Кое-какие из элементов именно этой экономической политики были предложены в марте и апреле 1918 года В. И. Лениным. Была остановлена «красногвардейская атака» на капитал. Началась работа по приведению в порядок уже национализированных предприятий с привлечением для этой работы буржуазных технических специалистов. Было решено допустить на определенных условиях создание иностранных концессий. Это означало поддержку не только социализма, но и государственного капитализма. Однако в основном и главном политика большевистской партии весной 1918 года пошла по иному пути. Определенное головокружение от успехов первых месяцев революции, отсутствие не только каких-либо теоретических разработок, но и практического опыта в деле построения социалистической экономики, да к тому же в такой отсталой стране, как Россия, преувеличение роли субъективных факторов и ряд других причин толкнули большевиков на проведение весной 1918 года иной и в основном ошибочной экономической политики. Набиравшая скорость машина революции продолжала катиться дальше с ничем не оправданной быстротой. «Все унесено было бурным течением, преисполненным революционного энтузиазма, – говорил об этом времени всего через три года А. В. Луначарский. – Надо было прежде всего провозгласить во всей полноте наши идеалы и беспощадно сокрушать то, что нам не подходит. О полумерах, об этапах, о приближении шаг за шагом к такому идеалу тогда было говорить трудно. Это воспринималось как оппортунизм, пожалуй, даже самыми “осторожными”».
«Мы рассчитывали, – писал в том же 1921 году В. И. Ленин, – поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как общеполитические, так и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически».
Имел немалое значение и тот простой факт, что большевики просто не знали тогда – как нужно строить социалистическое общество. Ведь они первыми вступали на этот еще никем не проторенный путь. Потому очень часто они действовали путем эксперимента, шли вперед, пробуя и ошибаясь и больно отвечая при этом за свои ошибки. Я говорил выше об условности термина «мирная передышка» в применении к периоду, наступившему после Бреста. Никто не мог тогда знать, как долго продлится этот «похабный» мир и как пойдут в ближайшие месяцы дела в России и во всей Европе. Наилучшей перспективой для большевиков была перспектива социалистической революции в других странах Европы, и в первую очередь в Германии и Франции. И хотя Ленин выдвигал весьма обширные проекты мирного строительства в России, главным его стремлением и надеждой тогда было – продержаться в России до того времени, когда революция в Западной Европе продолжит и закрепит завоевания русской революции. О сколько-нибудь продолжительном периоде строительства социализма «в одной отдельно взятой стране» никто из русских революционеров-большевиков весной 1918 года не думал. Октябрьская революция воспринималась ими как начало всемирной пролетарской революции.
Сознание того, что за Россией скоро последуют и другие страны, укрепляло у русских революционеров уверенность в своей правоте и силе. Но это же сознание порождало и мысли о необходимости продержаться во что бы то ни стало, то есть любыми средствами, в том числе и такими, которые в более отдаленной перспективе работали на подрыв позиции и влияния самих большевиков, в том случае если европейская революция «запоздает». А в ряде случаев использовались и такие средства, негативные последствия которых могли проявиться при любом развитии событий.
Но так или иначе, а Брестский мир был заключен. Было очевидно, что каким бы ни был по своей продолжительности мирный период, его следовало использовать для закрепления результатов Октябрьской революции. Речь шла в первую очередь о преодолении того хаоса и разрухи в экономике страны, которые грозили обернуться катастрофой. Уже в марте 1918 года основные усилия В. И. Ленина переключились на задачи хозяйственного строительства. Надо отметить, что левые коммунисты и в этой области стали активно проявлять свою «левизну». Так, например, левый коммунист С. Лобов предлагал «объявить частную собственность как в городе, так и в деревне несуществующей». Еще один левый коммунист Н. Осинский (В. В. Оболенский) заявлял о «решительной ликвидации частной собственности и осуществлении прямого перехода к коммунизму».
Ленин более трезво смотрел на пути выхода страны из хозяйственного кризиса. Еще на VII Чрезвычайном съезде партии он говорил: «Мы только что сделали первые шаги, чтобы капитализм совсем стряхнуть и переход к социализму начать, сколько еще этапов переходных к социализму будет, мы не знаем и знать не можем. <…> К тому же, – добавлял Ленин, полемизируя с левыми коммунистами, – дать характеристику социализма мы не можем; каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, – мы этого не знаем, мы этого сказать не можем».
Хотя в России и возник уже социалистический уклад, представленный национализированными предприятиями, рядом с ним существовали еще четыре экономических уклада:
– государственный капитализм;
– частнохозяйственный капитализм;
– мелкое товарное производство;
– натуральное или патриархальное хозяйство.
При этом доминирующими укладами продолжали оставаться мелкотоварное производство и частнохозяйственный капитализм. Из этой реальной экономической действительности и надо было исходить во всех планах послевоенной реконструкции и восстановления страны. Ленин понимал это, и его план «приступа к социалистическому строительству», изложенный в брошюре «Очередные задачи Советской власти», был весьма четким и реалистичным. Ленин писал здесь об учете и контроле, как важнейших задачах дня. Он предложил прекратить волну национализаций и навести порядок в денежном хозяйстве. Ленин потребовал положить конец контрибуциям и заменить их правильно взимаемым налогом. Ленин писал также о росте производительности труда и повышении материальной заинтересованности рабочих и служащих. Что касается представителей буржуазной технической интеллигенции и самой буржуазии, готовых сотрудничать с новой властью, то Ленин предлагал установить им очень высокие оклады, «купить» их на то время, которое понадобится пролетариату для подготовки своих новых кадров. Главной формой оплаты труда рабочих Ленин предлагал сохранить сдельную оплату труда. Весьма настойчиво высказывался Ленин и за развитие государственного капитализма, но не в ущерб социализму. Он утверждал, и не без оснований, что в такой мелкобуржуазной стране, как Россия, развитие различных форм государственного капитализма еще долго будет благом, ибо государственный капитализм легче поддается регулированию и от него до социализма существует только одна ступенька. Все эти мысли и предложения Ленина справедливо оцениваются и сегодня как пример его прозорливости и умения трезво смотреть в лицо реальной действительности.
И все-таки в этом ленинском плане мирного строительства был один коренной недостаток, частично связанный с тем недостатком в марксистской теории социализма, о котором я уже писал выше. В своей работе «Очередные задачи Советской власти» Ленин ничего не писал о развитии торговли, которая с окончанием войны должна была стать главным регулятором хозяйственной жизни. Только торговля в сочетании с учетом, контролем и разумной системой налогов могла оздоровить Россию и дать стимул к ее новому и быстрому хозяйственному развитию. Этому могла служить и местная торговля и торговля в масштабах всей страны, торговля частная, кооперативная и государственная. Среди многих лозунгов, выдвинутых Лениным весной 1918 года, есть лозунг соревнования, есть призыв к аккуратности и скромности, но нет лозунга, который стал доминирующим уже через несколько лет: «Учиться торговать». А между тем без торговли, без создания для десятков миллионов крестьян и ремесленников определенной свободы частной инициативы и свободы оборота Россия в те годы не могла подняться из хаоса и разрухи.
Ленин верил тогда в возможность замены торговли прямым продуктообменом. Еще в феврале 1918 года он писал: «Реорганизация России на основе диктатуры пролетариата, на основе национализации банков и крупной промышленности при натуральном продуктообмене города с деревенскими потребительскими обществами мелких крестьян, экономически вполне возможна, при условии обеспечения нескольких месяцев мирной работы. А такая реорганизация сделает социализм непобедимым и в России и во всем мире, создавая вместе с тем прочную экономическую базу для могучей рабоче-крестьянской Красной Армии».
Ленин ошибался здесь, конечно, и насчет «нескольких месяцев» и насчет продуктообмена. Но и в марте и в апреле 1918 года Ленин, к сожалению, продолжал развивать и свою ошибочную концепцию прямого продуктообмена между городом и деревней, и свой совершенно нереальный план всеобщего кооперирования населения страны, согласно которому все жители определенного района входили в кооператив, сдающий в руки государства произведенную членами кооператива продукцию и получающий от государства определенное количество потребительских благ – для членов кооператива.
В данном случае позиция Ленина была близка к позиции многих левых коммунистов, которые весной 1918 года требовали отмены денег и считали поэтому благом быстро растущую инфляцию, которая в конце концов и должна будет привести страну к товарообмену без денег. И Наркомат финансов и Государственный банк решительно выступали тогда против позиции левых коммунистов. Эти организации были всерьез озабочены расстройством финансовой системы страны. Так, например, докладывая ВЦИК о состоянии финансов Республики, зам наркома финансов И. Э. Гуковский доказывал необходимость укреплять советскую систему банков и денежного обращения. И хотя ВЦИК одобрил основные положения доклада Гуковского, левые коммунисты, выступившие в прениях, обвиняли его в отказе от социализма, в «священном уважении к деньгам и священном трепете перед дефицитом бюджета».
Возражая левым, В. И. Ленин все же очень неопределенно высказывался по поводу торговли и денег, а некоторые из его мыслей мало отличались от утверждений левых. В «Черновом наброске проекта программы» в марте 1918 года Ленин писал: «Сначала государственная монополия “торговли”, затем замена полная и окончательная “торговли” – планомерно организованным распределением… Не отменяя временно денег и не запрещая отдельных сделок купли-продажи отдельными семьями, мы должны сделать обязательным по закону проведение таких сделок через потребительски-производственные коммуны».
Позднее Ленин сам признал эти тезисы 1918 года ошибкой партии и своей собственной. Так, осенью 1921 года он писал: «Тогда (то есть в начале 1918 года) предполагалось осуществление непосредственного перехода к социализму без предварительного периода, приспособляющего старую экономику к экономике социалистической. Мы предполагали, что, создав государственное производство и государственное распределение, мы этим самым непосредственно вступили в другую, по сравнений с предыдущей, экономическую систему производства и распределения. При оценке возможного развития мы исходили большей частью из предположений о непосредственном переходе к социалистическому строительству».
К сожалению, в большинстве современных работ, посвященных экономическим взглядам Ленина, игнорируется сложная история становления этих взглядов. Излагая взгляды и концепции Ленина в 1921–1922 годах, многие авторы воздерживаются от анализа ошибочных представлений и концепций Ленина в 1917–1918 гг. Так, например, в 1917 году Ленин писал, что в России нужно создать такой порядок, при котором «все граждане… работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы». К 1921 году Ленин избавился от таких упрощений.
Ошибочные теоретические установки нередко вели и к ошибкам в политике партии. Я писал выше, что мысль о прямом продуктообмене между городом и деревней зародилась у Ленина еще до революции. Этот вопрос ставился и в январе 1918 года, например, на Первом Всероссийском продовольственном съезде. В феврале все внимание советского правительства было отвлечено германским наступлением. Но уже в марте Наркомат продовольствия докладывал СНК, что только снабжение деревни тем, что она требует, то есть предметами первой необходимости, может «вызвать на свет» спрятанный хлеб. В докладе поэтому предлагалось организовать товарообмен в государственном масштабе, причем частично плата за хлеб должна производиться товарами, частично деньгами.
26 марта 1918 года СНК издал декрет «О товарообмене для усиления хлебных заготовок». В пункте 2 этого декрета говорилось: «Для продовольственного товарообмена используется определенная в параграфе 3 часть следующих товаров: ткани, нитки, галантерея, кожа, шерстяные изделия, обувь, галоши, спички, мыло, свечи, керосин, сортовое железо, стекло и т. д.». (Общий список товаров, в которых нуждалась деревня, был очень велик.) Далее в декрете указывалось, что все предприятия, артели, ремесленные мастерские, занятые изготовлением этих товаров, должны по определенному плану и по твердым ценам передать их Наркомату продовольствия, который должен в свою очередь издать инструкцию о порядках и нормах выдачи этих товаров в обмен на хлеб и другие продовольственные товары, заготовляемые по государственному плану.
Систему продуктообмена намечалось построить таким образом, чтобы каждое село, деревня, кооператив, товарищество (но не отдельные крестьяне) получали от Наркомпрода необходимые им промышленные товары пропорционально количеству сданного ими хлеба и других сельхозпродуктов. «Отоваривалась», однако, лишь часть хлеба. Значительная часть хлеба и других сельхозпродуктов должна была сдаваться за деньги или за особые «зачетные квитанции», по которым впоследствии Наркомпрод обещал выдать нужное число денег или товаров. Поначалу руководители Наркомата продовольствия были полны самых радужных надежд. По разным подсчетам, дефицит в районах, потребляющих хлеб, исчислялся в 150–180 миллионов пудов, тогда как в хлебопроизводящих губерниях, по тем же подсчетам, скопились излишки в 600–700 миллионов пудов.
Однако дело с продуктообменом с самого начала пошло крайне туго. Во-первых, в стране было еще слишком мало нужных деревне промышленных товаров. Наркомпрод сумел к апрелю 1918 года создать «обменный фонд», в котором имелось около 400 миллионов метров мануфактуры, 2 миллиона пар галош, 200 тысяч пар обуви, 17 миллионов пудов сахару, а также керосин, спички, железные изделия, сельскохозяйственный инвентарь. Но все эти собранные наркоматом товары только на 10–15 процентов покрывали самые неотложные нужды деревни. К тому же не было возможности быстро наладить производство всех нужных деревне товаров. Крупные заводы, ранее работавшие на оборону, нуждались в перестройке. Конечно, в стране тогда имелось множество мелких предприятий, мастерских, отдельных кустарей и ремесленников. Этот слой мелкой буржуазии в массе своей поддержал Октябрьскую революцию, и он был важным потенциальным резервом для расширения социальной базы диктатуры пролетариата. По подсчетам экономистов, в 1918 году в городах России имелось около 350 тысяч кустарных заведений, в которых работало более 1200 тысяч человек.
Однако кустари и ремесленники без всякого энтузиазма откликнулись на декрет от 26 марта. Из-за быстрого обесценения бумажных денег все так называемые твердые цены оказывались фикцией. Сдавать свою продукцию за бесценок никто не хотел. Поэтому большинство кустарей и ремесленников, обходя декрет, находили возможность сбывать свою продукцию по ценам вольного рынка. Они смогли наладить свои более выгодные пути товарообмена с деревней.