(Да не всё ли у нас и в стране-то держится на долготерпении наших мужиков-работяг и баб-тружениц?).
А «блатные дяди», чтобы не идти в разрез с администрацией, поставляющей в зону наркоту для них и смотрящих, сдерживают недовольную толпу щедрыми дешёвыми обещаниями. Блатные наркоманы проколоты до костей, но соображать могут, и «смотрящих» они ставили таких, с кого за косяки спросить можно, в общем, марионеток. И трудовые массы слушались этих смотрящих, а если кто-нибудь ослушивался, тогда толпой приходили блатные и забивали по самые уши. Красиво были устроены эти показательные расправы над непокорными. А если происходили серьёзные косяки, то человека объявляли гадом, и не было ему места среди людей. Он становился изгоем среди изгоев. Его выгоняли из отряда, его били мусора на вахте, его закрывали в КИЧу, в изолятор, в одиночку. На его судьбе ставили крест, пока люди, те же наркоманы, не решали его вопрос. Всё устроено, всё продумано.
Но, наконец, подошло и время долгожданного обеда, а то бедные легавые совсем угорели в своих тёплых полушубках держать ворота. Наконец один из них весело орёт в толпу:
– Ну что, чайки, ломанулись! – и открываются заветные ворота.
До столовой всего двадцать метров, но, посрамив знаменитый бостонский марафон, толпа действительно «ломанулась» в забег, давя друг друга. Если бы кто-нибудь упал, его бы затопали, но не остановились. Арбалет был потрясён от увиденного им впервые такого зрелища. Да, вот это довели колонию! Карантин по графику заходил на кормёжку последним.
Ага, хлебушек сегодня, слава богу, есть. Впервые за последние четыре дня. Столовая одновременно являлась и лагерным клубом. По сцене, тоже заставленной столами, сновали с деловым видом разжиревшие, как православные попы крысы, видимо, в поисках остатков еды, но зеки-то ничего не оставляли, буквально вылизывали тарелки. Причина такой их благочинной дородности так и осталась неизвестной, но эти обнаглевшие твари худощавых зеков почему-то совсем не боялись. Карантин уселся обедать. Еда была, если можно так сказать, просто отвратительной: вода, картошки почти нет, плавает что-то чёрное или червивое… Хлеб – это особая, отдельная статья: чёрный, спец.выпечка. если из него слепить звёздочку и кинуть со всей силы в стену, то с этой звёздочкой ничего не будет. После такого хлеба зеков подолгу мучила изжога. Если кто-то высказывал недовольство, ему грубо отвечали: «А ты что, на курорт сюда приехал? Не надо попадать». – с одной стороны, они отчасти правы, но с другой… Арбалет был в ужасе от увиденного: «На дворе 21-й век. Ну ладно, быт не налажен, ладно, не одевают и не обувают в колонии, но, блин, зачем зеков ещё и голодом морить? Даже если они наркоманы и преступники? Кто тогда те, кто разворовывает государственные средства и морит заключённых голодом, якобы исправляя их? Кто эти люди? Просто рвачи или такие же преступники? Кого они могут исправить?» – Много о чём думал возмущённый таким скотским отношением к живым людям Арбалет.
Вечером пришли в карантин его друзья. Арбалет не мог успокоиться и негодовал:
– Димыч, что за х…я? Куда привилегированные блатные смотрят? Подняли бы бучу! По четыре дня в зоне нет хлеба! У нас что, самая нищая и голодная страна? У нас что, опять идёт Отечественная война? Нас лишили свободы, но еды нас не лишали.
Димыч морщился. Он сам всё видел и всё понимал, но давно уже мечтал быстрее снять 62-наркоманскую статью и уехать на родину, а то тут чужая земля, другие порядки, поэтому сейчас он и не приветствовал возможные скандалы.
– А блатные, – негодовал за унижаемый народ правдоборец Арбалет, – должны, в первую очередь, думать о мужиках, а не о своих венах.
– Ну, а что мужики? Они молчат. Их запугали. Методы разные. Много способов давить на массы и загонять их в страх, лишь бы молчали…
– Ну надо же что-то делать! А, Кулан?
– Надо. Надо валить отсюда, и так вся зона нагрета на блатных, а начнёшь массы шевелить, блатные не справятся и доложат мусорам, а у тех – известные методы: КИЧа, ПКТ, крытая… и поедешь как дезорганизатор. Ну и что? Тупик.
– Это же блядство какое-то!
– Как и везде в стране, – вставил Азим, который не особо любил заниматься словоблудием.
– Ну а мы-то здесь. Надо что-то делать. Хотя бы задать вопросы смотрящим.
– Да на х… им это надо. У них на всё есть готовые ответы.
Но героическая натура Арбалета не могла смириться со всем увиденным.
«Ну, шакалы». – негодовал про себя Арбалет, от злости ещё больше отжимаясь и подтягиваясь, – «Ну я задам им вопросы. Сейчас осмотрюсь, всё разузнаю, ознакомлюсь с лагерем, найду единомышленников, но молчать не буду. Я им не овца, которую можно безнаказанно стричь. Погодите, я вам всю кровь выпью. Буду готовиться ко всему. А пока я читаю, тренируюсь и знакомлюсь с колонией…»
Упрямый герой наш стремился побольше узнать о колонии, о всей видимой и скрытой от глаз движухи в зоне. Узнал он и за пром.зону, которая оказывается фактически не работала, вот почему зеков не кормили. Работы не было, и мужики ничего не зарабатывали. Никаких производственных заданий, всё по мелочи.
Но ширпотребки, это такие мастерские по изготовлению разных красивых вещей, работали исправно: точили ножи и сабли, делали различные изделия из дерева, резали шкатулки, писали картины, мастерили кухонные наборы. У хозяина, оказалось, за зоной в городе был магазин по продаже красоты.
Зековское искусство – это особая, высокая тема для разговора. Среди зеков всегда находились одарённые самородки, умевшие делать такие уникальные, высокохудожественные вещи, что, глядя на них, обыватели-затоки просто ахают и немеют от увиденного. И всегда, в любой зоне есть эти необыкновенные люди, творящие истинные шедевры для вольного народа. И любой Хозяин заинтересован в таком эстетическом производстве: это очень большие деньги. Осужденные вдохновенно творят, обогащая своих хозяев и получая от них мизерную плату за свой творческий труд. Люди искусства – это обособленная каста, получающая в качестве оплаты чай, курево, еду, иногда спирт и разное другое. Они творят, и держатся в стороне от основной сероватой массы. Они – нужны, и крыша у них – сам Хозяин. Он их в обиду не даст. А если ты ещё и незаменимый мастер, тебе вообще беспокоиться не о чем. Ты всегда будешь сыт, обут, одет и ни в чём не будешь нуждаться. Сам Хозяин печётся о твоей трудоспособности.
Гараж оказался тоже хозяйским. Там опытные мастера делали машины почти из ничего. Этих ребят редко можно было видеть в зоне. Регулируемая лагерная жизнь их не касалась. Они и жили в гараже. Работы у них всегда было навалом. Они обслуживали и автопарк колонии и машины «нужных людей». С этими ребятами даже мусора по-другому разговаривали, заискивали, лебезили, особенно те, у кого были свои машины. Для сотрудников ремонт в очередь, но бесплатно. Ну а зеки всё делают на совесть, а если кто-нибудь укосячит, и что-то в дороге сломается по его вине, такого работника сожрут с потрохами, из изолятора он долго не выплывет. Вот и старались ребята работать творчески, не подводить своих работодателей.
Как всё же хорошо, когда человек умеет что-то делать своими руками! У такого человека есть всё.
А ещё через гараж тянули в зону разнообразный запрет: водку, наркотики и т.д. Блатные постоянно пользовались этой дорогой. Гараж был защищён и Хозяином, и операми, и режимниками, да ещё и блатными. «Всё схвачено, за всё заплачено».
Но тех, кто мог заработать своими руками, у кого было всё, кому было относительно «весело и привольно» в колонии, было не так уж и много. Для основной массы мужиков работы, в основном, не было. Изредка плели какие-то сетки для картошки, колотили какие-то ящики, но чаще работы не было никакой. Хитроумная администрация нашла лёгкий выход из сложившейся ситуации. Они просто выгоняли зеков в промку (пром.зону), якобы народ работает. Загоняли первую смену в огромный цех и закрывали. У кого была какая-нибудь мелкая работёнка, кое-как без интереса, шевелился, потому что за такую работу денег практически не платили (по сравнению, скажем, с процветающими ширпотребщиками).
И вот четыре зековских отряда – вся первая смена – с утра до вечера бездельно тусовались в этом цехе просто для того, чтобы их не было в жилой зоне.
Зеки убивали своё «рабочее» время кто как мог: кто в карты играл, кто в нарды, некоторые лениво повязывали картофельные сетки, делая вид, что работают, а, может быть в надежде хоть что-то заработать, чтобы купить в магазине дешёвенького чая, каких-нибудь сушек или засохших пряников…
Но самой изуверской подлостью в этом цехе было то, что по всему полу был рассыпан цемент. Целый день зеки шлындали по территории туда-сюда, вся эта пыль поднималась до потолка, цех никогда не проветривался. Люди задыхались в густом цементно-табачном тумане. Добавьте к этому плохие бытовые условия, гнусное копеечное питание… каждый месяц 30-40 новых туберкулёзников уезжали из зоны этапом на больницу…
Конечно, в этот период наркомания в стране распространялась и росла с геометрической прогрессией. И, соответственно, общество как бы вело борьбу с ней, как бы искореняя порок. Оно старалось под любым предлогом упрятать эти чёрные тени, так портящие пейзажи оптимистических горизонтов. Заталкивали наркоманов в лагеря, где их якобы лечили, но на самом деле никакого лечения там не было. Создавалась видимость, а фактически просто любыми способами умерщвляли этих действительно нездоровых людей. Но наркоманы – неотъемлемая часть нашего общества, в которой только все пороки этого общества выражены наиболее ярко и наглядно.
Ещё больший шок Арбалет испытал, когда этап привели на медсанчасть. Такого безобразия он не видел нигде.
У больных чистого белья не было, причём на многих вообще не было никакого белья. Не у всех были матрасы и одеяла, а только у некоторых, видимо, избранных. Если госпитализировали тяжёлого больного, то он тащил на себе из зоны (если мог, конечно) матрас. Можно было купить матрас у каптёра за пару пачек фильтрованных сигарет. Но не у всех имелось такое добрище. Во все времена сигареты в зоне были одной из ходовых валют (Арбалет, когда попадал за решётку, сразу бросал курить, и в этот заход он тоже бросил, но сигареты всегда имел при себе, на всякий экстренный случай). Вся лагерная санчасть – неимоверная, сплошная грязь. Можно было бы назвать её свинарником, но не хотелось оскорблять милых и безобидных по натуре хрюшек. Когда мыли полы последний раз, определить было невозможно. В общем, госпитальные военные условия, хотя вроде бы военных действий на территории страны не происходит. На все претензии – стандартный ответ: «Не надо попадать!»
Таблетка аспирина являлась универсальным средством от всех болезней. Она аккуратно делилась на четыре части: одна четвертинка – от желудка, другая – от головы, третья – от печени, а последняя – про запас, на все остальные случайности лагерной жизни. Арбалет сразу сделал для себя необходимый вывод: здесь болеть ни в коем случае нельзя, любыми способами нужно самому сохранять своё здоровье. Кстати, и врачи всё делали для того, чтобы зеки старались болеть на отрядах и поменьше ложились на «отдых» в медсанчасть. Но если какой-нибудь зек заболевал тяжело, то ему на своей шкуре доводилось испытать все прелести нашей бесплатной лагерной медицины.
(И не нужно нашим гражданам так уж постоянно критиковать и честить российскую медицину. Да, лечиться у нас действительно тяжело, но зато умирать-то как легко!).
Арбалет, как человек страдающий и мыслящий, давно понял, что лагерь – это всего лишь миниатюра социальной жизни в стране. Если за забором бардак, то такой же, немного искажённый специфическими условиями, бардак в зоне. На воле общество и простой народ дезориентированы и не знают, куда и за кем идти. Все претенденты на роль поводырей народных не вылезают из помойных вёдер: то они в комсомоле, то – в партии, то – в демократах, то – среди верующих, то вопят идиотским хором: «Ленин, партия, комсомол!», то лицемерно закатывают свои лживые глазёнки и хнычут: «Господи, помилуй мя, грешного!» Везде ложь и обман. Все ценности духовные сводились к бессмысленному приобретательству и ложному обогащению. Простой и доверчивый русский народ окончательно заплутался в темноте и вопрошает слепых поводырей своих: «Ну, где же свет?»
(Добрый народ наш! Всё, что вы ищете, находится в вас самих. Откройте друг другу свои светлые души, и вы увидите восходящее для вас Солнце. Скоро придёт ваше время).
Арбалет в глубине души понимал, что сейчас для него главным было найти в себе силы и терпение переждать эти дрянные времена, не сломаться и не продать свою свободу дьяволу.
Но в специально созданных лагерных условиях мало кто думает о своей душе. Если голодно, думают о еде, если кумар – то о наркотиках, если болеют, вздыхают о здоровье. Только об этом имеет право думать заключённый, а всё остальное – это дезорганизация и крамола. А если кто-то попробует открыть рот против системы, его с садистским наслаждением сломает эта бездушная машина и глазом не моргнёт. Что такое для неё неповторимая единственная человеческая жизнь? – Так, дешёвка. Задубевшие служители этой машины прямо заявляли содрогающимся от бессильного гнева зекам: «Сколько вас, людишек, да ещё и наркоманов, расплодилось! Да вас уничтожать надо! А мы вас тут кормим, лечим, содержим».
Как-то на очередном шмоне режимник по кличке «Сопля» особенно мерзко изгалялся над достоинством молчавших перед ним зеков (Сопля постоянно шмыгал своим длинным красным носом, глазки его суетливо бегали… Так что кликуху ему подобрали самую подходящую). Этому ничтожному типу казалось, что зеки вообще не должны существовать, а жить должны только они, надзиратели. Этот пигмей брал на себя, как господь бог, право решать, кому быть, а кому – нет. Когда он высказал свои пещерные взгляды Арбалету, тот глянул на него таким пылающим говорящим взглядом, что Сопля сразу заикал.
– Кстати, любезный, начал своим самым вежливым тоном Арбалет, знаете ли вы, что из рядов нашего брата-арестанта вышла целая плеяда выдающихся личностей: Достоевский, Ленин, Сталин, – Арбалет не спеша перечислял имена знаменитых сидельцев вылупившему свои глаза и онемевшему от изумления Сопле, – все они в своё время были арестованы, отбывали свои сроки, узнали вкус лагерной баланды, многие подвергались пыткам и избиениям со стороны ваших уважаемых коллег,… а потом вдруг стали великими людьми. А не будете ли вы так любезны, уважаемый гражданин капитан, назвать хоть одну выдающуюся личность, вышедшую из вашей достойной среды. Ну, назовите, пожалуйста, хоть одну фамилию.
– Э-э-э... – застонал Сопля, но назвать никого не смог.
– Уважаемый, гражданин начальник, вот и сейчас возможно перед вами навытяжку стоит выдающаяся личность, – продолжал издеваться Арбалет над явно обалдевшим и теряющим самообладание Соплёй (Стоящие рядом зеки аж сопели от еле скрываемого удовольствия), – Вы же меня совершенно не знаете, так уж будьте любезны разговаривать со мной на вы и немного поделикатней, с уважением. Мы же все – просто люди и должны с уважением относиться друг к другу. Мне также, как и вам, милостивый Господь дал право вкусить все радости этой мимолётной жизни, но вы почему-то считаете себя лучше всех, а нас – хуже бездомных собак. Подскажите, почему?
Сопля был вне себя от ярости. Он, капитан отдела безопасности, не смог ответить этому наглому наркоману, который сбил его с толку таким насмешливо-деликатным культурным обращением. И он, видимо не успев подумать, выпалил:
– Да вы… Да вас всех, наркоманов, сжигать надо!
– Позвольте, а как же Высоцкий? Какой талантище! А по-вашему – только наркоман. А, может быть, это было его единственным спасением и единственной возможностью нести свои творения в общество. Если бы вы знали, сколько сил и напряжения требуется для этого! Это только один из примеров. Не судите, как мудро сказано в Библии, да не судимы будете. Если можете помочь людям, помогите им, но судить их не надо. Разве это ваше право решать, кому быть, а кому – нет. Вселенная разумна, она лучше нас с вами знает, что нужно нашему миру. А вы уж будьте сказочно любезны и дальше выполняйте свои высокие обязанности, но желательно поскромней.