– Внимание всем пассажирам и провожающим! – начал он, чем ввел меня в состояние полного ступора. – «Куроэкспресс» отправляется с платформы, следующая остановка – Желудок. Осторожно, возможно повышенное содержание кислоты, желчи и прочих ядовитых веществ в конечном пункте назначения, – договорив, мужчина воспользовался моим замешательством и впихнул в рот ложку, за что получил пинок ногой, от которого благополучно не увернулся. – Это же горячий куриный бульон – классика домашнего лечения!
– Я согласилась на шерстяные носки, чего тебе еще надо? – устало выдохнула я, сморкаясь седьмой раз за пятнадцать минут. Супы были предметом моей ненависти последние лет десять, с тех самых пор, как в нежном подростковом возрасте я случайно забрела на школьную кухню после обеда. Не хотелось бы вспоминать ту картину в деталях, ведь по моему пищеводу волочется именно бульон, но могу заверить – страх к первым блюдам, за приготовлением которых я не следила лично, вполне обоснован. А уж из рук Габриэля принимать еду было довольно рискованно: вдруг идея его новой шутки – отрастить мне парочку лишних конечностей?
– Ну, Иззи-и-и-и, – слащаво протянул тот, состроив грустную мордашку. Недовольно чихнув, я только фыркнула, решив переключить его внимание на градусник, вытянутый из-под пижамной рубашки темно-синего цвета.
Удивительно, что он не нарядил меня в прозрачный пеньюар или нелепую сорочку канареечного цвета и с узором из черепашек в галстуках, танцующих ча-ча-ча. Может, действительно заботится?
– Видишь? 38,7. Я не собираюсь есть с такой температурой, – прохрипела я, взяв спрей от боли в горле с прикроватной тумбочки, усеянной всевозможными бутылочками с сиропами, упаковками таблеток и салфетками, дважды нажала на распылитель и, поморщившись от горького привкуса, попыталась водрузить баллончик на место. Увы, операция прошла неудачно, и дрожащей рукой я уронила на пол стакан с водой и несколько упаковок таблеток. – Прости.
– Ничего-ничего, – быстро сказал мужчина, суетливо поднимая медикаменты. Затем, окинув меня оценивающим взглядом и недовольно поцокав языком, когда я зашлась в очередном приступе кашля, взял в руки какую-то светло-зеленую баночку и с видом бесстрастного пластического хирурга сказал: – Снимай кофту.
– Чего? – я так опешила от подобной наглости, что перестала содрогаться и хрипеть. – Ты вообще охренел, друг мой ситный? С чего это я должна оголяться тут по первой просьбе?
– У тебя жуткий кашель, я всего лишь нанесу мазь, – спокойно, но так же твердо и решительно объяснил архангел. – Снимай.
В очередной раз залившись краской, теперь уже от смущения, а не высокой температуры, я недоверчиво покосилась на баночку, а затем и на Габриэля. Видимо, я выглядела действительно сбитой с толку, раз даже он удосужился меня успокоить, а не продолжить дразнить:
– Ее наносят на спину.
Облегченно выдохнув, я проворчала что-то похожее на «можно было и сразу сказать» и, повернувшись спиной к самоназначенному лечащему врачу, начала расстегивать рубашку. То ли из-за жара у меня плыло в глазах, то ли маленькие пуговички не желали поддаваться дрожащим пальцам, но вердикт был неутешительным – в ближайшие сорок минут сама я уж точно не справлюсь.
– Иззи, сейчас не самый подходящий момент, чтобы игриво тянуть время, – отозвался заждавшийся мужчина, который, как я чувствовала, уже прожег взглядом дыру в ткани и перешел на мой позвоночник.
– Я не тяну время, просто не получается расстегнуть пуговицы – пальцы все время соскальзывают, – сообщила я, сделав еще одну неудачную попытку одолеть неприступную застежку. Вздрогнув, когда архангел придвинулся ближе и положил руку на мое плечо, я спросила заметно упавшим голосом: – Ты мне помочь решил?
– А что мне остается? – резонно заметил он. Удивительным показалось то, что не последовало никаких намеков, непристойных шуточек или хотя бы самонадеянной ухмылки – только ледяное спокойствие видавшего виды удава. – Успокойся, я не собираюсь измазать тебя медом и изнасиловать на полу.
– Пожалуй, это будет единственный раз, когда я тебе почти поверю, – сказала я обреченно и развернулась лицом к Гейбу, который тут же нервно сглотнул, принявшись за первую пуговицу, находящуюся у самого горла. «Черт, если он уже сейчас так дергается, что же дальше будет? Эпилептический приступ?» – устало подумала я, устав неподвижно сидеть. Позвоночник противно ныл, а Габриэль все тянул со второй пуговицей, закусив нижнюю губу.
– Кажется, ты не лучше меня дружишь с галантереей.
– Просто пижама новая, отверстия узковаты, – начал оправдываться он, а я лишь умиленно улыбнулась. Смешно видеть, как такой извращенец краснеет только от того, что ему приходится расстегивать мне рубашку. Убрав руки Габриэля, я отползла назад и снова повернулась к нему спиной, ухватившись за край пижамы и потянув немного вверх.
– Помоги.
Одно волшебное слово, и архангел тут же стянул с меня часть одежды и, как бы парадоксально и противоестественно это не звучало, облегченно вздохнул от того, что у него не будет шанса увидеть меня практически голой. Кто ж этих мужчин разберет? Убрав копну спутанных волос, рассыпавшихся по плечам, я легла на живот, поморщившись от запаха мази, ударившего в нос.
– Господи, я буду благоухать, как обожравшаяся эвкалипта коала с похмелья. Самый счастливый день в моей жизни, не считая того, когда я облила тебя горячим кофе, – вздохнула я, удивляясь, что могу чувствовать этот отвратительный запах даже с жутчайшим насморком. Хмыкнув, Гейб начал втирать лекарственную жижу, решив заодно устроить сеанс массажа и переломать мне каждую кость в зоне досягаемости. – Если ты не будешь рассчитывать свою архангельскую силу, то меня придется окунать в гипс и надеяться, что все срастется правильно, – пикнула я, когда в теле снова хрустнуло что-то, как я надеюсь, не очень нужное.
– Прости, увлекся. У тебя такие очаровательные родинки, особенно та, над копчиком, – невинным голосом протянул мужчина и, судя по изменившемуся голосу, снова ухмыльнулся. Ну вот, возвращение похабного гада.
– Эй, ты там на мой копчик не засматривайся! И мне больше нравилось, когда ты робел, как первоклассник, запертый в женской раздевалке.
– Ты просто застала меня врасплох! Сама-то тоже сидела белая, как полотно, – воскликнул тот, явно обидевшись на сравнение с первоклассником. – Все, можешь одеваться, я закончил. Как ты себя чувствуешь хоть?
– Я бы ответила, если бы знала слово, обозначающее расплавление костей и внутренних органов, пульсирующую головную боль, смущение, жар и отвращение к австралийским травкам.
– Слово «грипп» подойдет?
– Отличный ответ на вопрос о самочувствии, – устало фыркнула я и уже собиралась обессилено свалиться на подушку и уснуть, как неожиданно архангел притянул меня к себе за талию и поцеловал. Будь у меня больше сил, я бы засопротивлялась или, что куда более вероятно ответила, но из-за болезненного состояния могла лишь повиснуть в его руках, боясь даже пошевелиться. Наконец оторвавшись от моих губ, Габриэль крепко прижал к себе и, зарывшись лицом в мои волосы, прошептал, покачиваясь из стороны в сторону:
– Прости меня, я такой идиот.
– Кажется, я теряла сознание на несколько минут или на гриппозной почве прогрессирует амнезия, но я решительно не понимаю, что только что произошло и за что ты извиняешься, – хрипло сказала я, продолжая поражаться произошедшему.
– За то, что ушел. Я думал, что тебе нужно время, чтобы остыть, а все вышло совсем наоборот.
– Если причина в этом, то да, ты редкостный идиот, – констатировала я, но, заметив, как он тут же поник, решила закончить фразу: – Но я еще большая идиотка, раз все тебе прощаю. Наверное, это обязательная составляющая влюбленности, – поймав руку архангела, я осторожно переплела наши пальцы и, выпутавшись из его крепкой хватки, легла на кровать, потянув его за собой.
– Иззи, – тихо сказал Гейб, когда я уютно пристроилась на его груди и уже закрыла глаза, чтобы провалиться в тяжелый болезненный сон.
– Что?
– Кажется, я люблю тебя.
– Не прошло и года, – вымученно улыбнувшись, ответила я, погасив ночник.
========== Одиннадцатая маленькая радость: избавление от груза или Несчастные и обездоленные ==========
Предзакатное солнце разливалось холодным светом, отражаясь мерцанием на заледенелом асфальте. Легкий морозец приятно щипал щеки и нос, отчего я едва заметно улыбалась, обводя взглядом приятный пейзаж уходящего дня. В обнимку с архангелом я проспала чуть ли не до самого обеда, пока он не вскочил на ноги и не принялся причитать, мол «вы, люди, слишком долго болеете, так даже не интересно» и что-то еще о том, что осталось необычайно мало времени. Конечно, мало, ведь на календаре было четко написано: «Суббота, двадцать второе декабря». Чуть больше суток до конца срока. Нетерпеливость мужчины сыграла на руку, и наконец, аж в половину четвертого, мы шагали по какой-то улочке, названия которой я уже и не могу вспомнить.
– Ну и куда же мы идем? – спросила я, разглядывая улицу, припорошенную тончайшим слоем свежего снега, еще не успевшего посереть и сбиться в твердые комья. Габриэль тащил меня вперед, не давая засматриваться на сияющие витрины и прилавки, и по-хозяйски сжимал руку. Ощущение тепла его ладони, проступающее даже сквозь вязаную перчатку, вызывало чувство дежавю, будто сейчас он впервые ошарашит меня безумной идеей, а впереди нас ждут еще целых две недели вместе. Увы, осознание того, что все это лишь иллюзия, немного угнетало, хоть я и прятала это за легкой улыбкой.
– Пока что в магазин – неприлично являться в гости с пустыми руками.
– В гости?
Да уж, даже когда думаешь, что душа архангела – открытая книга, одна его фраза полностью разрушает это глупое ощущение. Было сложно даже предположить, к кому именно мы собирались на прием, ведь я больше не поддерживала отношения со старыми знакомыми, а о своих друзьях Гейб не говорил ни слова. «Скоро сама все узнаешь», – только и ответил он, будто это хоть как-то умаляло любопытство.
– И что же мы должны купить? Шампанское и букет для хозяйки? – расспрашивала я, когда за нами плавно захлопнулись автоматические двери супермаркета. Надежда логически вычислить людей, к которым мы были приглашены, с помощью наводящих вопросов все еще не угасала.
– Нет, обойдемся без алкоголя. Сгребай в охапку побольше мягких игрушек и сладостей, это будет куда уместнее, – отдал распоряжения мужчина, подтолкнув меня к детскому отделу, чем окончательно сбил с толку. Бегая по отделу с огромной тележкой, я продолжала обдумывать странную ситуацию, которая сложилась так неожиданно, то и дело поглядывая на жующего неизвестно откуда взявшийся батончик Гейба. Только я мысленно возмутилась, что делиться шоколадом этот сладкоежка и не подумал, как с одной из полок на меня свалился полутораметровый плюшевый медведь жуткого цвета сумасшедшей Барби, а за ним и поток разнообразных ирисок, леденцов и желейных мишек. Видимо, в присутствии архангелов лучше вообще не думать.
– Если еще раз залезешь ко мне в голову, я тебя изобью, – пригрозила я, потирая ушибленную твердыми конфетами голову. Рассмеявшись, пернатый помог мне встать, протянув руку, и заявил:
– По-моему, очень весело выходит. Хотя сны у тебя куда интереснее.
Глянув на шокированную девушку-консультанта, искренне удивленную обилием сладостей на полу ряда с игрушками, я решила, что еще и драка покупателей окончательно добьет нежную психику, так что прикусила язык, удовольствовавшись лишь торжественным вручением подзатыльника. После этого неприкрытого проявления черствости, архангел театрально надул губы и молчал до самой кассы, демонстрируя вселенскую грусть и обиду. К счастью, это дало мне время обдумать возможных претендентов на роль хозяев сегодняшнего званого вечера, но покупки из торгового центра рушили любые теории. Может, это для отвода глаз, чтобы пункт назначения так и оставался сюрпризом до самого конца?
Надо отдать Гейбу должное, пресловутый сюрприз удался на славу.
Загруженные огромными пакетами, доверху набитыми плюшем и всевозможными конфетами, мы медленно пробирались по скользкой улочке у самой окраины города и внезапно остановились у какого-то невзрачного здания из серого камня.
– Мы пришли, – пропыхтел Габриэль, поставив покупки на землю, чтобы нажать кнопку звонка. Где-то внутри раздались приближающиеся шаги, затем скрежет отпирающейся двери – на пороге стояла немолодая женщина лет пятидесяти с затянутыми в тугой пучок волосами с легкой проседью и осунувшимся от усталости лицом.
– Добрый вечер, мистер Фицджеральд. Мы уж думали, вы о нас позабыли, – со сдержанной улыбкой на губах произнесла она, запахивая свою строгую кофту из серой шерсти и немного отходя вглубь помещения. – Проходите, пожалуйста. Рады видеть вас и вашу очаровательную спутницу.
– Фицджеральд? – шепотом спросила я, когда грубые порывы пронизывающего ветра остались позади за закрытыми дверьми.
– Любимый писатель и прикрытие для мирян, – так же тихо ответил мужчина, помогая мне снять пальто.
Едва заметно кивнув, я растерянно огляделась по сторонам: тщательно выбеленные стены с парочкой фотографий в рамках, неуютное освещение люминесцентных ламп, изредка мигающих под потолком, множество запертых дверей и широкая лестница в конце длинного коридора. Немного пугающая атмосфера нищеты и бедности, царившая в том странном месте, сковывала меня и заставляла стыдливо прятать золотой браслет под рукава свитера.
Вскоре часы пробили пять, и на втором этаже загремел топот десятков пар ног, а затем все вновь стихло, будто дом омертвел. Мардж, как назвал ее архангел, еще раз глянула на циферблат и, поправив застиранный передник, сказала нам следовать за ней, направившись к лестнице. Поежившись, я прижала к себе пакеты и с немым вопросом взглянула на спутника: тот лишь успокаивающе чмокнул меня в висок, так и не сказав, где мы и зачем пришли. Полностью обратившись в слух, чтобы хоть приблизительно определить, что это за место, я различила приглушенные голоса и редкий смех вперемежку со скрипом деревянных ступеней, но это ни на йоту не приблизило меня к разгадке, но она и не потребовалась – вскоре все встало на свои места. Как только мы поднялись на второй этаж, моему взгляду открылся точно такой же коридор, как и внизу, но на этот раз вместо фотографий на стене висела аккуратная вышивка с надписью: «Детский приют миссис Броутон». Только я раскрыла рот, чтобы спросить у Габриэля, какого черта он притащил меня сюда, если знал, что я не люблю детей так же сильно, как и боюсь, как Мардж открыла одну из дверей, где, как оказалось, располагалась своеобразная игровая. Книжные шкафы, старенький барахлящий телевизор в углу, протертые пуфы и разбросанные на полу игрушки, в основном безжалостно старые, – все это заставило дрожь волной окатить мое тело, еще не отошедшее от вечернего мороза улиц. Я насчитала около семнадцати детей разного возраста, с безмолвной надеждой уставившихся на меня.
– Остальные в комнатах или на ужине, – пояснила наша сопровождающая и тут же добавила: – У нас не хватает посуды, чтобы сразу накормить всех.
Эти слова еще больнее ударили меня, заставляя молча сжаться и ошеломленным взглядом рассматривать детишек. Словарный запас мгновенно обеднел на десяток тысяч слов, и мне оставалось только поставить пакеты с игрушками у двери и глянуть на Габриэля, мысленно моля о помощи. Его реакция была куда менее бурной, и в шок он уж точно не впал, только сразу же расплылся в улыбке и ринулся к малышам, сидящим на ковре. К моему удивлению, они бросились к нему на шею и стали заливисто смеяться, поэтому через минуту Гейб был полностью облеплен радостными детьми в возрасте от трех до двенадцати. Мардж заметила мой пораженный и немного испуганный взгляд и произнесла, успокаивающе похлопав меня по плечу:
– Мистер Фицджеральд приходит сюда каждый месяц, дети с нетерпением ждут его появления. Вам очень повезло с таким заботливым и мягкосердечным молодым человеком.
– Он не мой… – вяло отозвалась я, но умолкла, увидев немного насмешливый взгляд женщины. Вряд ли она бы поверила моим протестам. Смутившись, я поджала губы и продолжила молча наблюдать за до слез умилительной картиной, как ко мне незаметно подкрался мальчик лет семи и схватился за краешек свитера. Опустив взгляд, я даже занервничала, таким худым и невысоким для своего возраста он оказался. Темно-каштановые волосы были беспорядочно взлохмачены после возни, а огромные серые глаза, чуть ли не прозрачные от болезненности, с надеждой глядели на меня: