Я вытрясу из тебя душу, Шинни.
========== Глава 5 ==========
Решение вызвать в Берлин Кота, сразу после вежливого прощания с детворой, было продиктовано исключительно стратегическими планами мести, а вовсе не распалённой похотью и желанием оттрахать от души всегда готовую и доступную плоть. Во всяком случае — так я себя в этом старательно убеждал, наливаясь в отельном баре пивом и виски с колой.
Кот прибыл оперативно — спустя четыре с половиной часа как я позвонил. А что в таких случаях полагается хорошей наложнице? Верно, пара моих яиц на ранний завтрак. Он привёз все три забытые мной сумки и обменял тупой красный мобильник на мой правильный потрёпанный мобильник. Славный мальчик. Долго облизывал свои толстые шлюшные губы, примеряясь к моей ширинке, словно забыл, как именно делал минет в последний раз. Я поставил его на колени посреди ванной, потому что не хотел осквернять его изрядно потасканным телом кровать, в которой спал с Шином. Он что-то долго возился с фальшивой пуговкой на моих трусах. Ну что там расстёгивать?! Если нужно просто потянуть вниз. Тупица.
— Долго ещё ждать? Соси.
— И ты не скажешь мне?.. — он взглянул на меня снизу вверх, длинные, густо накрашенные ресницы затрепетали. Боже ты мой, так вот почему он смирный тормоз, а не самовлюблённый козлик, по обыкновению: глаза — запредельно голубые, по-воловьи влажные и… накуренные. Какая прелесть. А травку небось у Йонаса стрельнул?
— О, конечно, Кисо. Скажу. Я соскучился по твоей бездонной глотке. И цыганским серьгам в ушах, таким же по диаметру, как твоя рабочая дырка. И по шее, которую так приятно тебе сворачивать, если ты сильно отвлекаешься и начинаешь пытаться думать. А теперь приступай.
Он зачем-то собирался что-то добавить. Но достаточно и того, что широко открыл рот. Я схватился его за голову и сам помог начать, толкнув вперёд, на член. Пухлые, будто силиконом раздутые губы машинально сомкнулись — хорошо отработанным движением. Кот причмокнул. Зажмурился, посасывая и слюнявя головку члена языком, при этом его чёртовы фальшивые ресницы царапнули мне кожу в паху, а я только побрил там всё! Раздражённо ударил его в затылок, он подавился, но намёк понял, ресницами не махал и засосал интенсивнее. Обнял меня одной рукой за оголённую задницу, поглаживал. Нежный какой, обходительный. Непривычный. Может, всегда его накуривать? Я сам закрыл глаза, ожидая, пока его рот принесёт мне больше удовольствия и лениво расшевелённая кровь утопит в мозгах все недавние мрачные мысли. Но что-то ни хрена не выходило. Не помогало. То есть так-то было приятно: я завёлся, и яйца отяжелели, и ноги чуть подкашивались… но не более того. На сцене, обозлённый моими грубостями, он и то лучше трудился — натруженными гитарой пальцами сквозь мои приспущенные штаны.
— Эрик? Хватит, прекрати.
— Ам-м… — он облизал мне член ещё раз, по инерции, чтоб был помокрее и лучше скользил, и привстал, стягивая с себя джинсы: узкие, блядские, в трёх местах протёртые, с крикливой золотой застёжкой на ремне. Ну хоть с одёжкой он как всегда, не меняется.
Но ты ошибся, наивный Котик. Анала сегодня тоже не получишь.
— Оденься, дебил. Я не хочу тебя.
— А? Ч-чего?! — зрачки, занимавшие половину его одурманенных глаз, наконец-то хоть немного сузились.
— В банк поедешь, карту мою заберёшь. Вот адрес. А я спать пошёл.
— Андреас! — мне показалось, он сейчас захнычет. А лучше б ударить хотел, оплеуху влепить. Или и то, и другое. А вместо этого — безумный, вконец отупевший взгляд, шевелящиеся ноздри, и губы раздулись, как парашют, выпущенный из ранца. И уже в третий раз я передумываю — нет, никаких косячков, его же в таком виде в рабство продадут, а он и не заметит. А Кангура — убить. Никому не сметь накуривать Кисо в моё отсутствие. Vilken jävla otur¹, ну до чего же он сейчас дурак беспомощный.
— Прошу, надень нормальное лицо. С этим на люди выходить стыдно. И рому мне прикупи. И кусок мяса какого-нибудь. Можно сырого, только не вчерашнего.
Конечно, потом он очухается, сто раз прокрутит в памяти мой отказ и смертельно обидится. Столько народу хотело бы прыгнуть к нему в койку, столько нарциссизма он сам вложил в культ своей квазимодельной внешности… а я спокойно пинаю всё это в дерьмо. И обращаюсь с ним как с грязью. Но он сам захотел пресмыкаться у моих ног, сам спровоцировал моё презрение и скуку. Поищем виноватых или будем шевелить задницей, выполняя мой приказ? Надо же — второе.
Кисо подобрал сопли, затянул черт-те как болтавшийся ремень и поплёлся за моими деньгами. Я не прислушивался, сильно ли хлопала дверь: зарылся по уши в подушку, на которой накануне дрых Шинни.
*
Телевидение в отеле отстой. Но настроение улучшилось. Кое-кто подышал свежим воздухом, обожрался уличными хот-догами, когда действие травки кончилось, устроил мне маленькую бытовую истерику, следуя своей политике интерсексуальности, и наконец упал в мои лапищи — когда я клятвенно пообещал не сжимать больно его яйца. Вообще не трогать его промежность… до поры до времени.
Я поиграл с Котом в слова, загадывая немецких партийных лидеров времён третьего Рейха, покусал ему пирсинг в сосках, один почти вынув, пососал выгнутую шею и губы, которые он отморозил, на спор вынимая лёд из стакана без рук. Настроение стало ещё лучше.
Заметил, какой он сегодня особенно красивый, когда куксится. Возбудился. Он был не против — ведь я неукоснительно соблюдал клятву. Дал ему помастурбировать мой член, сидя на стульчаке (уж очень спальню пачкать не хотелось). Подремал прям там, устав и прислонившись к фарфоровому сливному бачку. Кот растормошил, когда приехал ресторанный столик на колёсиках. Пообедали в номере, горничная сменилась, толстая некрасивая венгерка пришла. Стало скучно. Надо ещё подремать.
Милостиво разрешил Коту прилечь со мной в постель — за это он сделал мне массаж ступней и икр, потом разминал поясницу, потом щипал за жир на животе. Знаю, мне стоило бы ходить хоть пару раз в неделю в фитнес-клуб, но всем без разницы: девочкам, хищно раскупающим билеты на концерты, я нравлюсь и с пузом.
Потом мы долго красились на вечерний выход. Я нашёл в дорожной косметичке пинцет и щипчики, занялся выщипыванием его бровей, потом — заново отросших вокруг его ануса волос. И именно в таком порядке, а не наоборот. С потасканностью его прелестей я, конечно, сильно и грязно преувеличил. Никому он свою драгоценную узкую дырку, кроме меня, пользовать не давал, а со мной всякий раз зло щерил зубы и нещадно дрался, не подпуская сразу, как дикий камышовый кот. И сейчас бы, может, даже мне не дал ничего сделать, но я, не дожидаясь разрешений, спустил с него цветастые трусы перед относительно невинной косметической процедурой, а он не ждал подвохов, когда я закончил орудовать пинцетом между его раздвинутых ягодиц.
Сбрызнул лосьоном после бритья, чтоб кожа после экзекуции не зудела, и с усилием вставил в чистое, розовато блестевшее отверстие два смазанных пальца. Подумал разное… А ведь раньше я балдел от мальчиков-шлюх, в которых можно было засунуть без подготовки хоть все пять. Подвигал рукой туда-сюда, ввинтился глубже, наслаждаясь тесным слизистым ощущением его горячей заднепроходной плоти. Мышцы непроизвольно сокращались, Кот, сам того не ведая, выталкивал меня наружу и выразительно сопел. Хочешь большего, моя своенравная бестия? Я весь в раздумьях, трахать тебя или нет.
Помял и искусал его за ягодицы, послушал, как звонко пружинят, сочные, упругие… Молодость так хороша, так доверчива и безголова. И я до сих пор не вспомнил, сколько же лет стукнуло мне. Тридцать один? Это много? Это мало? Кот что-то забормотал и завозился, отвлекая.
Рывком уложил его на спину, заглянул в ставшие прежними, нахальные себялюбивые глаза. Кот недвусмысленно потянул в рот свой указательный палец и коснулся языком кончика ногтя.
— А гандоны купил? Я не собираюсь прерывать и расплёскивать все на мебель.
— В рот кончишь. Я своим телом, знаешь ли, не брезгую, все тщательно вымыл и выскоблил.
— Но ты можешь и сам на себя, красивого, помастурбировать. У зеркала.
— Но зеркало холодное и не кусает так возбуждающе за задницу. А своим отражением я в твоих глазах полюбуюсь, Андреас.
— А мордой в диван ткнуться не хочешь?
— Ты не ткнёшь, — он издевательски взмахнул рукой, изображая сожаление, и обвил меня за шею. — Не осмелишься. Ты свалил в отпуск, улепётывая от меня куда подальше. Да вот только от самого себя не улепетнул. Я нужен тебе. Не знаю пока зачем, но нужен позарез. Смазка где? Мы столько попусту болтаем, что у меня уже всё высохло, да и у тебя упал. Дела так плохи, генерал Вип? Красавчик Кот должен вас спасти?
Я ругнулся сквозь зубы и захотел опять куда-нибудь сбежать, но смысл. И дураку ясно, кто победил, а кто сдался. Кисо… Пухлые уверенные губы сомкнулись на моем языке, обсасывая, огромный нос мягко толкнулся в щеку. Какой же ты страшненький, если смотреть вблизи, и какой великолепный, если наконец заткнуть говнопровод в голове и заняться целиком твоей мальчишеской плотью. На черта мы красились? Если я сегодня куда-то и иду, то только в тебя. Забавно торчащие ребра, дурацкий пирсинг в пупке, гладко проэпилированный пах (моя работа), какая-то рельефная родинка (и давно она тут?), тяжёлая мошонка, мягкие, проскальзывающие под подушечками пальцев яички… Ты отпрянул? Ну я же обещал. Не сожму их, не сделаю больно. Лучше сожми мне ты, сожми горло. И оседлай, что ты мнёшься, ты ведь так любишь быть сверху.
Комментарий к Глава 5
¹ Полный пиздец (швед.)
========== Глава 6 ==========
Кончив, я сразу уснул. Это Кисо ещё бегал туда-сюда, мылся, мазал себя кремами, снова мылся, подпиливал ногти и долго торчал у пресловутого зеркала, кусая губы, вытягивая их, складывая в разные «утиные клювики» и оценивая, насколько эротично получается. Откуда знаю? В этом отеле поселился только один неисправимый нарцисс и завзятый любитель растительных масочек, молочка для тела, очищающей глины и скрабов. Ну и сквозь сон… разное слышал. Что-то во сне даже обдумывал. Но спокойно, без желания напиться до поросячьего визга или переломать кому-нибудь кости.
О Шинни не думал. Почти. И правильно сделал: он сам объявился.
Бесконечные прихорашивания сошли на нет к полуночи. Кот по привычке выпрямил волосы утюжком, модно зачесал — то есть так, чтоб его носатую физиономию почти не было видно, — и принялся меня тормошить. Мы что, всё-таки куда-то пойдём? А зачем? Я опустошён и хочу спать.
Дребезжащий стук в окно. Ветер… Показалось. Нет, стук повторился. Я недоумённо привстал, отнимая у подушки тяжеленную голову. Теперь я это не только услышал, но и увидел: в панорамное окно апартаментов метнулось три или четыре мелких камушка. Заинтересованный Кисо прекратил стягивать с меня одеяло и пошёл смотреть, кто там так по-ребячьи привлекает к себе внимание. Я подтянулся через минуту — надо было сначала разыскать и надеть трусы… то есть — хотя бы трусы.
Шикарный лимузин на сей раз не приехал. Шофёру группы, наверное, не оплачивают ночную смену и сверхурочные. На парковке одиноко стояла белая в чёрный горошек фигура, туго затянутая в корсет, в волосах при свете фонарей блеснула какая-то продолговатая брошь. Как же он похож на девочку… Коту со всеми его тщательно выверенными пидорскими замашками и не снилось быть хотя бы жалким ополовиненным подобием знойной красотки — рядом с этим округлым смазливым личиком. Шин мог не красить глаза, не красить губы. Пепельно-белые волосы пару раз взметнулись от лёгкого ветерка, открыв шею — и предательское адамово яблоко должно было подсказать Кисо, что пора ревновать и скандалить.
Но вместо этого он скатал губы в полосочку (в безуспешной попытке сделать их чуть меньше), молча открыл окно и… Что? Сделал реверанс?! Дескать, подходите, генерал Виплешер, ваша добыча пожаловала? Неверящими глазами я проводил его покачивающиеся бёдра до самой двери сортира. Вилял он ими на совесть. Жаль только, что сам был не голым, как я.
Я озадаченно переступил с ноги на ногу, но соблазну шагнуть в распахнутое настежь окно не поддался и вышел на балкон, всё-таки это безопаснее. Как же не хочется кричать на всю улицу. Пригласить Шинни в номер? Чтоб Кот ему глаза выцарапал? Спуститься самому? Но розыски моей одежды могут очень затянуться…
Плюнул, ушёл в трусах и расшнурованных ботинках на босу ногу. Виплешеру Бернадотту случалось выступать перед многотысячной толпой почти голяком, какие проблемы? На улице перед отелем максимум человек шесть, не считая швейцара. А Шинни вряд ли сдаст меня полиции за публичное появление в непристойном виде — после всех не самых невинных признаний, сделанных в альпийском садике.
— Поздно же ты гуляешь, — атаковал я сразу, не давая себе времени растеряться и запаниковать. Его чудесная оголённая шея, шарф забыл где-то или потерял… а единственное, что могу потерять я и чего терять категорически нельзя — это самообладание. — Не боишься привлечь внимание вышедших на охоту педофилов?
— Я тут поразмыслил и решил, что как раз этим и хочу заняться сегодня ночью, — он протянул мне руку. Пожатие было очень слабым, его пальцы быстро разжались. — С поправкой на ветер и на то, что меня интересует всего один конкретный педофил.
Шин произнёс это как будто бы с деланным равнодушием, но лицо осталось спокойным, по-настоящему спокойным. Никакой мимики, невербальных сигналов. Он что, на седативном? Принял лошадиную дозу таблеток?! Или… кто-то заставил принять?
— Что с тобой случилось? — я постарался подавить тревогу в голосе и не тянуться к нему всем телом. Чёрт, да я не знал, что умею так волноваться! Страйфи сдал Шина их зубастому, похожему на Стервеллу де Вилль, продюсеру? Ему поставили жёсткие условия? Он должен сейчас со мной порвать и попрощаться? Но рвать не с чем, мы не успели начать. И в жестокие игры тоже не начали играть. Всего одна ночь в обнимку! Ну же, не томи, сдохнуть можно от этих мелодраматичных пауз. Я не любитель накручивать себя и фантазировать о худшем. Я просто хочу ясности, без подвохов получить по морде, обработать фингал и с чистой совестью лечь спать.
— Ничего. Ничего такого. Мы можем поговорить тет-а-тет?
— Мы уже говорим. И всем начхать на двух кретинов, застрявших по непонятной нужде посреди полупустой парковки, никто не слушает.
Шин наклонил голову, пряча глаза. Или ему стыдно, или сейчас прозвучит вранье.
— Я смалодушничал. Юркнул в кусты в надежде, что патовую ситуацию разрулит кто-нибудь, кто угодно — вместо меня. Я ещё не попадал в такое глупое положение. Один раз меня застали с другом, сокурсником, он делал мне минет, поставив под стеночкой в сортире… Но меня безумно сжигал адреналин и эйфория, чувство безнаказанности от любой выходки. Короче… всегда было легко, приятно. Делал «крутые» вещи, пёрся сам с себя.
— Что изменилось? — я поёжился, заметив, что замерзаю. Оказывается, ночной ветер — штука не из приятных, когда ты трезв. Удручающе трезв.
— Я не хочу быть крысой. Трусливым гадом, которому важнее деньги, статус звезды и разное подобное дерьмо.
— И поэтому ты здесь среди ночи? — очень невежливо ухмыляться, когда собеседнику несладко, но тут и дураку ясно, что я победил на старте. Даже морду никому бить не пришлось.
— Да. То есть… я из квартиры тайком выбрался, пока все спят. Попрощаться приехал.
— Попрощаться, — я дёрнулся. Спишем на холод. Спишем на ветер. Рано радовался, на фальстарте, но не показывать же, как я сейчас шмякнулся с седьмого неба прямиком в ад, и всё это за три секунды. — О’кей. Ну, давай?
Он шагнул вперёд, ко мне, но завис на полпути. Оглянулся на швейцара. Тот просто подпирал отельные двери и, конечно, старался не смотреть на нас. Проблема явно не в нём. Как и не во мне.
— Не дрейфь, Шинни, — басом подбодрил я. Пытался быть вежливым, но звучал, пожалуй, как самый отпетый и прожжённый педофил. А что я могу со своим голосом поделать? Я не нарочно. — Если расстаёшься с ярлычком труса — расставайся сейчас. Или уйди молча и забудь, что вообще устраивал сегодня неудачный побег. Я тоже обещаю забыть. Тебе не в чем будет упрекнуть себя.