– Иззи, отстань от клубники, нам с ней еще десерт делать, – проворчал архангел, отбирая у меня корзинку с ягодами, на которую я накинулась сразу же, как переступила порог кухни.
– Если ты не помнишь, то полтора часа назад я пожаловалась, что хочу есть. Не мечтай, что мой желудок успокоится только от лицезрения этой кучи продуктов, – я взбунтовалась против такого наглого голодомора, но клубнику все же отдала, печально глядя на нее, облокотившись о кухонную тумбу.
– Можешь банан съесть, если так неймется, но ничего большего ты не получишь.
– Ну да, что еще мне сделать? Может сразу раздеться и обмазаться взбитыми сливками?! – возмущенно воскликнула я, заметив гадкую улыбочку мужчины, который подготавливал себе рабочее место. – Я лучше от голода умру, чем буду бананы перед тобой есть.
– Ладно, ладно, иди сюда, – подавив смешок, Гейб подозвал меня, всучив в руки кусок курицы.
– Что это? – выдавила я, поморщившись от отвращения. Мясо было холодным, скользким и ужасно гадким на ощупь, и я изо всех сил старалась подавить желание отбросить эту подрагивающую мерзость в другой конец кухни.
– Это куриная грудка, которую ты сейчас порежешь длинными брусочками, – спокойно пояснил мой мучитель, доставая из пакета с покупками яйца. Брезгливо осмотрев мясо мертвой птички, я решила как-нибудь избавиться от обязанности умерщвлять ее до конца.
– А ты что будешь делать?
– Сейчас отделю белки от желтков, а потом сделаю белковую смесь для десерта, – деловито ответил пернатый, осторожно разбивая первое яйцо. Оценив ситуацию, я поняла, что делить, как мне казалось, неделимое еще хуже, чем возиться с трупами, но лучше уж держать в руках скорлупу, а не нечто противное и слизкое.
– А давай ты помучаешь курицу, а я ее детей, хорошо? А-то еще резать ее на какие-то брусочки, сейчас все испорчу, так что давай лучше порти ты, – мило улыбаясь, я отпихнула Габриэля в сторонку, вернув грудку обратно. Тот лишь ухмыльнулся, цокнув языком, так что я с чистой совестью принялась за работу. Никогда в жизни не делала с яйцами что-то отличное от омлета или глазуньи по особым праздникам, но в каком-то фильме или телешоу видела, как это делают профи, поэтому с энтузиазмом начала перебрасывать желток из одной половинки скорлупы в другую. Какова же была моя радость, когда весь белок был благополучно слит.
– У меня получилось! – радостно взвизгнула я, чуть ли не подпрыгнув на месте, настолько меня порадовала эта маленькая победа в кухонной войне. – Куда его девать-то?
– Умница, желток слей в чашку, потом гоголь-моголь из них сделаем. Нам для безе нужно четыре порции белка, сделай так еще трижды, – пробормотал мужчина, сосредоточенно нарезая мясо.
– А нам так сильно нужен этот белок? – неуверенно спросила я, потупив взгляд. Насторожившись кротостью моего тона, архангел медленно повернул голову и нервно улыбнулся, стараясь подавить смех. Да уж, повод истерически посмеяться у него был: я стояла посреди кухни, все так же крепко сжимая в руках скорлупу с героически добытым желтком, и переминалась с ноги на ногу, топчась в вязкой прозрачной жидкости. Да уж, я так увлеклась первой попыткой проявить себя в кулинарии, что совсем забыла о такой мелочи, как посуда. – Давай я тебе помогу, – прыснув, выдавил мужчина, сгибаясь пополам от смеха, причиной которого служило скорее мое недоумение, чем все остальное.
Злобно засопев и стараясь не смеяться, я вылезла из образовавшейся лужи из разлитого белка, то и дело поскальзываясь, и выдала добровольцу швабру, которой он быстро устранил последствия моего дебюта. От греха подальше надев фартук, я вернулась на место, но теперь под чутким руководством Гейба:
– Осторожно разбей яйцо над миской, да, вот так, а теперь аккуратно переливай желток. Нет, чуть быстрее, пока он не вытек. Так, дай я помогу, – подойдя ко мне сзади, он обхватил мои ладони, полностью контролируя каждое действие, из-за чего процесс пошел быстрее. Не к месту шутя и истерически посмеиваясь, я пыталась скрыть то, как сильно меня смущала эта ситуация, но, казалось, архангел только на это и рассчитывал, придвигаясь еще ближе и понижая голос. Я уж было обрадовалась, что смогу перевести дух, когда ему понадобится миксер, но не тут-то было – Габриэль решил не сходить с места и просто потянулся вперед, чуть ли не уложив меня на тумбу, придавливая всем весом, и тут мое терпение лопнуло.
– Да это уже почти изнасилование, черт возьми, – всхлипнула я от тяжести нависшего архангела. – Слезь сейчас же, ирод несчастный!
– Что-то не так? – наигранно удивился тот, так и не сменив свою дислокацию.
– Да действительно: поставил меня раком и «что-то не так?» Ну-ка исчезни, – прошипела я, уже вооружившись вилкой, которой при желании можно было если не убить, то глаз выколоть уж точно. Рассмеявшись, мужчина все же отошел в сторону, поняв, что добром сие действо не кончится, да и главная цель – вывести меня из состояния душевного равновесия – уже достигнута, и ни о каких бонусах речи быть не может. – Активней, а то я ускорения придам.
– Ладно, сдаюсь, – заверил меня он, включая миксер, ставший последней каплей. – И вот только не говори, что тебе не стоило огромных усилий меня остановить и не зайти дальше.
– Стоило, но исключительно физических, поскольку весишь ты, дорогой мой, не меньше обожравшегося слона, – бросив на меня мимолетный взгляд, Гейб подождал, пока я отвлекусь на рассматривание состава якобы кокосового молока, и бросил в меня щепотку сахарной пудры, накрепко застрявшей в волокнах моей темно-синей рубашки. – Это еще за что?!
– За обожравшегося слона, – ухмыльнулся довольный местью архангел, продолжая взбивать нечто, чему предназначено стать десертом под названием «Павлова».
– Час расплаты пришел, да? Ну хорошо, тогда это за домогательства! – смеясь, крикнула я, прежде чем высыпать остатки сахарной пудры из почти целого пакетика прямо на шевелюру обнаглевшего пернатого. После подобных экспериментов со стилем он больше напоминал Санта Клауса, обвалявшегося в муке после грандиозной попойки, чем могущественного сына божьего. Отдышавшись и вытерев глаза, полные сахара, он медленно протянул, выдавив улыбку:
– Ладно, это я заслужил. Но это совсем не значит, что такое сойдет тебе с рук! – пригрозила жертва моей атаки, накидываясь на меня с запрещенным приемом – щекоткой. Подлец знал, что именно ее я боюсь большего всего на белом свете, и поэтому у меня даже не хватало сил отбиваться – только хохотать и молить о пощаде.
– Пожалуйста, хватит, – просила я сквозь слезы, выступившие от истерического смеха, когда мужчина загнал меня в угол. – Все, я объявляю капитуляцию, только прекрати!
Довольный своей победой, Габриэль остановился, но даже и не думал выпускать пленника на свободу.
– И что полагается победившей стороне? – хитро спросил он, обвивая руками мою талию.
– Благодарность за милосердие? – невинно похлопав глазками, я попыталась выскользнуть из его рук, но попытка не увенчалась успехом. После минутной (ну ладно, сорок минут мы там в обнимку лежали, не суть) слабости в парке я в уже привычной манере заявила, что это была всего лишь ошибка и на большее рассчитывать не стоит, и теперь боялась в который раз не сдержать слово, а вот небожитель с радостью меня провоцировал.
– Ответ неверный, – промурлыкал тот, наклоняясь ближе, и тут я ляпнула первое попавшееся в голову предложение, чтобы получить хоть какой-то шанс на освобождение:
– О Господи, сейчас же индейка сгорит!
– Но мы же даже не покупали индейку, – растерянно произнес захватчик, но на плиту все же обернулся. Воспользовавшись секундным замешательством, я ретировалась в другой конец кухни, дабы снова не попасться так просто, и выпалила:
– Ох, точно, какая же я растяпа! А-то просто послышался запах гари, вот я и подумала, что что-то горит, а что может гореть перед Рождеством кроме индейки? Вот мы с мамой всегда готовили индейку, видимо, это уже рефлекторно или на подсознательном уровне, не разбираюсь я в тонкостях психологии. А знаешь, оказывается, если отрубить индейке голову, то еще пару минут она будет бегать! Или это курица? Хотя какая разница, в общем-то, обе птицы да и…
– Так, хватит, – прервал Гейб мою тираду, направленную на отвлечение внимания от моего побега. Удивительно, но план, заключавшийся в банальном заговаривании зубов, сработал, ну или мужчина сделал вид, что сработал. – Потом обсудим историческую роль индейки в роду Винтер, у нас еще полно дел.
Следующий час мы только и делали, что резали, пекли, жарили и взбивали. Как оказалось, самоназначенный шеф-повар запланировал приготовить тайское блюдо из курицы с ананасом с добавлением кокосового молока, но вот мой скоромный гастрономический вкус решительно не желал принимать подобное издевательство тайцев над американским народом, и, что совсем не удивительно, пока пернатый пытался уговорить меня съесть еще хотя бы ложечку, безе для «Анны Павловой» превратилось в уголь для камина. В знак бесконечного траура я доела всю клубнику и уже собиралась звонить в ресторан с услугой доставки на дом, но Габриэля внезапно осенила гениальная идея, в тонкости которой меня посвящать не собирались, зато отправили одеваться в летнюю одежду, что уже означало очередное перемещение во времени. Посетовав на любовь небожителя к сюрпризам, так люто мною ненавидимым, я все же удалилась в комнату, и уже через полчаса мы стояли на берегу озера.
– Где мы? – заворожено уставившись на ночное небо, усеянное россыпью бледно-серебристых звезд, спросила я.
– Двадцать три часа сорок семь минут, восемнадцатое июня, две тысячи четырнадцатый год. Уолденский пруд, штат Массачусетс, – отрапортовал архангел, потянув меня за руку. – Идем, это еще не все.
Послушно идя вперед, я старалась не думать о том, что Габриэль сжимал мою руку, и не заливаться краской. Удивительно, но его наглые приставания оказывали гораздо меньшее воздействие, чем такие простые проявления заботы. Пройдя около ста метров вдоль берега, мы подошли к небольшой лодочке, едва заметно покачивающейся на воде, и на моем лице сразу же проявилась глуповатая умиленная улыбка девочки, воспитанной на классических любовных романах и романтических фильмах, в которых подобные сцены были обязательным атрибутом, если не клише. Забравшись в лодку, архангел протянул мне руку:
– Прошу на борт, миледи, – шутливо поклонившись, сказал он, помогая мне сесть. Восторженно глядя вокруг, я не могла сказать и слова, пока мужчина старательно греб веслами, доставляя нас в самый центр пруда.
– Тут так красиво, – прошептала я, неотрывно глядя то на черный бархат неба, то на спокойную гладь воды. – Спасибо.
– Не за что, – мягко улыбнулся Гейб, – Это меньшее, что я могу сделать для тебя. И можно один вопрос?
– Конечно.
– Я все равно не могу понять, почему тебе так запала в душу эта идея самоубийства, – неуверенно начал Габриэль. – Не все же достигают успеха в двадцать пять, на это уходят годы.
Поджав губы, я наконец-то оторвалась от лицезрения окружающего пейзажа. Отвечать не очень хотелось, ведь эта тема запросто может разрушить такую очаровывающую атмосферу сказки, но собеседник выжидающе смотрел мне прямо в глаза, угрожая прожечь дыру до самого затылка.
– Думаешь, что-то изменилось бы после этих уходящих лет? Вряд ли. Я выбилась из сил доказывать, бороться и пытаться что-то изменить, – опустив взгляд, проронила я. Не хотелось углубляться в воспоминания о том периоде жизни, тем более сейчас.
– Но ведь у тебя было все: хорошая работа, друзья, да и внешностью тебя не обделили, очень сомневаюсь, что были особые проблемы с поклонниками, – гнул свое мужчина, неудовлетворенный моим туманным ответом.
– А что помогает жить? Финансовое благополучие, хорошая работа, шмотки от Ферре? Нет. Помогает жить мечта, и именно с ней я жила последние лет двадцать, жертвуя всем ради ее исполнения.
Все, Изабелл попала на излюбленную тему рыданий по своей судьбинушке. Вряд ли удастся заткнуться, пока не выскажу все накипевшее внутри за время такого длительного молчания.
– Как думаешь, просто сидеть на том ужасно неудобном кресле в офисе издательства и слушать, как невыспавшийся редактор отрешенно рассказывает о том, что выше газетенки я никогда не прыгну? Слушать, как он втаптывает тебя в грязь и плюет на твою мечту, а потом, даже не сменив тона, просит свою секретаршу принести кофе, а меня – закрыть дверь с обратной стороны? Я даже не плакала, нет. Еще несколько месяцев я лично носилась по издательствам, переписывала, переделывала, беспощадно кромсала свое детище, чтобы соответствовать их стандартам, пока мне не заявили, что вызовут охрану, если я еще раз приближусь к офису. А главной мотивацией отказа всегда было одно и то же – «Самоуверенным журналисточкам не место в литературе». Сколько еще тонн грязи я должна была вытерпеть, сколько раз отказаться пробивать путь в литературу через постель? Я устала быть вторым сортом без мечты и надежды. Лучше сдохнуть, чем существовать как легкозаменимая молекула в одном огромном организме, – выдохнувшись, подытожила я, раздраженно отвернувшись. Вся злоба вернулась с новой силой, и, сама того не желая, я выплеснула ее на человека, которому меньше всего желала подобной участи.
– Прости, – стушевавшись, промямлила я, стараясь не смотреть Габриэлю в глаза из-за душившего стыда, но он лишь ободряюще прикоснулся к моей руке, сжав похолодевшие пальцы в своей как всегда теплой ладони.
– Все хорошо, Иззи, тебе нужно было все высказать, и я готов выслушивать подобное часы напролет, если от этого тебе станет легче.
Не сумев ничего ответить, я лишь с благодарностью взглянула на него, переплетая наши пальцы в ответ. Мне безумно хотелось остановить время хотя бы ненадолго, чтобы удержать это недолговечное мгновение, когда я понимаю, что единственной совершенной ошибкой было то, что я так упорно отталкиваю Габриэля, боясь что-либо менять в себе или наших запутанных отношениях. Вдруг бархатистый голос нарушил хрупкую тишину:
– У тебя все еще есть, ради чего стоит жить.
– И что же это, если не мечта?
– Тебе нужно жить ради чуда, которое подстерегает вас, людей, буквально за каждым углом. Жаль, что вы не всегда его замечаете.
– А если и я не замечу?
– Заметишь. Я его тебе покажу.
Мягко улыбнувшись, Габриэль отвел взгляд и, наклонившись немного в сторону, едва коснулся пальцами воды. Вдруг мерцающее отражение звезд на застывшей стеклянной глади пруда едва заметно задрожало, а на воде в месте прикосновения архангела появился слабый светло-голубой огонек, расползающийся вокруг вместе с кольцами ряби, словно капля акварели, попавшая в стакан кристально-чистой жидкости. Удивленно приподняв брови, я осторожно подобралась к бортику лодки, у краев которой, словно по волшебству, появилось пятно света, медленно охватывающее собой все больше и больше пространства. Казалось, что огоньки отражающихся ночных светил оживали, неуверенно и будто чего-то боясь, но оживали и светили ярче прежнего, словно светлячки, скрытые от нас под толщей воды. Тем временем огонек озарил весь дозволенный простор, ограниченный лишь травянистым берегом, и теперь мягко переливался, излучая сияние даже над светящимся стеклом озера, из-за чего все казалось окутанным какой-то полупрозрачной синеватой дымкой. По сравнению с тем, что я видела в ту ночь, все то, что так старательно Гейб делал раньше, показалось незначительным и совершенно обыденным, ведь представшая перед глазами картина больше напоминала иллюстрацию к детской сказке о принцессах, драконах и волшебниках, а не реальность, что я проживала. Очарованная увиденным, я не удержалась и прикоснулась к воде, улыбнувшись совсем по-детски, когда светлячки звезд расползлись под руками, создавая легкую рябь. Едва удержавшись, чтобы не захлопать в ладоши от ребяческого восторга, я оглянулась на архангела, молча наблюдавшего за моей реакцией на происходящее с едва заметной улыбкой на губах.
– Как? Как ты все это делаешь? – потрясенно спросила я, продолжая вертеться, чтобы увидеть каждый фрагмент окружавшего меня пейзажа и запомнить каждую незначительную деталь. В ответ Габриэль лишь пожал плечами, притянув меня к себе и легонько поцеловав в висок. Не скрывая глуповатой улыбки, я обвила его руками и положила голову на плечо, тихонько прошептав «спасибо» и стерев со щеки скользящую вниз слезинку.