– Да по твоим хитро-мудрым глазам!
– Тогда вигучай! Незаметно посмотги на втогой этажик, что за моей спиной. Видишь, там навегху под часиками стоит подгуга – ногмиговщица этого милого цеха. Сейчас, она ногмигует мою габоту. Поэтому, чтоби не сгезали газценочки, я делаю всё по технологии, то есть вигавниваю неговние кгая этих пгелестних магниевих отсеков. Стачиваю, их я по технологии, как учили, медленно, по микгонам, чтоби магний не загогелся. А так, сам понимаешь, много не загаботаешь! Если сгежут, … загоботка даге детишкам на молочишко не хватит. Часики сзади меня видишь, но обогачиваться и смотгеть на них я не имею пгава. Газоблочат и тогда кгишка! Плакали мои денежки! Я тебя пгошу, от имени моей большой и дгужной семьи, каждие полчасика пгоходить в пгеделах видимости пегед моим станочком. Сейчас сколько натискало? Двенадцать?! Уже четиге часа тгужусь! Значит, если она не уйдёт, с этим отсеком пгедстаит ещё два с половиной часика попагиться! А как она уйдёт, то я своим методом «научного втика» в несколько секунд обгаботаю дгугой кгай отсека. Ну, как Оскаг, добго?
– Гадидзе! Поможем, чем можем раб классу!
И Оскар продолжил путь к своей цели. Уже издали он увидел, как у одного из обычных копиров марки «нажал на кнопку – спина вспотела», трудился в поте лица Альхен Балаболов. С ним он познакомился ещё на втором курсе вечернего института. Со спины Балаболов напоминал жонглёра – многостаночника, который все свои оставшиеся силы напрягал для выполнения плана. Мотая головой во все стороны, он обильно орошал влагой ближайшие «окрестности», но при этом, непрерывно крутя ручки станка часто меняя их направления, и в то же время умудрялся воздействовать ногами на боковые рычаги станка, меняющих высоту фрезы. Наконец Балаболов закончил «жонглировать» и стал вытирать рукавом трудовую влагу с измученного «нарзаном» лица, видимо ничего не замечая вокруг.
– Привет виртуоз! Как дела? – вернув его в реальность Оскар.
– Дела идут, контора пишет! Ну, в общем, сам видишь.
– Да! Тебе бы с этим номером да в цирке выступать! Слава быстрей бы пришла, а заодно и зарплата намного больше нарисовалась!
– Слава, как поет Володя Высоцкий, это хорошо, если сил невпроворот! А насчёт «фантиков» я и здесь рублю не плохо, если хорошо покрутиться. Сам знаешь, работа сдельная.
– А ты, что так сегодня взмок? Раньше я за тобой этого не замечал. Видимо на ком-то силы свои оставил?
– Да, ты угадал! Это после вчерашнего мирного слияния нашего мальчишника, с каким-то девичником, «ой, где был я вчера, не пойму хоть убей!». Но как говорят «почти трезвые» участники этого мероприятия, до битья посуды дело не дошло. Так как я вовремя кончил пить, потому – что устал! И … отключился!
– Ладно, с тобой всё ясно! Лучше подскажи мне, какой здесь автоматик барахлит?
– Да, вон тот – серенький! – указал Балаболов на автоматический станок с многочисленными пневмоприсосками.
– Слушай Оскар, а здорово эти автоматы работают! Я, вот, сколько не стараюсь, а догнать их не могу.
– Это и понятно! Они же слиянием мальчишников с девичником не занимаются! И столько выпить не смогут!
– Да, тебе всё хихоньки да хаханьки, а мне придется подыскивать другую работёнку, как только все автоматы отладят! Жаль, но деваться некуда!
И как только Оскар отошёл, Альхен, закончив перекур, снова ринулся в «бой», показывая класс в «жонглировании». Но вдруг, через несколько секунд, выключил станок. В сердцах выругался, махнул рукой и что-то ещё произнёс, видимо запорол дорогую магниевую панель.
– Как говорят, «факир был пьян и фокус не удался!» – почему-то мелькнуло в голове у Оскара. – Да, после такой работёнки, на занятиях в институте Балаболов сможет только хорошо спать!
Во время ремонта Оскар, в соответствии с договорённостью, несколько раз изображал часы, облегчая Мулерману отсчёт времени. При возвращении Оскара через цех его снова остановил Моня.
* * *
– Всё в ногме! Магагыч за мной! Ногмигованная чувиха ушла удовлетвогённая! А сейчас будет исполнена когонная «песня» Мулегмана из «листостопгокатного» цеха, то бишь из пегвого… «Возле ног твоих я не нашёл своих!» в интегтгипации «не клади свои потные ноги на мою волосатую ггудь!»
А грудь его своей густой чёрной порослью действительно манила многих женщин.
– Эй, Вася! Будь на шухеге! – крикнул он долговязому парню в тёмном халате. – Песню не впегвые исполняет хог мальчиков и Бунчиков! – радостно объявил Моня, и, заложив два пальца в рот, сильно свистнув, закричал:
– Атас! Бегегись!
В ту же секунду большой срез магниевой панели вылетел из-под резца его большого станка и просвистел над защитной сеткой. Срезанный кусок пролетев метров двадцать пять, благополучно приземлился в очередном проходе уважаемого цеха. Техника безопасности не пострадала, сохранив свои прежние позиции.
В тоже время рядом, друг Мони, чтобы на него не «повесили» брак, успешно перегонял ускоренными темпами в стружку свой «запоротый» магниевый отсек.
– Видишь! – кивнул Моня Оскару, – как он успешно выполняет пятилетку в четиги годика! Можно считать ногмигованный отсек испагился на глазах изумлённой публики! И ни одна охгана этого почтового ящичка не смогет его обнагужить даге воогужённим глазом!
– Твой друг наверно это понял также как четырёхлетний мальчик вундеркинд, прочитав партийный лозунг «Пятилетку – в четыре года!»
– И как он это понял?
– Да после этого он стал регулярно целовать пятилетнюю соседку.
* * *
Наступило обеденное время. Это особое состояние души «рабочего подростка», располагающее к вдыханию всех запахов заводской столовой. Оскара потянуло к старым цеховым знакомым, и он заглянул, перед уходом, в красный уголок. Не найдя в красном уголке общих знакомых, он решил заглянуть в курилку, где каждый курил почти свои папиросы, но ещё старался вместе с «трёпом» всасывать и общий дым. Открыв дверь, Оскар увидел наиболее активную мужскую часть этого цеха, возбуждённо продолжающих обсуждать, только что прошедшее, мероприятие.
Большой Гога, видимо заканчивая мысль предыдущего оратора «О возможности получения в этом месяце премии», поднял свои огромные, волосатые руки, и предложил: – Внимательно следите за руками! – Но когда все устремили лучезарные взоры на его длинные руки и ногти, тщтельно обработанные напильником, он громко произнёс, – а это не хотите? И резко опустил руки вниз ладонями на своё мужское достоинство. Стены содрогнулись от мощного и дружного мужского смеха. – Да, отметил Оскар, – «в здоровом теле здоровый дух!»
– Привет честной компании! Гога, ты как «предводитель» цехового актива всё ещё в лобовую атаку ходишь?
– Да, это так, но трудовой народ должен докапываться до истины через своих признанных микропредводителей, а не блуждать в потёмках. Только в нашей стране можно учиться, лечиться и трудиться бесплатно! Вот вы недовольны, что вам мало платят? – Обратился он к слушающей его аудитории. – Ну да, ничего существенного в принципах формирования зарплаты с рабовладельческого строя не изменилось. А признайтесь, – работа Вам нравится?
– Нравится… Нравится! – загалдели со всех сторон.
– Так Вы хотите, чтобы Вам за удовольствие ещё и платили?! А тогда скажите-ка, кто из вас испытывал счастье труда?
– А что это такое?
– Для непонятливых объясняю: счастье труда – это чувство, которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину.
Вдруг Гога, увидев в руках одного из присутствующих какие-то рисунки с «позами» неожиданно спросил: – какой номер позы в твоей коллекции самой лучшей для надёжных партнёров? ........................................................ Тот, у кого в руках были рисунки, стал выкладывать свои наспех приобретённые познания в этой области.
– Нет! Нет! – констатировал Гога, – а вот поза «3» ничего… Вы снизу, правительство сверху. Оно держит вас обеими руками за горло и всё время, вам что-то обещая, говорит ласковые слова. Посему правительство, – ваш на…адёжный партнёр!
– Гога, а правда ли, что тебя в молодости хотели выбрать членом профкома? – спросил кто-то.
– Эх, где моя ранняя молодость? Членом туда, членом сюда!
– Да ты при таких задатках, познаниях и опыте можешь стать лидером профкома! – заметил Оскар.
– Да, могу! Я даже знаю, чем накормить народ и где это взять, но только он не будет это употреблять!
– И почему же? – спросил кто-то из присутствующих.
– Да потому, что оно сильно и неприятно пахнет! Поэтому, от лидерства уж лучше избавьте! – открестился Гога. – Как говорят у нас на юге «лучше быть головой мухи, чем задом у слона!»
Вдруг с противоположной лавочки кто-то, заикаясь, начал:
– Ооднажды Чук…чукча при…при…привёл в по… погранчасть геолога и говорит: – однако, шпиона поймал. – Его спрашивают: – А с чего ты взял, что ээтот человек шпишпион? Оно так, ооднако, иду, вижу: стоит ээтот тип и по сскаале момолотком стуучит. Я спрашиваю: ты кто? А он, я начальник партии. – Чукчукча не дурак, чукча ззнает, кто у нас начальник Партии!
С противоположной стены кто-то вдруг продекламировал:
– Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это! И когда, партия ещё кому-то даст порулить.
– Э мужики! Давайте лучше о женщинах, – неожиданно прозвучал голос из табачного дыма, и тут же сам продолжил, – вообще-то мужики изменяют женам по уважительным причинам, либо жёны толстые, либо для разнообразия.
– Видимо и у их жён такая же психология, – вставил кто-то.
И вдруг Витя, что из токарного, влез со своим вопросом:
– А что такое трепанация?
– А где ты это услышал? – спросил Гога.
– Да в газете прочитал!
– Молодец! Объясняю! – Гога улыбнулся, обнажив свои ровные, белые зубы. – Трепанация, – это необоснованный трёп на национальной почве! – как я сформулировал! А? – Очень даже неплохо!
– Ладно, парни не огорчайтесь! Гога, лучше поведай им, как ты с Бореечем шапку покупал! – перевёл разговор Оскар на домашнюю тему.
– Да, была такая забавная история! – начал своё повествование Гога.
– Дело было перед днём конституции 5-го декабря. Наступили морозы. А у Борееча куда-то пропала зимняя шапка. Так вот, в день естественного отбора…
– Это, что ещё за день такой?
– А вы, что не знаете?
– Нет! Нет…! – послышалось с разных сторон.
– Да это день изъятия женой денег у мужа после получки!
– А, день зарплаты! Это понятно!
– Так вот в этот день, жена Борееча говорит ему:
«На тебе денег, купи себе ондатровую и ходи, как белый человек!»
– Да, где её возьмёшь-то? – поинтересовался Бореич.
– «Говорят, в соседний магазин вчера завезли, под праздник. Сходи. Там моя хорошая подруга работает. Зара, «золотая ручка», ты её ведь знаешь!»
– Знаю. А денег-то хватит?
– «Хватит, может ещё и останется!»
И тут она ещё ни к селу, ни к городу так хитренько Борееча спрашивает:
– «А ты мог бы мне с этой Заразой изменить…?»
Тот сдуру:
– Хорошо, уговорила!
И шустро выскочил на улицу.
– Одним словом, Бореич позвонил мне и попросил помочь в выборе шапки. Мы встретились.
– Вообще-то положено немного принять «на грудь» перед «походом» за такой исторической покупкой, заодно может и уши немного согреются, – произнёс Бореич.
– Ну, взяли мы, вне очереди, бутылёк с определёнными трудностями через грузчиков, и шустро раздавили его из горла под плавленый сырок в ближайшем подъезде, пока «дружина» или милиция не замела! За хорошело так на душе…! Вдохновлённые, мы с удвоенной энергией потопали к промтоварному магазину. Притопали в отдел шапок первыми. Смотрим, а на полках, среди кроличьих, действительно лежат несколько ондатровых шапок, но цены доложу я вам! – и он развёл свои огромные ручищи. – Одним словом зря мы взяли эту бутылочку. В аккурат этой сумме, с учётом плавленого сырка, и не хватило на ондатровую! Видимо жена цену точно знала. Пока мы мялись, за нами выстроилась очередь. Публика начала выражать недовольство. Но Бореич не растерялся и попросил Зару…
– Подай мне вон ту, чёрную, из кролика!
– А, она его ехидно так спрашивает: – а почему не ондатровую?
– А, эта мне больше нравиться! В итоге мне её носить, а не жене! парировал Бореич.
– Одним словом водрузили мы эту шапку на его босую макушку, и вышли из магазина, а Бореич снова с предложением…
– Давай теперь её обмоем, ведь деньги же остались! А то носиться не будет! – Сказано – сделано, заяц трепаться не любит!
– Короче, обмыли мы её крепко! Я ночью перед домом в канаве проснулся. А Бореич пришёл домой под утро без шапки, но зато с бабой! И сейчас, когда его жену спрашивают, почему её муж редко с ней гуляет, то в ответ слышат:
– А ему и других баб хватает!»
Стены снова содрогнулись от дружного смеха, и тему выпивки поддержал рябоватый парень:
– Правильно в народе говорят, что покупки совершаются лишь из-за желания что-нибудь обмыть.
– А я вот от водки дерганый стал в последнее время, – подал голос кто-то со скамейки у дальней стены. – Нервный, Жена говорит оттого, что пью всякую гадость. – И на самом деле пора всё менять.
– А ты попробуй успокаивающий лосьон после бритья. Посоветовал кто-то из самого дымного угла.
– Хорошо. Сегодня же попробую.
– А вот у нас в сборочном, мужики натренировались употреблять политуру и восемьдесят восьмой клей! Чего-то добавляют, потом крутят и … готово!
– Это что! … Вдруг опять вступил в разговор Гога. – В нашем «ящике» не так давно был случай, да вы его наверняка помните, одно время на заводе никто не пил спирт.
Присутствующие закивали.
– Так хотите узнать, почему так произошло… Однажды наш директор решил навести порядок в этой не очень простой сфере. Он собрал лучших химиков нашего «ящика» и за приличную премию предложил им придумать, ну, чтобы спирт в работе использовать было можно, а внутрь, чтобы ни-ни. Они что-то предложили и, в результате, народ ходил по «ящику» целый месяц трезвый как стёклышко, но почему-то задумчивый.
– Да помним. В этот же период было подано много различных рацух! Подметил кто-то.
– Да было дело, так вот через месяц, народ видимо раскрыл этот секрет, и всё повторилось сначала. Тогда наш директор Дорош опять собрал химиков и устроил им взбучку! А химики знай, твердят ему одно, что этот спирт пить невозможно, а тот, кто выпет, так сразу же отдаст богу душу!
– Но пьют же! Пьют же черти и плюют на ваши научные утверждения! Я знаю четыре способа как заставить трезвого лодыря работать, но на пьяного лодыря не один из них не действует!
Громовым голосом кричал директор. Тогда ему наш прославленный генерал, он же начкадров, дал дельный совет, пригласить заводского, не менее знаменитого, чем эти учёные, прославленного народного «алхимика» с подходящей фамилией Бутыльбродов. У него даже в характеристике написано: «Склонен к злоупотреблению лакокрасочных изделий». Мол, он наверняка знает, как раб класс очищает этот благородный напиток.
На том и порешили.
– Раз фамилия подходящая, давай зови.
– Позвали Бутыльбродова, по прозвищу Бут.
Народ одобрительно загалдел…
– Уговаривали и стращали его часа два, не поддавался. «Я эту гадость вообще в рот не беру! – твердил проспиртованный Бут.»
При этой фразе снова раздался хохот!
– Тогда директор дипломатично предложил ему сделку… «мол, если Бутыльбродов расскажет или покажет, как очищают этот спирт, то он сможет забрать домой ведро этого напитка…!» И тот не выдержал и поддался соблазну, только переспросил… «А не врёшь?»
Дорош подтвердил.
– Тогда давай! – согласился Бут.
Принесли ведро отравленного спирта. Директор велел позвать из приёмной своих учёных химиков. Те вошли и быстро расселись, напротив на одного «химика», вдоль длинного стола, накрытого зелёным сукном. Бутыльбродов не спеша, зачерпнул стакан из ведра и с гордым видом, двумя пальцами, как факир, медленно пронёс его над сукном и поставил на край стола. За всеми его движениями внимательно наблюдали присутствующие и что-то записывали. Он, как будто совершая таинственный обряд, достал из кармана коробок и не торопливыми, размеренными движениями достал из коробки две спички. Чиркнул о коробок спичкой и, медленно покрутив несколько раз высоко над стаканом, быстро поднёс огонь к его поверхности. Спирт загорелся каким-то разноцветным пламенем. Бут устремил свой пристальный взор на пламя. Заинтригованная учёная публика внимательно следила за его действиями. Вдруг через несколько минут, он неожиданно для окружающих, быстро накрыл ладонью стакан, произнеся… «Я вам всё показал, а это мне душу согреет!»