— А вы разве не геологи?
— Мы — геофизики. Как бы вам объяснить…
— Чего тут объяснять, Тоня! — крикнул Сергей Михайлович из палатки. — «Гео» — «земля», «физика» — «природа». Ходим по земле, видим под землей. Спим тоже на земле. Все ясно.
— Почти так… — улыбнулась Тоня. — Но в нашем ведении не только земля, а и небо, и океаны, и землетрясения…
— Бывают такие землетрясения, — сказал Юрка, — что проваливаются целые города, даже страны. Бывают?
— Страны — не знаю, не слыхала. Да и города не проваливаются, а разрушаются. Может еще затопить, если город на берегу моря…
Ребята переглянулись.
— Вы долго будете искать нефть? — спросил Димка.
— До весны, — сказала Тоня.
— Всю жизнь! — сказал Сергей Михайлович, выходя из палатки. — И другим еще останется. Вы не представляете, хлопцы, как мало мы знаем о том, что делается у нас под ногами. В небо летят ракеты… Телескопы направляются на звезды, до которых свет идет тысячи лет… Даже самолеты и те поднимаются на двадцать километров. Человечество стремится вверх! А по земле мы ползаем, как мухи по глобусу. Самая глубокая шахта — несколько километров. На такую же глубину опустился человек под воду. Это ничтожно! До Марса шестьдесят миллионов километров, но я уверен, что на Марсе человек будет раньше, чем опустится на шестьдесят километров под землю.
— Самолеты тоже нужны, — возразил Петька. — Особенно реактивные.
— Конечно, — засмеялся Сергей Михайлович, — разве я говорю, что не нужны? Ты ведь, наверное, летчиком будешь?
Петька вздохнул.
— А мне, хлопцы, хочется… только вы не поверите… Мне хочется топнуть ногой изо всей силы и, как в сказке, провалиться под землю — не очень глубоко — километров на сто.
— Не очень… — подтвердил Димка. Ребята рассмеялись.
— Да! На сто! Но только чтобы обязательно вернуться обратно. Иначе нет смысла. Я должен рассказать, что там внутри. Ведь никто толком не знает этого…
— А правда, что внутри земли, в самом центре — шар из чистого золота? — спросил Димка. — Говорят, только оно расплавленное…
— Золото — ерунда, — отмахнулся Сергей Михайлович.
Плеск воды заставил ребят обернуться. По ручью, шлепая босыми ногами, брела Лена.
— Ленушка, иди сюда, к тебе гости пришли.
Очень хорошо и ласково сказал Сергей Михайлович это «Ленушка».
— Никто так не умеет находить необыкновенные вещи, как Ленушка, — сказал Сергей Михайлович, беря девочку под руку. — Она — прирожденный следопыт. Вверх по ручью они вместе с Тоней нашли ванну, выдолбленную в камне. Там вполне теплая вода и можно купаться. Кроме того, она всегда знает, где мои очки.
— А где ваши очки? — смеясь, спросила Лена.
— А правда, где? — Сергей Михайлович похлопал свободной рукой по карманам куртки. — Наверное, в палатке.
Очки он держал в другой руке. Дужкой они упирались Лене в бок. Она потянула за дужку.
— Так и знал!
Сергей Михайлович выглядел очень рассерженным. Лена смеялась.
Ребята так и не поняли: игра это или на самом деле Сергей Михайлович всегда терял очки. Но они видели, как покорно нагнулся Сергей Михайлович, когда Лена потянулась надеть ему очки, и поняли, что он добрый и любит Лену.
— Папа скоро придет? — спросила Лена.
— Наверное, завтра, Ленушка. А мы тут с ребятами разговорились… Они золотом интересуются.
— Расскажите им про цунами, дядя Сережа.
И Сергей Михайлович рассказало цунами — волне, которая приходит из океана и смывает целые города. Эту волну, которая возникает при землетрясениях под водой, почти не заметно вдали от суши. Но она способна пересечь океан. Когда волна подходит к берегу и попадает на мелководье, она вырастает до сорока метров в вышину. Она смывает на своем пути все… И если берег пологий, вода забирается далеко на сушу — бешеный поток, под его ударами рушатся самые крепкие постройки. Отступая, вода уносит людей и обломки в океан.
— А потом находят эти города? — спросил Юрка.
— Конечно, — сказал Сергей Михайлович. — Только не города, а то, что от них осталось. Города приходится строить заново.
— Главное — найти… — туманно сказал Димка.
— Чего их искать! — удивился Сергей Михайлович. — Они на карте есть.
— А которых на карте нет?.. — допытывался Димка.
— Раз на карте нет, — значит, вообще нет.
— Дядя Сережа, — сказала Лена, — я вас все хотела спросить: в Одессе бывает цунами?
— Нет, Ленушка, — мягко ответил Сергей Михайлович, — в закрытых морях не бывает цунами. Черное море — закрытое.
Из тайги донесся треск сучьев. Трое мужчин, заросших, облепленных пухом, вышли на поляну.
— Чертова паутина! — сказал один. — По всему лесу летает. Здравствуйте, товарищ начальник.
— Здравствуй, Леша. Как дела?
Леша махнул рукой с таким видом, будто дела — хуже некуда.
— Участок закончили…
— Молодцы! А что ты такой сердитый?
— Да паутина же! Пока шли, все глаза позалепило.
Леша снял шапку, сосульками рассыпались густые волосы. Из-под бровей блеснули глаза — совсем молодые. Он выглядел очень солидно со своей бородой, но лет ему было не больше тридцати.
— Будем лагерь переносить? — спросил он.
— Дня через три. А где Строганова потеряли?
— Там он, со всем барахлом остался, — ответил Леша и повторил громче: — слышишь, Лена, батька твой имущество караулит. Тебе привет прислал.
Пока, сняв куртки, пришедшие плескались у ручья, Сергей Михайлович снова подошел к ребятам.
— Ну, Ленушка, скоро будешь прощаться со своими приятелями. Через три дня перебираемся на новое место.
— Вы далеко уходите? — спросил Петька.
— Километров на пятнадцать.
— Вы придете к нам? — спросила Лена.
— Не знаю… — покачал головой Петька. — Если бы дня на два-три… За один день не успеть. Мы лучше завтра зайдем. Можно? — он взглянул на Сергея Михайловича.
— Можно. Обязательно можно. А пока давайте закусим. Как там у тебя, Антонина?
— Кипит, — отозвалась Тоня.
На маленьком столике у палатки в алюминиевых чашках дымился борщ. В котле лениво булькала картошка с тушенкой. Поели и борща и картошки.
— Вот как мы живем, — приговаривал Сергей Михайлович: — И первое и второе…
— А бывает — ни первого, ни второго, — откликнулся Леша. — Аж кишки в животе громыхают, как пустая посуда.
— Бывает, — согласился Сергей Михайлович. — Вот, хлопцы, жалко, что уходим, мы бы из них, — он кивнул на ребят, — геофизиков сделали. Есть у них в лицах что-то бродяжье. Только они, кажется, в летчики собираются… А уж если на земле что-нибудь открывать, то не меньше, чем алмазы или золото, так? А ведь золото, хлопцы, — это металл прошлого.
— Никакого золота нам не нужно, — заявил Петька.
А Юрка добавил:
— Главное — чтобы была романтика.
Сергей Михайлович внимательно посмотрел на него.
— Да, это главное, — сказал он, помолчав, и спросил негромко: — Леша, как ты думаешь, есть у нас романтика?
— Я этой романтики сегодня полные сапоги набрал, — засмеялся Леша. — Иду, а там, понимаешь, промоина… Ну, я и влез чуть не по уши.
— Такой-то романтики везде достаточно, — улыбнулся Сергей Михайлович. — А я думаю: романтики нет.
— Как нет! — изумилась Тоня.
— А так… Есть люди — разные: мечтатели, мужественные, добрые… Есть нытики, трусливые, просто слабые. И разные люди по-разному видят одно и то же. Помню, еще студентом, я видел кота, которого привезли на дачу. У него были изумленные, по-человечески изумленные глаза. До этого он жил в комнате. А здесь все было большое и светлое… Небо и солнце, и пушистые деревья… Новые звуки. Необычные запахи. И, конечно, если кошки умеют думать, он думал тогда, что это страшно интересно — жить на свете. А потом привык. Через неделю кот уже бегал воровать к соседям в погреб и не оглядывался по сторонам. Бывают и люди, которые очень быстро привыкают к тому, что видят вокруг себя. И только тот, кто всю жизнь смотрит на мир так, будто увидел его впервые, кто никогда и ни к чему не остается равнодушным, тот каждый день открывает новое и удивительное. Для него романтика всюду, потому что он сам романтик.
— Что же, по-вашему, выходит? — спросил Леша. — Где человек ни работает, какая у него профессия — это неважно? Важно, какой он сам.
— В общем — да.
Леша улыбнулся и подмигнул ребятам.
— Сергей Михайлыч, — нараспев сказал он. — Уважаемый товарищ начальник… Короче так: ведь бывают специальности, ну, скажем, героические. Вроде летчиков или саперов. Не за тот рычажок дернул и — крышка. А бывают обыкновенные, вроде нашей. Есть разница?
— Уволю я тебя, Леша, за такие слова, — пригрозил Сергей Михайлович.
— Да нет, без смеху… Вы отвечайте.
— Что нам спорить? Давай лучше у хлопцев спросим. Нравится тебе наша специальность? — обратился Сергей Михайлович к Юрке.
— Конечно нравится, — сказал Юрка. — У вас совсем другое дело… Как раз у летчиков обыкновенная, а у вас — нет. Я же знаю: у меня самого отец летчик. Для него летать — ерунда. Он по восемь часов летает.
— Понятно, понятно, — поддакнул Сергей Михайлович. — И в туман летать не любит?
— Не любит. Но летает, если нужно.
— И сильного ветра не любит?
— Да…
— И садиться на полянки вместо аэродрома ему совсем не нравится?
— Не нравится, — подтвердил Юрка, не понимая, куда клонится разговор.
— А садится?
— Конечно. Но ведь это же так… работа.
Петька, который уже давно елозил по траве, вскочил на ноги.
— Работа, работа! — крикнул он. — А реактивные!.. Быстрее звука! Тоже — работа?
— Про реактивные я не говорю, я про обыкновенные.
— А хоть и обыкновенные! Полетай на морозе в открытой кабине!
— Да чего ты мне рассказываешь! — возмутился Юрка. — Получше тебя знаю.
— А знаешь, так молчи!
— Не замолчу.
— Нет, замолчишь!
Петька сделал шаг к Юрке. Юрка выставил вперед плечо.
— Бей его! — развеселился Леша. — Если так не переспорить, — бей по зубам. Сразу поймет. Кулак все объяснит.
Вид у спорщиков был грозный. Чересчур грозный, чтобы можно было не смеяться. Вслед за Лешей рассмеялись и все остальные.
Петька и Юрка снова уселись на траву, потому что драться, когда все смеются, не имеет смысла.
— Странное дело, — сказал Сергей Михайлович. — Одному не нравится летать в туман, а он летает. Другой считает свою специальность обыкновенной, но не вылезает из тайги шестой год. Третий говорит, что летать — ерунда, а четвертый готов защищать летчиков… кулаками. Спросим пятого. Ты как думаешь, Лена?
— А я… — не сразу ответила Лена. — Я сама не знаю… Я бы пошла работать все равно куда… — она не договорила и ушла в палатку.
— Вот и выходит, что я — барбос… — растерянно сказал Сергей Михайлович. — Какая глупость! — Он встал и тоже направился в палатку.
Так окончился спор о профессиях и о романтике, которая то ли есть, то ли нет, но которую все почему-то ищут за тридевять земель.
Когда ребята прощались, Сергей Михайлович сказал Юрке:
— Спорили, спорили, и выходит — зря? Так и не решили, какая профессия интересней… Верно, Юра?
Юрка взглянул на Сергея Михайловича, вздохнул и сказал:
— Знаете, Сергей Михайлович… Только вы не обижайтесь. Вы — хитрый, — и побежал вдогонку за ребятами.
10. Урок борьбы
Два удивительных события случились в Усть-Каменске.
Первое — в доме Петьки.
Его мать, вернувшись с работы, увидела Петьку, сидевшего за столом в одной тельняшке. Рядом — Сенька, склонив голову набок, морщил лоб, пыхтел и нетерпеливо двигал локтями.
— А вот и не так… — приговаривал Сенька. — А мамка не так шьет.
Получив подзатыльник, Сенька мотнул головой, но стерпел: пожалеть было некому, и потому реветь не имело смысла.
Оба так увлеклись, что не заметили, как пришла мать.
Первым ее увидел Сенька. Он улыбнулся, но тут же вспомнил о подзатыльнике и захныкал.
Мать подошла к столу, заглянула через плечо сына и ахнула.
Петька пришивал пуговицу к рубашке.
В этом не было бы ничего удивительного, если бы за иглу взялся кто-нибудь другой. Но Петька!.. Он вечно ходил с растерзанным воротом; если какой-нибудь забор в Усть-Каменске красили утром, то можно было не сомневаться, что вечером на Петькиной рубашке окажется свежая полоса; когда он подружился с мотористами, на штанах появились пятна мазута. Он заходил к рыбакам и возвращался облепленный рыбьей чешуей. Но все эти мелочи не смущали его, как не смущает промасленный комбинезон рабочего человека.
И вдруг — пуговица.
Закончив работу, он отпилил нитку тупым ножом и только тогда, взглянув на мать, пояснил:
— Она уже давно оторвалась, а ты не замечала. Что я, обязан без пуговицы ходить?
— Да ты бы сказал, Петенька, — смутилась мать.
— Чего тут говорить. Делов-то… А ты, мам, лучше купи мне рубашку.
— Да что это тебя на одежду потянуло? Обожди — сошью.
— Нет, мам, купи. Ты шить долго будешь, а мне обязательно для завтра нужно. Пойдем, купи сейчас.
— Зачем она тебе сейчас, новая?
— Нужно…
— Обожди хоть до получки: три дня осталось.
— Ничего ты, мама, не понимаешь! Ну займи. Мне сейчас нужно, а потом можно опять продать.
Мать качала головой и удивлялась. Но Петька стоял на своем и, в конце концов, потащил ее в магазин.
Второе событие произошло в доме Аленовых в тот же день.
— Папа, — спросил Юрка, — как ты думаешь, если человек — слепой, его можно вылечить?
— Смотря какая слепота. Одного можно, другого нет.
— Ну, если он совсем такой, как другие люди. Глаза у него обыкновенные, даже не заметно, что он не видит.
— Не знаю, Юра, я ведь не врач. Зачем тебе это знать?
— Потому, что я глазным врачом буду. Я уже решил!
— Уже решил — рассмеялся отец. — А почему не хирургом или невропатологом?
— Ничего смешного нет, — обиделся Юрка. — Ты ведь не знаешь, как некоторые переживают. Им видеть все хочется, а они не могут.
— Ой, Юрка, опять, наверное, новую книжку прочитал… Ты же путешественником хотел быть.
— Я и буду путешествовать. Буду ездить и лечить. Другой, может быть, десять лет собирается к профессору поехать, а тут я сам поеду.
— Маша, слышишь? Юрка наш специальность переменил. Глазным профессором будет!
— Слышу, — отозвалась мать. — Обедать идите, профессора, суп стынет.
Вот так всегда! В самые ответственные, в самые важные минуты твоей жизни, когда в душе у тебя просыпается что-то благородное, когда решается твоя судьба и ты ждешь совета, на столе появляется… суп.
Это глупо! При чем тут суп? В эту минуту ты можешь совершить подвиг. Но родители привыкли к тому, что ты фантазер; они смотрят на тебя с добродушной усмешкой и не хотят, не могут понять, что ты говоришь серьезно. Они шутят… Это легче — отшутиться, чем ответить по-настоящему. А ведь так хочется, чтобы с тобой поговорили серьезно хоть один раз в жизни!
Глядя на Юрку, отец и мать улыбаются — совсем не обидно, даже ласково. Но именно поэтому никогда не узнают они о девочке со светлой косой, которая смотрит так, будто старается разглядеть что-то очень далекое.
Вечером Юрка и Петька встретились на улице. Они поговорили о разных делах, но, как и полагается мужчинам, ни словом не обмолвились: один — о новой рубашке, другой — о своем решении стать врачом.
Потом они пошли к Димке, чтобы договориться назавтра выехать пораньше. Димкин дом стоял с края, у самой тайги. Здесь было тихо. Дорога поросла мелкой пыльной травой, и лишь на середине пролегла колея, пробитая аэропортовскими бензовозами.
Димка сидел прислонившись к забору; в руках у него была глиняная кошка со щелью в голове — копилка. Он тыкал в щель палочкой, обмазанной клеем.
— Ты чего делаешь?
— Хочу деньги достать, посчитать. Мелочь вытряс, а бумажки не вылезают. Разбивать жалко.
— Много у тебя?
— Рублей восемь.
— А мы и не знали, что у тебя деньги есть, — сказал Петька. — Когда на лодку собирали, ты три рубля дал. Хитрюга ты, Димка.
— Так то совсем на другое… Я на ружье собираю. Сами же будете просить пострелять.