Усилился разброд и среди меньшевиков, после Октября небольшое правое крыло этой партии во главе с А. Потресовым настаивало на проведении вооруженной борьбы с большевиками. «Неосновательна надежда, что большевиков можно причесать, – заявлял А. Потресов. – Большевизм тем и характерен, что он никогда не позволял себя причесывать. Он непоколебим. Его можно сломить, но согнуть нельзя. А чтобы сгибать могли мы – это смешно». Еще осенью 1917 года партия меньшевиков была почти стерта с политической арены России. На выборах в Учредительное собрание меньшевики получили менее 2 процентов голосов.
Однако с весны 1918 года положение меньшевиков начало меняться. С усилением голода и ухудшением общего экономического положения в стране часть рабочих, в том числе и в Петрограде, стала снова прислушиваться к голосам меньшевиков. Вместе с эсерами они выдвинули идею Всероссийского рабочего съезда, который можно было бы противопоставить Советам.
И в центре и в регионах активнее стали вести себя правые эсеры. С 7 по 14 мая 1918 года в Москве проходил 8-й совет партии правых эсеров. После ожесточенных прений этот совет провозгласил основной линией партии подготовку вооруженного восстания против большевиков и их СНК и образование демократического правительства, избранного Учредительным собранием. Эсеровский совет высказался за продолжение войны с Германией и восстановление коалиции с Антантой.
Наиболее важной для судеб страны в те месяцы была позиция левых эсеров, так как именно за этой партией шли тогда большие массы крестьянства и городской мелкой буржуазии. Эта партия после Бреста вышла из состава СНК, но ее представители продолжали работать в ряде органов СНК и ВЦИК, даже в ВЧК, а также среди командного состава молодой Красной армии.
Заявляли о себе и анархисты. Они также усилили весной 1918 года свою агитацию. Их главным требованием в это время был призыв передать свою власть в стране профессиональным союзам и считать именно Всероссийский совет профессиональных союзов высшим органом власти в РСФСР.
Отход масс от большевиков отразился на составе IV и V Всероссийских съездов Советов, где количество большевиков уменьшалось, а левых эсеров увеличивалось. Но еще более показательными были выборы в уездные Советы. Вот сведения о партийном составе ста уездных Советов, избранных в апреле – августе 1918 года, в сравнении с составом тех же Советов на 14 марта 1918 года.
Можно предположить, что в более отдаленных уездах падение авторитета большевиков было более заметным, чем в центральных областях. Надо также учесть, что сам характер выборов в Советы (эти выборы не были равными) и тот факт, что большевики были все еще правящей партией, также повлиял на результаты выборов. Однако политическая тенденция была очевидна.
Особенно сильно упало влияние большевиков в производящих губерниях, где имелись излишки хлеба и куда в основном направлялись поезда Наркомпрода. Это черноземные области России, Северный Кавказ, значительная часть Поволжья и Сибирь. Это позднее признавал и В. И. Ленин. «Мы не могли, – писал он, – дать крестьянам в Сибири того, что дала им революция в России. В Сибири крестьянство не получило помещичьей земли, потому что там ее не было, и потому им легче было поверить белогвардейцам». «Сибирь, – пояснял Ленин, – край крестьян сытых, крепких и не склонных к социализму». То же самое можно было сказать и обо всех казачьих районах.
Тем не менее до февраля-марта 1918 года «триумфальное шествие советской власти» захватило и южные районы России, а также Сибирь. Советская власть побеждала и здесь, несмотря на лихорадочные попытки местных антибольшевистских групп создать здесь свои думы, войсковые правительства, комитеты Учредительного собрания и т. п. Так, например, в феврале 1918 года в Томске было создано некое «Временное правительство автономной Сибири», возглавляемое эсером П. Я. Дербером. Но судьба этого правительства мало отличалась от судьбы калединского правительства на Дону. Уже в феврале 1918 года Томский совет арестовал значительную часть этого «правительства», отвез арестованных на ближайшую к Томску узловую станцию «Тайга» и отпустил на свободу, запретив возвращаться в Томск, но уже в апреле-мае 1918 года различные эксперименты Наркомпрода, а также ошибки и злоупотребления органов советской власти подорвали влияние большевиков в Сибири и на юге России.
Как я уже писал выше, первым камнем преткновения между большевиками и левыми эсерами стал Брестский мир; этот мир вызвал острую полемику и среди самих большевиков. Но весной 1918 года заключение такого мира было совершенно необходимо, и поэтому риски, на которые шел в данном случае Ленин, были оправданы. Далекий от симпатий к Ленину его западный биограф Луис Фишер писал: «Как государственный деятель Ленин наблюдал, взвешивал, рассуждал и приходил к выводу на основании реальных условий. Власть не ударила ему в голову, а прояснила ее… Он судил по конкретной ситуации. Ситуация 1918 года требовала приобретения мира дорогой ценой. Ленин видел это с самого начала и готов был заплатить эту цену. Этим он спас созданное им государство».
К сожалению, в области экономического строительства и продовольственного снабжения Ленин не проявил такого же трезвого прагматизма, свободного от теоретических и абстрактных концепций прошлых лет. И это дорого обошлось самим большевикам. Еще один небольшевистский автор, которого Ленин знал и ценил как достаточно объективного человека, – я имею в виду Н. Устрялова, – писал в своей книге «Под знаком революции»: «Политика реквизиций и конфискаций вызывала со всех сторон органический протест, а запрещение торговли – всеобщее неповиновение. Человек, решившийся подчиняться коммунистическим декретам, умер бы с голоду через пару недель после своего решения. Ибо легально, кроме знаменитой восьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля, достать было нечего. Вся страна, включая самих коммунистов, жила вопреки коммунистическим декретам, вся Россия “спекулировала”, и естественно, что официальных оснований карать каждого гражданина можно было найти сколько угодно».
В целом же можно сказать, что к началу лета 1918 года большевики утратили значительную часть ранее приобретенного доверия и среди крестьян, особенно средних, и среди ремесленников, и даже среди части рабочих, чем, конечно, спешили воспользоваться другие партии.
Недовольство экономической политикой большевиков в производящих губерниях России было столь велико, что местные органы советской власти были вынуждены отменять хлебную монополию и твердые цены. Направленный в начале июня 1918 года в Царицын И. Сталин телеграфировал Ленину: «Шестого прибыл в Царицын. Несмотря на неразбериху во всех сферах хозяйственной жизни, все же возможно навести порядок. В Царицыне, в Астрахани, в Саратове хлебная монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляция. Добился введения карточной системы и твердых цен в Царицыне. Того же надо добиться в Астрахани и Саратове, иначе через эти клапаны спекуляции утечет весь хлеб».
Эта телеграмма была отправлена в Москву 7 июня. Ясно, что за один день пребывания в Царицыне Сталин не мог добиться введения твердых цен и карточек, он добился только принятия решения на этот счет местными Советами. Все же путем самых жестких мер Сталин сумел заготовить несколько миллионов пудов зерна и большое количество скота. Однако в Москву удалось отправить лишь небольшое количество этого продовольствия. Заверения Сталина, что по линии Царицыно – Поворино – Козлов – Рязань – Москва можно будет отправлять по восемь и более маршрутных поездов в день, не были выполнены. Победа Краснова на Дону, временные успехи контрреволюции на Северном Кавказе и действия чехословацкого корпуса, все это очень скоро заставило Сталина переключить свое внимание с вопросов продовольственных на военные проблемы. Разбирая позже причины неблагоприятной обстановки и неудачи своей миссии на юге, Сталин в письме Ленину отмечал: «Обрисованную выше неблагоприятную обстановку следует объяснить: 1) Поворотом фронтовика, “справного мужика”, в октябре боровшегося за советскую власть, – против советской власти (он ненавидит всей душей хлебную монополию, твердые цены, реквизиции, борьбу с мешочничеством»).
Недовольство захватило, однако, не только «справного мужика», но и значительную часть рабочих, особенно в провинциальных центрах.
Так, например, еще 25 мая 1918 года председатель Ижевского комитета РКП (б) Вятской губернии И. Д. Пастухов и секретарь Ф. Фокин сообщали в ЦК об активизации на заводе деятельности эсеров и анархистов, и что в силу этого влияние большевиков на рабочих падало, а эсеров и анархистов росло. Для спасения положения Ижевский партийный комитет просил прислать в Ижевск опытных партийных работников из Москвы. Выслать в Ижевск партийных работников ЦК РКП(б) не смог, так как сходные просьбы содержались в десятках телеграмм, получаемых в Москве из всех областей страны. И уже 1 июня Ижевский комитет РКП б) повторяет свою просьбу, одновременно сообщая, что в Ижевске избран новый городской Совет, в котором большевики оказались в меньшинстве.
В заключение поставим вопрос, – а возможно ли было весной 1918 года создание не однопартийного, а коалиционного социалистического правительства? Да, это было возможно, и это показал краткий опыт коалиции с левыми эсерами. Возможен был и какой-то блок с некоторыми фракциями меньшевиков. Такие предложения исходили и от самих большевиков, но они были отвергнуты меньшевиками. Однако, по свидетельству бывшего меньшевика И. Майского, в ЦК партии меньшевиков эти предложения большевиков обсуждались и некоторые из меньшевиков были готовы их принять.
Самым серьезным препятствием к коалиции левых партий стал Брестский мир. Однако еще более серьезным препятствием этой коалиции стала экономическая политика большевиков. Сам Ленин не был принципиальным противником коалиции с меньшевиками и эсерами, поэтому опыт Русской революции в этом отношении он никогда не считал ни исключительным, ни обязательным. Уже в 1919 году в своем «Приветствии венгерским рабочим» по случаю социалистической революции в Венгрии Ленин писал: «Товарищи венгерские рабочие! Вы дали миру еще лучший образец, чем Советская Россия, тем, что сумели сразу объединить на платформе настоящей пролетарской диктатуры всех социалистов». В России этого сделать не удалось.
Как и следовало ожидать, различного рода мероприятия по организации продуктобмена, равно как и попытки закупки хлеба у крестьян за обесцененные денежные знаки, закончились явной неудачей, хотя закупочная цена и повышалась несколько раз, обесценение бумажных советских денег происходило гораздо быстрее. Между тем продовольственное положение в городах и в основных промышленных губерниях к началу мая 1918 года стало особенно тяжелым. По сравнению с апрелем подвоз и выдача хлеба в мае сократились почти вдвое. Во многих районах начинался настоящий голод.
Перед советским правительством открывались тогда два возможных пути для решения продовольственных проблем. Первый – был путем компромисса. Нужно было сделать уступку основной массе крестьянства и разрешить в стране, по крайней мере, относительную свободу торговли и обмена, что сразу же смягчило бы растущее в стране напряжение, успокоило крестьян и рабочих, ослабило межпартийную борьбу в Советах. Нельзя было забывать и старого правила русской деревни – «весенний день – год кормит». Главные усилия в деревне надо было направлять не на разжигание взаимных распрей и классовой борьбы, а на проведение весеннего сева, в том числе и на отошедших к крестьянам помещичьих землях.
Второй путь был путем насилия, путем диктатуры. Большевики знали, что хлеб в деревне есть. Они знали, что крестьяне прячут зерно, не желая отдавать его за квитанции или за бумажные деньги, да, конечно, это был мощный нажим со стороны крестьянства на молодое советское правительство, и лидеры крестьянства, то есть партии левых и правых эсеров, были уверены, что перед угрозой голода большевики будут вынуждены отступить.
Какой путь избрать?
В 1921 году в гораздо более трудной и сложной обстановке, при полной разрухе, при большем ожесточении крестьянства и при меньших возможностях для маневра, большевики избрали путь отступления и компромисса, путь НЭПа. Они разрешили относительную свободу торговли и заменили продразверстку продналогом. Тем самым они спасли советскую власть от гибели.
Но весной 1918 года большевики избрали путь насилия. Они решили взять у крестьян хлеб с применением силы и накормить им голодающих рабочих и служащих промышленных центров России. 13 мая 1918 года ВЦИК и СНК опубликовали декрет «О предоставлении Наркомпроду чрезвычайных полномочий». В стране вводилась продовольственная диктатура. В опубликованном декрете говорилось: «Скопившая в своих кубышках огромные суммы денег, вырученных от государства в годы войны, крестьянская буржуазия остается глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты. Она не вывозит хлеба к ссыпным пунктам в расчете вынудить государство к новому повышению цен и продает в то же время хлеб по баснословным ценам хлебным спекулянтам – мешочникам. Этому упорству жадных деревенских кулаков и богатеев должен быть положен конец… Остается единственный выход – на насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина за исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и продовольствие его семьи до нового урожая».
Нетрудно заметить неадекватность опубликованного декрета. О каких деньгах в «кубышках» шла речь? Большая часть этих денег была отменена или обесценилась. Начав говорить о кулаках и спекулянтах, составители декрета в дальнейшем говорили уже просто о крестьянах, у которых нельзя оставить в руках ни одного пуда «лишнего» хлеба. А как определить количество зерна на обсеменение? Ведь если у крестьян будет изыматься весь «излишний» хлеб, то и засевать он будет на следующий год меньший клин. Зачем же трудиться бесплатно? А если новый урожай будет ниже предыдущего?
Проблемой стал сразу и вопрос о том, – а кто же будет отбирать по деревням и селам громадной России излишки зерна? Аппарат Наркомпрода был тогда еще не слишком велик, и коммунистов там имелось лишь около 5 процентов. С помощью каких сил и средств Наркомпрод смог бы осуществлять свою продовольственную диктатуру? Естественным ответом было предложение централизовать и расширить создание продовольственных отрядов из промышленных рабочих, стихийное образование которых происходило еще зимой 1917/18 года. Уже в декрете о продовольственной диктатуре было рекомендовано – провести экстренную мобилизацию для этих целей рабочих по всей стране. Ленин лично занялся формированием таких отрядов. Еще 10 мая он направил к наркому продовольствия А. Д. Цюрупе рабочего А. Иванова со следующей запиской: «Податель – Андрей Васильевич Иванов, рабочий Путиловского завода. Я ему рассказал о вчерашнем декрете и о постановлении насчет того, чтобы Комиссариат труда экстренно мобилизовал рабочих. Я сказал ему свое мнение: если питерские рабочие не создадут по отбору надежной армии в 20 тысяч человек для дисциплинированного и беспощадного военного похода на деревенскую буржуазию и на взяточников, то голод и гибель революции неизбежны. Прошу подтвердить это подателю и кратко дать заявление, что вы дадите таким отрядам полнейшие полномочия на точно таких же условиях. Очень прошу дать ему такое заявление для прочтения в Питере, а настоящее письмо вернуть подателю».
Пожалуй, весь май 1918 года главным делом, которым занимался Ленин, была организация «крестового похода» за хлебом. Он написал большое письмо питерским рабочим «О голоде», призывая их взять на себя инициативу в этом важнейшем для судеб революции деле. В производящие губернии были направлены виднейшие члены ЦК РКП(б), наделенные чрезвычайными полномочиями. Их главной задачей должен был стать сбор хлеба и отправка его в центр. Наркома труда А. Г. Шляпникова Ленин направил на Кубань, И. Сталина, как уже говорилось выше, в Царицын.