбросы нашего миролюбивого высокоморального общества. Вот и занесла сюда нелёгкая нашего Арбалета.
Перед воротами колонии зеки всегда испытывают лёгкий мандраж: одному богу известно, что ждёт каждого новоприбывшего за этими крепкими воротами. Когда зеки спрыгивают с воронка, у всех одна мысль: «Ну, с богом!» Можно, оказывается, у нас с одним и тем же билетом многократно проскакивать на любимый спектакль:
– Быстрей! Бегом! Руки за голову! Давай-давай, девочки, похватали свои косметички (это так остроумная охрана зековские баулы величает). Слушайте сюда! Называю фамилию, подрываетесь, и по полной доклад: фамилия, имя, отчество, статья, срок, начало срока и конец. Вы всё поняли? – орал заметно пьяный, практически бухой ДПНК (дежурный помощник начальника колонии). Вся ночная смена была на приёме этапа, в поддержку подскочили и конвойные из зоны – всего человек сорок.
– Ну всё, девочки, поехали. – и началось: Иванов Иван Иванович, статья 102, срок – 10 лет и т.д. и т.п.
Зеки перебегали из одной кучи, создавая в другом месте точно такую же, падали на корточки, держа руки за головой, и ждали своей дальнейшей участи.
Арбалет сидел, посмеиваясь над самыми перепуганными зеками, отчеканивающими дрожащим разноголосьем свои весьма содержательные доклады.
После этой дружеской встречи (вернее, не совсем приятной процедуры) весь этап построили и повели в КИЧу (ШИЗО), где, по всей видимости, находились камеры временного содержания. Когда этап, выйдя из шлюза, оказался в зоне, намётанный взгляд Арбалета увидел не совсем приятную для глаз картину. Пока шли до ШИЗО, все пытались рассмотреть свой новый дом. Здесь придётся отбывать свои немаленькие сроки.
Нравится, не нравится –
Спи, моя красавица.
Над тобой летают птицы,
Наши братья и сестрицы.
Так как этап приехал ночью, ничего особо рассмотреть не удалось. Но две пятиэтажки заметно бросались в глаза на общем сероватом фоне. Странно, везде бараки для зеков в один или два этажа, а тут такие пятизвёздочные отели для проживания такой закоренелой и отъявленной публики.
Всех новобранцев-добровольцев загнали в ШИЗО.
– Вы здесь до утра!
Опять огромная холодильная камера, без света, над головами – всего одна решётка… и чистое, звёздное сибирское небо наших далёких предков.
На улице – минус пятнадцать, в камере, кажется, – и того меньше. Ну ничего, до утра дожить можно. Запасливые зеки деловито доставали чифиртаки, дрова. Сразу человек пять начали варить чай. О, этот волшебный запах чая, сваренного «на дровах» (т.е. на тонко порванных простынях)! Арбалет не забудет его никогда. Как он ему нравился! А как вкусен был крепкий чай-чифир на освежающем сибирском морозце, когда только далёкие звёзды слегка освещают колеблющиеся в тумане лица заключённых-побратимов! Образовалось пять кучек зеков. Все сидят довольные вокруг своих «чаёв», очередной получает горячую кружку, делает два хапка и тут же передаёт её дальше. Кто-то высыпал конфет, кто-то достал сигареты. И начался ритуальный процесс традиционного зековского чаепития. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. В Японии веками существует искусство чаепития, у наших зеков – это тоже настоящее искусство самого чистого, братского розлива. И как эта бывалая закопчённая кружка объединяет совершенно разных людей в истинное, подпольное братство! Каждый участник ночного языческого пиршества после двух своих хапков издавал благодарственное кряхтение. В каждой импровизированной чайхане велись задушевные разговоры, и никто не замечал, что в камере холодно, как в ледяном доме.
Все пребывали в прекрасном настроении: кто морил анекдоты, кто рассказывал свои жизненные истории. У всех был за плечами богатейший, незаурядный опыт, и каждому было что порассказать…
(Жаль, нет сейчас в нашей оскудевшей литературе фигур масштаба Достоевского, Шаламова, Солженицына… Какие захватывающие эпохальные произведения создали бы они из этих поучительных рассказов! Разве загонишь современных авторов в тюремную камеру! Придётся нам, самонадеянным любителям, в поте лица своего потрудиться над этими тяжёлыми (в любом смысле) творениями, вместо того, чтобы спокойно и беззаботно, веселя разбойничью варяжскую кровь, потрошить барыг-наркоторговцев и грабить распухших от наворованного жира банкиров).
После того, как выпитый чифирчок разгонит по телу застоявшуюся было на холодке кровь, становится нужна и сигарета. Какое это удовольствие (правда за отсутствием других удовольствий) – курить сигареты после нескольких «хапков» крепкого чая! Как они согревали преступные души на покусывающем уши и носы морозце!
Не успели ещё докурить первые сигареты, дверь камеры открылась.
– Здорово, братва! Я – Жёлудь, старшина изолятора. Вот принёс вам общак. Братва передаёт. Так у нас встречают каждый этап. Водки и наркотиков нет, но чай и курево всегда имеются. Лагерь на чёрном ходу. За лагерь отвечает Птаха. Если у кого есть вопросы, или у кого по жизни не ровно… Есть такие?
В ответ – тишина. Народ в карантине собрался бывалый и битый.
– Ну и ладно. Утром – баня, карантин, а потом – по отрядам.
Тут же на старшину посыпались вопросы:
– Братан, ну а как тут с запретом? Алкоголь, наркотики?
– Выйдете в зону, всё узнаете. Достать всё можно.
Некоторые, самые нетерпеливые зеки с плотоядным предчувствием своего «удовольствия» уже потирали руки. Арбалета запрет не интересовал. Для себя он принял твёрдое решение: никаких наркотиков и никакого алкоголя. Всё, хватит, только спорт и чтение. Надо отходить от прежнего, приводить себя в порядок, возвращаться к жизни, которая, увы, так трагически и несправедливо коротка. Поэтому и держался Арбалет в стороне от любопытствующих и неисправимых своих коллег.
На Жёлудя, этого крупного мужика из приморской глубинки, один за другим сыпались деловые вопросы.
– Братва, да выйдете в зону и всё узнаете. – его, таёжного человека, заметно начинала утомлять эта импровизированная пресс-конференция для избранной публики, он старался побыстрее закрыть за собой двери камеры. – Ну, всё, братва, до завтра. Я здесь человек маленький.
Это говорил на прощание человек двухметрового роста и богатырского телосложения, совсем, кстати, непохожий на наркомана. Впоследствии Арбалет узнал, за что Жёлудь отбывал свой немаленький срок.
Он организовал у себя в деревне, где-то в глухом лесу, плантации с анашой, бережно выращивал и собирал урожай на ладони или раздевался догола и бегал по своему анашиному полю, а потом стирал прилипшую пыльцу в план. Этим жила и его родная деревня, да и все близлежавшие. Выращивали анашу, собирали её и сбывали городским и всяким прочим приезжим, охочим до чудодейственного таёжного снадобья, любителям побаловать себя выращенным в экологически чистых условиях планчиком.
Но однажды он не сумел разглядеть в городских приезжих обычных оперов, организовавших ему контрольную закупку. Он просто не ожидал такого разворота. Сколько он себя помнил с раннего детства, столько он и занимался этим: выращивал и курил план. Вся деревня выращивала и курила… А тут налетели работники Госнаркоконтроля, о существовании которого он даже и не подозревал, и сцапали его, как говорится, прямо на месте преступления. Заказали ему усердные опера много – целый мешок. Вот и дали таёжному промысловику Жёлудю сразу и надолго строгача. Но он, уже в лагере, так и не смог осознать, за что же он сидит. Он же всю жизнь этим занимался. Занимался этим и его дед, а потом и отец. Именно заботливый отец и обучил его всем премудрым тонкостям выращивания урожая, сбора и сбыта его. А теперь этому здоровому безобидному мужику приходилось отбывать свой немаленький шестилетний срок. А когда он отбухает этот срок, выйдет на волю и… сразу начнёт заниматься тем же самым. Зона таких богатырей никогда не исправляет, а Жёлудь – потомственный растаман (пожизненный травокур). Только теперь он будет заниматься своим ремеслом более осторожно; научит его зона распознавать ушлых оперов с первого взгляда.
Утром весь этап повели в карантин. Пятиэтажки, казавшиеся ночью пятизвёздочными отелями, при дневном свете оказались весьма убогими обшарпанными строениями. Окон почти не было, кое-где оконные проемы были затянуты целлофаном или забиты одеялами… Да, бытовая сторона жизни налажена была в колонии явно не образцово. Это Арбалет сразу подметил.
А когда они зашли в карантин, никто и не подумал выдать им фуфайки, робы, матрасы, простыни… В чём приехали, в том и ходи, а многие ведь беззаботно прибыли на это постоянное место жительства в летней одежонке. Наркоманов, как людей безнадёжных, родственники грели ещё меньше, чем обычных зеков. Почти никто не получал ни посылок, ни передач. Вот и крутились все, кто как мог.
В карантине – единственный, первого образца, ламповый, сломанный навеки телевизор, редко на каких шконарях валялись матрасы. Везде непролазная грязь. Видимо, помещения убирались только к самым великим праздникам… Ну вот, теперь из 20-го переехали в 19-й век. Арбалета обрадовал только турник в локалке. Больше ничего, радующего самый неприхотливый взгляд не было. Раньше на литературном языке всё это называлось «мерзостью запустения».
Когда этап вроде как бы разместился в карантине. Всё продолжалось по заведённому ритуалу: весёлый смех, шум, чаепитие… и снова знакомство. Вроде бы вместе ехали в столыпине, потом несколько дней пробыли в одной камере, но всё равно знакомство продолжалось… (Надо откровенно признаться, наши вольные – потому и редчайшие – читатели, что у каждого зека, в отличие от законопослушных граждан, богатейшие и интереснейшие биографии. Но если бы вы знали, как дорого им пришлось заплатить за такие «богатые» биографии! Так что завидовать тут, прямо надо сказать, нечему).
Большинство – люди старше тридцати лет, с богатым жизненным, да ещё и с наркотическим опытом. А когда человек в кайфе, он постоянно попадает в разные приключения (это ещё классик наш А.П.Чехов заметил). Наркоман постоянно идёт по краю, по лезвию ножа, ему неизвестно, что ждёт его даже в течение ближайшего часа. Ежедневный лихорадочный поиск длится у некоторых годами и десятилетиями. А тут на 42-й зоне, собрались все заходники, ранее судимые, те, кто уже побывал на Бакале в колонии общего режима, где проходили первые всесоюзные сборы наркоманов по обмену уголовным опытом. А это была единственная в стране колония строгого режима для наркоманов. Свозили сюда зеков со всех самых дальних уголков нашей необъятной родины, многие встречались здесь уже по второму разу, а самые неугомонные и по третьему. Как-то странно одновременно и стремительно началась в своё время распространяться наркомания в нашей стране, будто по общему плану или чьёму-то заказу. Вскоре началась борьба с ней по заимствованному западному опыту. Но у нас в России свои особенности и другое понимание жизни, поэтому мы, как и обычно, испытывали всё на своей драной шкуре…