- Я предлагаю вам пойти с нами по собственной воле – искренне и честно, – продолжал наставник Борислав. - И даю слово командора, что ваше упокоение будет проведено во сне, как должно уходить преданным.
Алиса сглотнула и снова посмотрела на бета. Потом – на остановившихся перед ней Диану и Лилию. Обе были похожи на замерших роботов, ждущих команды. И эта механистичность пронзила её страхом. Впервые после долгой разлуки встретив своих сестёр, она вдруг до небывалой ясности поняла, насколько они были различны. И, хотя, будучи ещё инициатором, она и сама под приказом становилась в чём-то похожей на куклу, которую дёргают за верёвочки, но всё-таки жизни в ней было больше. Живыми тут из йахов оставались лишь двое – она и бет, оба едва способные двигаться.
- Согласна…
Командор Борислав дал знак храмовникам и один из них сдвинулся с места, шагая к йахам.
«Наложить печать», – отстранённо поняла Алиса. Она безучастно смотрела на то, как храмовники – едва различимые фигуры в ночной тени деревьев - перестраивались, готовясь принять пленённых в коридор стражей. Но одна из фигур, такая же неясная и расплывчатая, как и остальные, показалась ей значимой. Возможно тем, что двигалась обратно, за спины другим, отодвигаясь к кромке леса, под самые ветви, туда, где стоял командор Борислав.
Воин, посланный приказом, прошёл мимо безразлично замерших инициаторов и с трудом приподнявшегося Даниила, когда сзади послышался едва различимый шум. Спустя мгновение громкий оклик остановил движение. Храмовники оборачивались, уже понимая, что случилось.
Командор Борислав стоял, с заломленной за спину рукой, прогибаясь назад, убирая горло из-под лезвия. И молчал, хмуро оглядывая не своих людей, а небо над ними. А стоящий за ним неизвестный в рясе держал его на ноже и шептал едва слышно, так, что только йахи на расстоянии могли различить слова:
- Дай приказ их отпустить. Дай, брат. Ты же знаешь, я не остановлюсь.
- Даже если придётся убивать своих? – так же тихо спросил командор.
- Не юродствуй, - упрекнул отец Владимир. – Вы – не свои. Моих вы передавили ещё двадцать лет назад.
- Ты был с нами.
- Был. И подчинялся. Так же, как сейчас будешь подчиняться ты.
- Буду ли?
- Ради жизни своей и жизни своих людей – будешь.
- До них ты не доберёшься. Тебя просто порвут.
- Я – нет. А Данька и Лиса – доберутся.
- Их остановят.
- Кто? – усмехнулся отец Владимир. – Пока я тебя держу так – ни одна живая душа с места не сдвинется. А уж сдохшая – тем более. Им это в крестец вколочено. Не так ли?
Командор Борислав смотрел в небо и молчал.
- Дай приказ нас пропустить, Борислав, - повторил отец Владимир. – То, что вы сейчас делаете, – большая ошибка. И, не дай небо, вы её всё-таки совершите…
- Ошибок у нас не бывает.
- Конечно, бывают только чьи-то амбиции, - иронически заметил отец Владимир, и закончил: - Я исповедовал этих ребят. И девчонку, и бета. Я знаю их нутро. И я их вам не отдам. Приказывай нас пропустить. И гоняйся за тем, кого действительно нужно остановить. Ну!
Клинок припал к бьющейся жилке, пуская красный ручеёк по шее.
Командор Борислав поморщился, разглядывая сквозь листву лунный диск.
- Алиса! Даниил! – громко воззвал отец Владимир. – Прорывайтесь мне за спину. Там машина!
Переглянувшись, Алиса и Даниил стронулись с места.
Оглядываясь на командора Борислава, не отменившего приказ остановиться, инициаторы, шипя и зло поводя плечами, провожали их взглядами. А храмовники ощетинились оружием в обе стороны – на отца Владимира, скрытого от них телом командора, и на двинувшихся йахов.
Алиса и Даниил сгорбились перед броском.
- Не пожалей, - прошептал отец Владимир командору. И тот сдался.
Вскинул свободную руку, привлекая внимание, и прохрипел:
- Пропустить!
Храмовники медленно опустили оружие, а инициаторы подали назад.
Отец Владимир дождался, когда Алиса и Даниил, поддерживая друг друга, шагнут ему за спину, и тоже сдвинулся с места, пятясь и продолжая удерживать командора Борислава в захвате.
…
Глава 39 Воспоминание о Наведении.
- Во всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получала известия в течении дня, научи меня принять их со спокойною душою и твёрдым убеждением, что на всё Твоя Святая воля…
Алиса проговаривала вслед за всеми, но мысли её были уже далеко. Сестра Пелагея обещала в этот день показать японскую защиту, и любопытство снедало её. Национальное оружие самураев она уже начала изучать, но пока не продвинулась далее личной практики.
Сестра Софья отошла в сторону, и её место заняла неизвестная женщина, одетая в деловой костюм с маленьким чёрно-золотым значком на лацкане. Она пронзительным взглядом оглядела стоящих на коленях девушек, отчего многие поёжились, и улыбнулась. Алисе эта улыбка показалась неживой, и она опустила лицо, чтобы не встретиться глазами с незнакомкой.
- Милые девушки! Господь призвал ваших родителей, как призывал многих достойных людей. Но в этом мире не оказалось никого, кто мог бы подать вам руку помощи и укрыть в пасмурный день. И только церковь, хранящая добродетели, не могла пройти мимо вашего горя. Теперь вы…
Алиса смотрела в серый пол, изъеденный трещинами, и перед глазами мелькали белые искры ножей. В прошлый урок ей удалось довольно надёжно оборониться от атак старой наставницы и хотелось развить успех, но внутреннее чувство беспокойства мешало – ей всё казалось, что на самом деле учительница играет с ней в поддавки, воспитывая уверенность. Потому в голове и крутились воспоминания о поединке, обрывки ключевых моментов боя, и, после анализа, крепла убеждённость в том, что ошибок она успела совершить немыслимое количество и потому никак выиграть не могла.
- Приближаются последние времена мира. Вам, будущим щитам Церкви, принимать на свои плечи заботу о его надёжном оплоте, о нерушимости границы между Добром и Злом, проходящем не на земле, но в душах человеческих. То, что находит своё отражение в культуре человечества! Что видим мы сейчас, глядя на людей, мельтешащих в городах? Порок! Порок, и только порок правит ими! Люди опускаются, их обычный круг забот – работа и телевизор с бутылкой пива. Женщины бросают детей, мужчины – женщин. Легализованные наркотики травят подростков, а телевидение развращает их дух, делая приемниками содомитов или воспитывая убийц!.. Но церковь – последний оплот духовности в этом несовершенном мире. Ведь заповедовал Господь…
Алиса вздрогнула. Голос незнакомки звенел, набирая силу, и, казалось, лился прямо в сердце. От него что-то дрожало внутри. Дрожало так, что отзывалось и в уставших коленях и в макушке, заставляя всем телом впитывать слова, подчас не распознавая их, не разделяя поток звуков на смысловые связки, но ощущая, что всё сказанное – истинная правда, и она зовёт и будоражит одновременно.
- Сейчас, когда мир на пороге величайших изменений, и вы на себе ощущаете его грехопадение, сейчас, когда властолюбцы отвернулись от бога и их сердца зачерствели, а руки покрылись кровью, сейчас, когда…
Сердце Алисы тукало всё громче. Оно бешено билось о грудную клетку, вдавливая кровь в артерии на висках, и за стуком почти не слышна была горячая речь незнакомки. Только отдельные фразы долетали сквозь шум в висках и опьянение от восторженной дрожи:
- Вы – последняя надежда церкви! Ваши души лягут в фундамент нового мира! Ваши тела, став вечными, изгонят порок и грех из сердец живущих! Вы сможете…
- И лишь безгрешностью своей не внушить почтения к добродетели в сердца порочных и потому без оружия в руках не смочь защитить…
- Ваши тела станут оружием! Ваши сердца будут хранить верность и понимание! Ваши души….
А потом и этих кратких фраз не стало для Алисы – лишь биение сердца опустилось ниже, в чашу живота и там забилось, словно кипящее варево под крышкой и от этого стало горячо и хорошо.
- На ваши плечи падает миссия защиты добродетели от порока!
- И сказал Господь…
- Аминь!
Алиса вскочила вместе со всеми и, вскидывая руки, прыгая на месте и шало оря, потрясала ножами и искала среди лиц подруг – безумных, восторженных, диких, - хоть чьё-то чужое, враждебное… Внутри словно волчок завели – всё вибрировало и ей казалось, что никогда она не была так наполнена силой и пониманием настоящей истины. Она искала, искала, руки гудели, ножи плясали над головой замысловатый танец, живот кипел неведомой ранее магмой… А вокруг неё плыли лица, лица…
Диана, размахивая кудряшками, вытанцовывала что-то необузданно дикое, и юбка подрясника кружилась, словно у настоящей цыганки…
Лиля стояла возле стены, сцепив руки перед собой, и безостановочно кивала, не прекращая молиться – губы шевелились, а по щекам стекали слёзы…
Надя – Дива – расцарапывала себе лицо, мотаясь из стороны в сторону, и глаза её пугали небывалой пустотой…
Света – Кузя – лежала на полу и стонала, обхватив себя руками…
Алиса кружилась, кружилась, ножи взлетали, взлетали…
Сестра Софья, напряжённо стиснув в руке стакан с водой, отвернувшись, смотрела в окно, а в воду бесшумно что-то капало с её подбородка…
Неизвестная женщина, кивнув сестре, поправила костюм и направилась к выходу…
Алиса кружилась, ножи взлетали…
Лицо сестры Пелагеи возникло перед ней внезапно. Среди прочих – диких, безудержно-шалых, - спокойное, уверенное и светлое. Она смотрела холодно и сурово. И Алиса остановилась, опуская ножи.
Зажмурилась от неожиданной боли, сжавшей голову в тиски. Мгновение!
Когда открыла глаза – рядом не было ни сестры Пелагеи, ни подруг.
Она лежала на холодном полу тренировочного зала и со всех сторон, сквозь разводы и трещины, на неё смотрели воины, побеждающие змеелюдей. И в их глазах не было ненависти, только усталость.
Впрочем, и в глазах побежденных она не увидела ни ярости, ни ненависти, ни даже страха…
…
Глава 40 Спор.
В церквушке, не смотря на тёплые летние ночи, было холодно и сыро - испарения от земли проникали снизу, оседали каплями на стенах и иконах и стекали вниз, словно слёзы.
Отец Владимир втолкнул в тёмный зал командора Борислава, дождался, когда Алиса втащит Даниила, и со всей силы потянул створки – двери с грохотом встали на место, закрывая вход. Запер на мощный засов – только свет полной луны в ажурных окнах и негасимая лампадка над алтарём освещали зал.
- Здесь пока безопасно, - хмуро прокомментировал отец Владимир. Подошёл к лампадке, стал зажигать и относить по углам свечи.
- Пока, - усмехнулся командор Борислав. – Вас найдут, где бы ни были.
Локти его были стянуты ремнём за спиной, с ног сняты ботинки, а торс обнажён. На грудине белел старый шрам, оставшись единственным знаком принадлежности – крест отец Владимир снял с него, как и забрал всё имеющееся оружие. Но это не мешало командору смотреть вокруг насмешливо и уверенно.
Алиса уложила Даниила подальше от командора, к самому преддверью алтаря, и села рядом, прижалась спиной к стене и опустила ладонь на лоб бета. От него тянуло жаром и холодом одновременно – разорванная шея парила от поднявшейся температуры, а тело стало негнущимся и холодным, словно у покойника. Веки едва колыхались и недавно отросшие ресницы неуловимо вздрагивали на тонкой молодой коже. Алиса следила за дыханием бета и иногда неосознанно запускала пальцы в едва подросшие волосы.
- Питание, - отец Владимир подошёл и, не наклоняясь, показал ей тёмную бутылку.
Алиса подняла взгляд на священника и покачала головой. Снова заворотило.
Священник поджал губы и нахмурился.
- Вы всё ещё уверены, отец Владимир, что идёте верной дорогой? – внезапно вполне серьёзно спросил командор Борислав.
Отец Владимир обернулся к нему, посмотрел задумчиво:
- А вы? Встречая препятствие, считаете, что это знамение неверного пути?
Командор снова насмешливо скривил губы и отвернулся.
- Разве дорога, ведущая к свету, не имеет камней на пути? - покачал головой отец Владимир и снова посмотрел назамерших в малоподвижности йахов: - Дорога добра – дорога преодоления. Там, где человек изворачивается, обходя камни, где сдаёт назад в страхе, где решает, что лучше просто, чем тяжело – там рождается дорога зла и лжи. И это не наша дорога.
Он дёрнул головой, словно перебивая себя, и стремительно ушёл к командору. Не церемонясь, схватил его за плечо, разворачивая спиной, и проверил ремень на локтях. Лицо наставника стало равнодушным, но белизна и пот на лбу выдали его страдание.
Священник отконвоировал командора в угол притвора и сухо приказал:
- Присаживайтесь, командор. На седалище.
Отец Борислав молча опустился на холодный пол.
- Ноги, - коротко приказал священник. Пистолет в его руке весомо направился в голову пленнику.
Тот глянул снизу вверх на старого инквизитора и, не переча, сложил ноги кренделем, подтянув стопы к бёдрам. Алиса знала эту позицию по медитациям – помогая сосредоточиться на запредельном, она и приводила в оцепенение, из которого без посторонней помощи подняться было сложно.
Отец Владимир отошёл от командора на несколько шагов и, не опуская пистолета, сел напротив. Теперь они смотрели друг другу в глаза. Старый священник сидел прямо, в традиционной позиции на коленях, а пленник из-за заломленных за спину рук, немного наклонялся вперёд, и казалось, что его широкая массивная фигура пытается нависать над старцем.
- Я хочу понять… - негромко начал отец Владимир. – Почему за отродьем, которое губит женщин и искривляет веру, больше года идёт охота без результата?
Командор пожал плечами, насколько позволил стягивающий локти ремень:
- Вы напрасно считаете, что мы всесильны. Круг и его возможности не сильно изменились за годы, пока вас не было.
Отец Владимир усмехнулся:
- Одной инициаторши вашего изготовления хватило, чтобы дважды безошибочно выйти на него!
Алиса подняла голову и взглянула на разговаривающих. Они сидели далеко и разговор едва долетал до неё, но ей твёрдо виделось, что меж людьми возник и теперь дрожал невидимый эластичный жгут, он натянулся до предела и отпусти его один – он больно ударит по другому.
- Выйти – да, но не поймать.
- Борислав, не надо играть со мной, - отец Владимир покачал головой: - После того, что я пленил командора региональной секции храмовников Единой, терять мне нечего. Я вне закона. Ты понимаешь – времени у нас мало.
Командор задумчиво посмотрел на священника и глухо спросил:
- Так что - мы докатимся до крайностей? Или у вас есть в тайнике сыворотка правды?
Отец Владимир ответил ровно:
- В тайнике бутылка старого кагора. А вот рядом – инициатор, которого вы приговорили к смерти.
Командор не выдал себя ничем. Но Алиса почувствовала, что жгут всё-таки лопнул. И ударил по нему.
- Блеф, - хрипло сказал он.
Старый священник кивнул ровно, будто ожидал такого ответа, наклонился, опираясь на колени предплечьями. Набухшие дряблые веки прикрыли острые глаза.
- Командор, напрасно… Я старик, но у меня хорошая память. Ваша молодость пришла на время смуты, потому вы не успели научиться любить ту церковь, какой она была годы и века до вас. Вы прошлись красным петухом по всему, что было дорого нам. Вы спалили наши принципы, убили нашу веру в человека. И создали это уродище – «Единую Церковь» - общество лжецов, стремящееся только к власти над кошельками, телами и душами. Вы захватили власть в стране и, словно последние угли, затоптали те церкови, где сохранялось истинное православие. Вы ввергаете Россию в хаос средневековья, хотя и с новыми техническими возможностями. Уничтожаете знание и людей, способных его передавать. Убиваете волю и людей, способных на сопротивление вам. У вас только одна цель – жрать. И этого я вам простить не могу. Вот этого убийства церкви, которой служу. Так блефую ли я?