Выпил кофе, окончательно согреваясь, и сел ему на колени. Чёрную шевелюру, касавшуюся плеч, приподнял, чтоб не тянуть за неё и не цеплять ненароком своими граблями, и любовно обвил шею — сильно напрягшуюся, но хоть не вспотевшую от страха.
— В тупые игры с малолетками играть не буду, так им и передай, — проговорил я ему с самым серьёзным видом и трагично округлил губы, приблизив и неплотно прижав к его губам. Задел их зубами, будто хотел прикусить… или откусить? Подвигал бровями вверх-вниз, изображая мучительную работу мысли по этому поводу. Надеюсь, что натуралистично. Потому что мне было плохо: внутренне я десять раз подох со смеху. Видел бы Уле свою перепуганную физиономию. Будто сам дурака никогда не клеил. — Ещё поцелуй на прощание? Минет в знак примирения? Может… — и неопределённо поёрзал на его бёдрах. Трудно, уже почти невыполнимо было притворяться с постной рожей, так что я закончил представление и оглушительно заржал, двинув лбом ему в грудь и больно врезавшись в болтающуюся там на шнурке мельхиоровую пентаграмму Сатаны. У неё острые уголки, будут вмятины, синяки, дурацкие расспросы… пофиг, мне слишком весело. Уман от резкого толчка подавился полупрожёванным кусочком сыра и роняет его изо рта мне на трясущуюся от сдавленного хихиканья голову. Как остановиться и не ржать? Никак. Но мой отпуск мне снова в ка-а-айф. — А суп остался? Отсыпь мне горячую ложечку грибов?
Уле обиженно засопел, собирая сырные крошки с моей макушки. Ртом собирал, заодно развозя молочный жир по моим волосам. Согласен, мы не из брезгливых. Его член свернулся в штанах как раз под моим, я полувозбуждённо прикладывался к нему, держась за шею Умана, всем торсом вперёд, потом назад, монотонно раскачиваясь, как на качелях. Естественно, он задет моими измывательствами, но чем он отпарирует? Стандартный в таких случаях скандал я отменил, драку тоже не захотел устраивать. И вместо криков и мордобоя скольжу языком по его щеке. Откровенно прусь от того, как же ему дерьмово и хочется сбежать за тридевять земель от моих ласк. Терпи, Бон, нечего было на кладбище меня бросать.
— А где ты прятался, Уле? — промурлыкал я, засовывая пальцы под его рубашку спереди, между металлическими пуговицами. — Ведь негде было, никаких укрытий…
— С собой принёс. Я за спину тебе отошёл, лёг на землю между могилами и балахон вывернул наизнанку. Ты не обратил внимания на рисунок подкладки, когда сам надевал его, да?
Пришлось перестать эротично обдавать его запахом пережаренного кофе, слезть с колен и изучить одежду, она под кушеткой валялась, оба балахона. Черные с белыми контурами скелетов снаружи, а внутри — зелёный принт, отлично воспроизводящий вид… газонной травы! Охренеть! При свете ночных фонарей понятно, что от настоящей травы не отличить. Но, черт, у меня в башке не укладывается.
Кто мог продумать детали моего «похищения» из отеля настолько скрупулёзно? Разработать план моего наказания в кратчайший срок, привлечь рассеянного Умана, не вызывающего у меня своей невинной упоротостью никаких подозрений, заполучить его преданность, посулив золотые (или грибные?) горы, и снабдить… Интересно, а чем ещё снабдить, помимо маскировочной одежды и внушительной суммы налом на подкуп честных немецких граждан? Шинни?! Серьёзно? Разве вчерашние молокососы на такое способны?
В апартамент постучались. Уле открыл, это за ним, машина в аэропорт. Таинственный игрок забирает его обратно в Стокгольм. Я остаюсь один. Я этого хотел, разве нет? С первого отпускного дня. Могу сколько угодно игнорировать настырных малолеток, бесцельно пропивать и проедать своё свободное время, пока оно не закончится, пропущенное сквозь пальцы. Польская горничная наверняка согласится переспать со мной, раз уже переспала с Уле. А охрану с периметра обещали пока не снимать, вдруг я опять нечаянно встречу какую-нибудь раскрашенную куклу, идущую домой если не с аниместэйджа, то из клуба или с модного показа.
В груди затрепыхался мой мышечный насос, сильными спазмами сокращая себе гарантийный срок службы, обещанный “God Enterprise Group²”. Побочка от ядрёного морфинистого укола? Да если бы…
Сопротивлялся боли я весь световой день. Голос Эмиля попеременно с голосом совести уговаривали меня вернуться в личину осла и потопать дальше за морковкой. То есть — сдаться на потеху малолеткам. Но я же Виплешер Бернадотт, я предпочту щелкать каналы спутникового ТВ, пялиться в широкое окно на бесконечную вереницу продуктов мирового автопрома и сосать пиво из чуть подмороженных мини-баром алюминиевых банок. Дёргать себя за член, сравнивая в расслабленном состоянии с членом Уле. Совать в штаны всё ту же банку. Смеяться над собой. Грустить, но делать вид, что в груди болит от изжоги. А сдаться? Сдаться лишь тогда, когда солнце сядет. И сесть захочется вместе с ним. Укрыться за горизонт, завернуться в одеяло облаков с головой. Почувствовать, как романтическая чушь заполоняет всего меня изнутри. И только после этого — найти на обеденном столе бумажку с последней подсказкой.
“Style is war”? По-прежнему ни о чём мне не говорит. Придётся поискать в интернете. Ни единой здравой мыслишки, что может означать эта дурацкая надпись. Или слоган. Или лого. Или…
Всё-таки слоган. Wi-Fi чуть тормозит, да и телефонный браузер не слишком рьяно загружает страницу с запросом. А что если таинственный игрок через Умана оставил мне нормальный ноутбук и доступ в сеть?
Не оставил. Но долго сёрфить не пришлось: слоган привёл меня с многочисленных фан-форумов на официальный сайт группы “Cinema Bizarre”. Но вместо обычного в таких случаях web-контента с галереей фото и свежими новостями (я истово готовился перенести удар от вида чрезмерно заштукатуренного криворукими стилистами Шинни в окружении Страйфи и других неполовозрелых нимфеток) там красовалась… громадная буква “С”. Да, одна-единственная буква на весь грязный экран моего мобильника! Самому не верится, но у меня запас матерных слов вышел.
Так, ещё банку пива. Об глаз, всмятку. Уже легче. Телефон хотя бы не хочется бросить об пол и потоптать. Грёбаные малолетки! Выпил ещё. Обшарил всю пустую страницу. Выпил. Менял масштаб, исследовал каждый миллиметр медленной прокруткой. Выпил. И в левом нижнему углу нащупал скрытый текст, белым на белом. Выделил.
«Поищи у себя в номере».
Минутка безмятежности. Затишье перед бурей. Спокойствие перед погромом. Я люблю детей. Я люблю людей. Я совсем не зол. Я само терпение и самообладание.
Экран мобильника с этим не согласился. Погас и отразил моё лицо. Налитые кровью глаза разбуженного психопата. Шевелящиеся ноздри серийного маньяка. Запёкшиеся в корочке крови и соли губы убийцы. Я люблю людей, я люблю детей… непослушных детей. Предпочтительно печёными… в яблоках… с хрустящей золотистой кожей. С длинной мягкой морковкой в заднице. Да, засуньте морковный приз себе в задницу.
Так, спокойно, споко-о-ойно. Минус одна спинка стула и покоцанная дверца гардероба. И хорош. Спишут на… бля, плевать, Уле за ущерб же заплатил. Спущусь, желательно не кубарем, в отельный бар и ещё выпью. Бессвязные маты в голове становятся связными, всё громче и отчётливей. Воображаемый голос Эмиля поёт что-то из старого репертуара Dissection, намекая на скорые и неминуемые человеческие жертвоприношения. Даже не пытаюсь заглушить его, бесполезно. Но попробую залить. Водки нельзя, виски нельзя…
Сделаем вид, что виски можно.
*
В апартаменты спустя… да какая разница, сколько прошло?.. меня внесли двое охранников, из тех, кто по периметру… на периметре… Голова какая-то не родная. Непослушная. Не пролезающая под подушку. Спать…
Воображаемый Эмиль закончил с сожжением людей живьём и поёт “Little angel”. Тычет мне под нос мутные слайды с фотосессии на военной авиабазе. Кот в шлеме и в форме цвета хаки противоестественно возбуждает. Господи, Эмиль ты же не умеешь петь, заткнись! Давай я. И Скинни бэк-вокалом. Watch the sky so bright, see all its light³… Почему мне ни разу не приснился Скинни? Знаю, он слишком тощий и редко моет дреды. А я люблю жрать волосы Кисо, когда целуюсь… чистые, надушенные и напомаженные.
Мне кажется, я траванулся его лаком для волос. Хотя когда?
Нет, всё-таки Джимом Бимом траванулся. Бармен странно поглядывал на мой стакан с отбитым краем.
Часы на тумбочке показывают ад⁴. А, это половина двенадцатого. Еще один дурацкий день drog åt fitta⁵. Таинственный игрок в буквенные шарады пусть отправляется туда же. А я вздрочну на его труп.
Спать.
Комментарий к Глава 11
¹ Какого чёрта (швед.)
² Группа компаний «Бог» (англ.)
³ Посмотри на небо, такое яркое. Узри весь его свет (англ.) — строки из песни “Little angel”.
⁴ Перевернутое время 11:34 кристаллического циферблата похоже на четыре буквы, складывающиеся в “hell”, то есть Андреас лежал на постели вниз головой.
⁵ Ушёл в пизду (швед.)
========== Глава 12 ==========
Хотел я, не хотел, осёл или морковка, но квест продолжился. Рано или поздно выпивка должна была попроситься наружу — что и сделала ещё затемно, пробудив и ушибив меня и мои мизинцы на ногах обо все мебельные углы. Ни черта не проснувшись даже от ушибов, я на автопилоте доплёлся до сортира, но из-за сбитого прицела и общей болтанки не желавшего стоять ровно тела уселся на унитаз. И не заслуживала бы моя чисто физиологическая потребность отлить никакого упоминания, наряду с такими же не имеющими значения для истории регулярно повторяющимися актами дефекации, если бы не чисто выдраенный и ярко сверкающий сортирный пол в весёленькую розовую плиточку, от которой у меня заслезились глаза. Я швырнул об стену рулон туалетной бумаги, как-то выражая агрессию и облегчая себе муки, потом швырнул ещё один (а всего их было три), а когда потянулся за последним рулоном, чтоб вытереть наконец сделавший своё дело член, то не оторвал кусок туалетной бумаги. Он уже был оторван. Отделился и прилип ко мне, выпачканный в чём-то.
— Дерьмо! — завопил я не своим голосом, тряся рукой. — Уле, ты поплатишься за это!
Руку я, конечно, на предмет дерьма понюхал, прежде чем помыть. Оказалось — не дерьмо. На двойном бумажном квадрате тёмно-красной губной помадой кто-то небрежно вывел букву “A”, довольно пьяными прерывистыми штрихами. Тяжело, наверное, было писать, она ж мягкая. Хорошо, что не порвалась. А может, и порвалась. Чудесный загадочник, которого я выебу и в хвост, и в гриву, мог изгадить много клочков, прежде чем получилось. Пока я спал под морфином. Или гулял по кладбищу. Или ещё раньше? Нет, вряд ли. Не было бы мотива. Но, можно подумать, я что-то понимаю в чужих мотивах. Для меня всё это лишь повод засунуть шутника в багажник и увезти в лес. Ночью. Прихватив топор. И три резиновых дилдо. И верёвку. И спички. И несколько канистр бензина. И ещё парочку дилдо и резиновых кляпов. И крючья. И женские чулки с подвязками. Он будет сказочно смотреться на дереве со всем этим добром, а под его первоклассно пущенным в расход телом — весело потрескивать костёр.
Не имея, к сожалению, даже груши для битья, я отпустил сладкую мечту о мести и без прощальных речей смыл бумажку в унитаз. Раздражённо вышел на балкон. Берлин бодрствовал круглосуточно, шумел и волновался в привычном ночном ритме, но мне ещё спать и спать — пятый час утра всего-навсего. А как? Если сон перебит, душа вся как по наждачке жопой прокатилась. И сигарет мало. Кто-то прикладывался к моей пачке, брошенной тут у пепельницы. Фривольная горничная после жаркого перепихона, почему нет. Зато она вынесла старую вонючую железную пепельницу и принесла новую из зелёного муранского стекла, такую красивую, что её так и хотелось домой спереть. Я подкурил и заинтересованно забрал её с подставки-столика, привинченного к балконным перилам, чтоб получше рассмотреть замысловатые цветные узоры. И выматерился, едва понял, что клюнул на очередную приманку: под пепельницей лежала новая подсказка. То есть прямоугольная визитная карточка отеля, и вот на ней… да. Но я к тому моменту уже окончательно охренел, так что больше не удивлялся, пресытился до не могу. С лицевой стороны на карточке было нанесено только лого «Ритца», а под ним, заняв всё чистое поле, печатными буквами призывное: «А в кошельке смотрел?». И смайлик с высунутым языком.
Портмоне. Бред. Я ведь забыл его дома вместе с деньгами.
Но я не утерпел, заново заинтригованный, даже драгоценную сигарету не до конца скурил и бросился обратно в комнату. Уле прилетал с кучей багажа, хитрый Уле, то есть не он хитрый, а нанявший его игрок. Один чемодан брошен на самом виду. Я открыл его. Он пуст! Но в прорезиненном кармане чемоданной крышки прощупался плоский продолговатый предмет. Кто-то ещё сомневается, что это мой кошелёк?
Хорошо, что он простой, без молний и кнопочных застёжек: от захлестнувшего волнения я бы их сейчас сломал и порвал. Вытряхнул все кроны, посыпал чемоданное дно монетками, добрался до отделения с картами. Как их много, как тесно они напиханы, сами не выпадают, трясу, выдёргиваю по одной. Быстрее, мочи нет!
Нашёл. Увидел. Вытащил. Простая серая картонка, похожая на те, с которыми продаются новые кошельки, вкладываемые в прозрачные кармашки или вообще куда угодно, чтоб сохранить изделию форму. Картонка без надписей. Без… что?!
Моё сердце неистово выколотило в груди фигуру высшего пилотажа, очень похожую на “Skit också!” Нет… этого не может быть, ну ёлки же палки!
Я думал, упаду от облегчения и ударюсь об угол дивана до сотрясения: картонка — двойная. Слиплась. Мои неловкие ногти поддели краешек и разделили её на две. Внутри они не серые, а белые. И на той, что поспешила вывалиться у меня из рук сразу после прочтения и идентификации прочтённого, красовалась третья буква, выведенная чёрным перманентным маркером. Последняя буква. Откуда знаю, что последняя? Потому что — “T”.
С-А-Т. Котик. Кошечка. Кисо…
Вот и сказочке конец. Кто-то очень хочет, чтобы я поверил в Эрика. Что он, а не Шин, за всем этим стоит. Начиная с передачи ключа. И кем же может быть этот хитроумный мудак, в моих фантазиях уже повисший на дереве в белых чулочках? Никому я не мог так насолить в кратчайший срок. Ну, кроме самого Кисо, который спит и видит, как я обретаю веру в его мозг, восхищаюсь и извиняюсь за посылание нафиг, то есть в библиотеку.
А, ладно, придётся всё равно сначала звонить. Угрозой жёстко отыметь я его не напугаю, угроза выкидывания из группы прозвучит провокационно — не дай Бёр¹, прислушается. Угроза избить — откровенно дурацкая и несерьёзная. Угроза, эм… да нет у меня больше угроз. Он и до прихода в группу не был похож на невинную фиалку, а я — закончил ваять из него шлюхохулигана, который самого дьявола не боится. Бля. Сплошная безысходность…
Кисо не берет трубку! Какая хитрая жопа!
Спасибо, Кисо, отпуск прерван. Хотя не буду спорить, что он и моими собственными усилиями накрылся тазиком. Я не проведу в Германии больше ни минуты спокойно, если разгадка корчит рожи и уделывается от смеха там, в Стокгольме.
Звоню опять — в авиакассы. Действительно, зачем мне сон в удобной кроватке, когда так сильно свербит кого-то не мешкая изнасиловать. Полтора часа в салоне бизнес-класса досплю.
*
Утро смело можно выбросить на помойку. Ненавижу очень долго выкатывающиеся к взлету крылатые корыта, то пустые, то переполненные залы ожидания, повышенные меры безопасности из боязни наткнуться на террориста с поясом смерти, а натыкающиеся только на громких мамаш с обоймой молочных бутылочек через плечо. И размеренную, на зубах скрипящую вежливость улыбчивого персонала — всё ненавижу. Я не спал, я не ел ланч из обмотанной фольгой коробки, я высосал на борту три пива, я нагрубил стюардессе и потребовал четвертую бутылку. Грубил, конечно, сексуально — предложением нагнуть её в проходе между креслами за нерасторопность. Мне обещали повестку в суд и огромный штраф за домогательство, я показал средний палец и был выпровожен из самолёта первым. Ура, подействовало.
Кисо жил в Блакеберге², так что из Арланды³ я добирался к нему самые длинные и злоебучие сорок минут моей жизни. Пробок не было, в такси не играла никакая раздражающая музыка, но я сидел ополоумевшим, очень агрессивным и полупьяным чучелом. Кое-как протрезветь и обрести ясность ума меня заставили последние метры до заветного дома.