Annotation
Обновление от 11.01.2011 г. Добавлено начало главы двенадцатой.
Глава 1
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
"Мы верим, что вы скажете то слово, которое заставит нас всех стать не на разрушение исторического здания России, а на пересоздание, переустройство его и украшение..."
Часть первая
Пролог
Эти нападки рассчитаны на то,
чтобы вызвать у правительства,
у власти паралич и воли, и мысли,
все они сводятся к двум словам,
обращённым к власти: "Руки
вверх". На эти два слова, господа,
правительство с полным
спокойствием, с сознанием своей
правоты может ответить
только двумя слова
"Не запугаете".
П.А. Столыпин
С утра всё не заладилась. На столь сильной ипохондрии, что напала в первые же минуты после пробуждения, у него не было, почитай, никогда. Ну разве что в день, когда прогремел взрыв на Аптекарском...Точнее, в ту минуту, когда он увидел, что сталось с его несчастной дочерью.
Предстояло очередное торжество. В этот раз -театр. Но кому он там, на самом деле, нужен? Даже на катания по реке не позвали. Император что-то готовит. По его лицу нельзя никогда понять, что же творится в душе самодержца. Но, как говорили близкие ко двору люди, ожидалась перестановка в Совете. Он-то не просто догадывался- он знал, кого именно переставят. В Совете остался один-единственный человек, которого ещё можно переставить. Этот человек глядел сейчас в него из зеркала.
Не самый радостный и счастливый человек, признаться. Залысина всё ширилась. Под глазами пролегли сизые тени. Прежде сверкавшая эспаньолка поблекла. Нужен был отдых. Но что это такое? Он знал только службу. Службу самому дорогому и важному в мире.
Наконец, он оторвался от зеркала и, бросив взгляд в окно, вышел прочь. Внизу его ждал таксомоторный экипаж. И - ни одного сколько-нибудь значительного человека из придворных. Так, лишь несколько просителей толкалось у подъезда. Бросив пару ничего не значащих фраз в качестве приветствия, он занял место в таксомоторе. Осмотревшись, он заметил ещё одну интересную вещь: практически никого из охраны вокруг не было. Всех стянули к императору, оставив его без сколь-нибудь стоящего и мощного надзора. Значит, всё-таки отставка...
- Прошу Вас, поедемте!
Водитель кивнул в ответ и принялся заводить экипаж. Из металлического нутра доносилось скрежетание, повалил дымок, но машина не сдвинулась.
Водитель торопливо извинился и, громко хлопнув дверью, взялся заводить машину вручную. Та не поддавалась, несмотря на все труды. Бедняга вспотел, снял водительский шлем и очки, снова принялся крутить. Ни черта не выходило!
- Давайте-ка я Вам помогу, - он вышел из экипажа.
- Не стоило Вам выходить, право, я сам справлюсь! - водитель извиняющимся и взволнованным тоном принялся отговаривать высокопоставленного пассажира от помощи. - Сейчас лучше позову кого-нибудь ...
Водитель принялся многозначительно осматриваться по сторонам, будто бы в поисках кого-нибудь покрепче из прохожих. Подметавший улицу дворник, словив на себе взгляд бедняги, поторопился на выручку. Лузгавший семечки великовозрастный босяк подбоченился и затопал поближе к машине.
"Значит, как минимум двое. Что ж, не так уж и мало..." - мысли текли сами собой.
Действительно, множество людей засуетились, но суета их вряд ли стала бы заметна непривычному глазу. Он же за долгие годы успел выделять охрану из среды праздной публики. А ещё он любил учиться новому и браться за то, чем прежде никогда не занимался. Р-раз! Р-раз! Что-о внутри машины запершило, загудело, а мгновением позже издало оглушительный рёв. Заработала!
- Всё-то у Вас получается! - улыбнулся шофёр.
- Отнюдь, - он отмахнулся и обратил внимание на грудь.
Несколько орденов и лент к ним оказались перепачканы машинным маслом. И каким только образом? Он же даже руками не притрагивался к кителю!
- Позвольте Вам помочь! - в руках водителя словно бы сама собой появилась тряпица.
- Нет, благодарю, - он отстранил протянутую руку помощи. - Мне бы не хотелось предстать перед государем в замаранных орденах. Проще было бы их снять.
И точно, он ловко и быстро снял с кителя "тёмные точки".
- Вот так-то лучше. Поедемте!
Там, на городском ипподроме, многие дамы "из ближних" сторонились его, намекая на то, что им известно более, чем кому бы то ни было. Одна из них даже вздумала показать своё остроумие.
- Право, что это у вас за могильные кресты на груди? - дерзкий взгляд из-под шляпки цвета брызг шампанского и участливое выражение на лице.
- Верно, это практически могильные кресты, полученные мною за годы русско-японской войны. А это - за борьбу во имя России, - он показал ещё на одну "могилу".
Дама отошла, сконфуженная. Показав своё всезнание, она была вознаграждена уничижающими взглядами некоторых из местных "сливок" общества.
Люди в штатском полукольцом окружили его, едва он вышел с трибун ипподрома. Даже помощник фотографа, поминутно взрывавшего воздух вспышкой, внимательно следил за каждым, кто подходил более чем на десять шагов к обладателю "могильных крестов".
"Всё-таки не опала" - удовлетворительно констатировал он. Да, слухи о готовящемся покушении на одного из гостей нынешних празднеств пробудили в охране поистине львиное рвение.
Всё-таки как сказалось на нём это ощущение грядущей бури! Ещё не наступил вечер, как он устал. Буквально до смерти устал. Подобные сравнения навевала сама атмосфера торжеств. Какой же это праздник, когда за тобой охотятся по пятам?..
Ему так и не удалось поговорить с государем о принятых мерах. Опять эти глупые ограничения для иноверцев во время встреч самодержца. Излишнее рвение многих слишком больно отзывается на одном человеке.
- Приехали, Ваше превосходительство! - отрапортовал шофёр.
Он же только кивнул, погружённый в тяжкие мысли о будущем. Что же там, впереди? Ему требовалось поговорить с государем. На входе стояли во множестве "штатские", проверявшие приглашения у посетителей театра. Завидев его, они кивали, словно бы говоря, что всё в порядке. Гирс, местный губернатор, был тут как тут. Он хотел показать, что он везде и повсюду, что ни единое дело не обходится без его участия. Что ж, пусть тем самым пытается сгладить впечатление о его запрете допустить иноверцев на встречу с императором. Возможно, Гирсу это удастся.
Встреченный Курлов остановил его, чтобы перекинуться парой слов. Он всё говорил о том, что ожидает покушения, несмотря на все принятые меры безопасности. Спиридович, ставший свидетелем этих излияний. Только отмахнулся, уверенный в полной безопасности посетителей театра. Ложа государя была окружена бесчисленным множеством агентом и сотрудников конвоя. Никто бы не смог проскочить мимо.
- Конечно, пришлось несколько ослабить фланги, так сказать, - как бы между прочим заметил Спиридович. - Не занимать же весь театр только нашими людьми?..
Он лишь пожал плечами. Что ж. Те, кто должен, делают, что должно, как и всегда. Пускай. Надо дождаться антракта и переговорить с государем...
Зал от музыкантов отделял высоки деревянный барьер. Вдоль него прохаживались свитские и министры, беседовавшие друг с другом. Они то и дело бросали на него взгляды. Кое-кто даже приближался было, но, поймав на себе его взгляд, отходил. В такие минуты лучше не отрывать от размышлений.
- Велите подать автомобиль после окончания антракта. - обратился он к адъютанту.
- Но, Ваше...
- Мне здесь ничего не угрожает. А даже если бы угрожало...Вскоре во мне не будет никакой нужды, - он замолчал ненадолго.
Молчание его окончилось протяжным вздохом.
- Не бойтесь, вряд ли кто-то обратит внимание на это нарушение инструкций. Идите же. Не хочется задерживаться здесь надолго...Идите, господин капитан. До фойе недолго идти...
Он остался один. Вокруг словно бы возникла пустота. Да, как, в общем-то, было и всегда...Но только сейчас он чувствовал себя одиноким и слабым, как никогда прежде.
Разве только случайные люди оказывались поблизости. Вот и этот театрал, судорожно прижимавший к себе программу, оказался рядом. Он взглянул...В глазах...Неужели?!
Он успел подняться, когда "театрал" отбросил в сторону программку и направил браунинг на него.
Что у него оставалось? Только - взгляд. Только два тихих слова, которых никто не услышал в гуле полного людьми зала:
- Не запугаете.
Два слова.
И - два выстрела. "Театрал" выстрелили дважды и повернулся спиной к оседавшему на кресло премьера.
- Задержите его, - тот успел отдать приказ.
Убийца будто бы и не понял, что же сейчас сотворил. Он проулочным шагом удалялся. А потом почувствовал удары, обрушивавшиеся со всех сторон...
А он...Он посмотрел на царскую ложу. Государь смотрел ему в глаза. Сил хватило на то, чтобы перекрестить самодержца. Тот кивнул в ответ. Понимающе. Наверное, только двое на свете понимали смысл этого жеста. И потому были спокойны. А больше не понял никто и никогда. И потому сходили с ума, кричали, вопили...Но те двое - они-то были спокойны. Чересчур спокойны для одного умирающего и одного обречённого на гибель...
Подбежал профессор Рейн.
- А, голубчик...Прошу Вас, - он снял китель, чтобы облегчить перевязку.- А этого я попросил задержать...
- Тише, не говорите ничего. Не тратьте силы!
Он был невероятно бледен. Кровь вовсю брызгала из повреждённой артерии на правой руке. Через секунду мундир профессора заалел. На правой стороне расплывалось пятно крови.
Он поймал взгляд Рейна.
- Что скажете, доктор? Мне остался день или два? - в этом голосе звучала холодная решимость. И, может быть, горсточка печали.
Профессор не ответил. То, что он видел, могло внушать что угодно, но только не оптимизм. Если бы ранение было только в руку...Или в голову...Но живот! Это же чревато некрозом кишок. Вся эта гадость будет отравлять организм, а там...
Наконец, подоспевшие офицеры и "штатские" смогли вынести его подальше отсюда.
Их провожал "Боже, царя храни!" , которым грянул оркестр. Монарх не пострадал. Но последняя надежда монархии?..
Температура постоянно скакала. Жар, едва спав, вновь возвращался. Реальность разрывалась на мельчайшие клоки. Жар спал. Он помнил лицо хирурга. Тот протянул ему пулю. Наверное, в таких случаях принято радоваться? Но он хранил молчание. Несмотря на то, что забытье побеждало реальность, он всё ещё мог управлять своими собственными мыслями, своим духом. И он...он примирился с тем, что может быть. Точнее - с тем, что будет. Вряд ли ему удастся выжить.
Он вновь впал в забытье. Чёрные тени мелькали вокруг. Какой-то жирный боров с человеческим, потрясающе знакомым лицом бегал вокруг постели и то радостно похрюкивал, то визжал будто резаный. А скрюченный скелет с истлевшей ветошью, едва ли прикрывавший белые как снег рёбра, клацал клыками. Сквозь зубовный скрежет доносилось: "ответственность...Доверие...Доверие...Министерство...Правительство...".
Но вот гигантская чёрная воронка разверзлась под кроватью и поглотило всё вокруг. Мир стал тьмою. И только одно яркое пятно кружилось в сумрачном водовороте. Лицо, забранное в хирургическую повязку. Вон значит она какая - смерть...
- Пётр Аркадьевич! Вы меня слышите? Опасность миновала, Пётр Аркадьевич! Всё будет хорошо!
Смерть была невероятно оптимистичной, в этой повязке и с такими радостными глазами. А потом пропала и она...
Глава 1
Последствия ранения сделали то, чего не могли сделать многие годы его враги: некогда великого премьера отправили на покой. Сперва он даже немного порадовался. Отдых! Долгожданный отдых! Одно только мешало: охрана. Высочайшим повелением приказано было охранять Петра Аркадьевича от будущих посягательств, ведь он стал своего рода магнитом для эсеров. Ещё бы, выжить после стольких покушений! Боевая организация от подобных людей не отстанет никогда. Так, во всяком случае, думали чины полиции. Особо упорствовали в сохранении надзора Кулябко, Спиридович и Курлов: на их плечи легла ответственность за несчастье. Думцы, в первую очередь Гучков, приложили все силы, дабы спустить собак на указанных лиц и обвинить их во всех смертных грехах вплоть до заговора против Столыпина. Тот лишь просил императора не сомневаться в преданности своих слуг и быстрее выяснить все обстоятельства покушения. Этим его шаги в политике и ограничились.
Он подолгу общался с Витте, своим товарищем по отставке. Бывало, они вдвоём сидели у окна столичного дола "графа Полусахалинского", разговаривая о грядущих судьбах страны. Едва прогремел выстрел в Сараево, как старый интриган Витте телеграфировал Столыпину с просьбой каким-либо образом повлиять на государя. Сергей Юльевич панически боялся начала войны с Германией, но ещё более он мечтал вернуться наверх.
"Государь знает, что делает" - коротко ответил Столыпин. Возможно, он более всех знал, что эти увещевания только худом отразятся на их авторах. Так и случилось. В покушении на Витте обвинили потом самих правительственных агентов. Столыпин выступили со страниц одной из правых газет с заметкой о глупости подобных предположений. А когда была объявлена мобилизация, пожертвовал значительную сумму на организацию медицинской части: уж премьер-то, при котором и создавалась военная программа, знал, что предстоит дальше.
Прочтя высочайший манифест о начале войны, Столыпин только горько усмехнулся. Вот что стало последствием отказа от его идея создать международный парламент...Вот они, последствия....Не дали стране двадцати лет мира...
Он не ждал, что его позовут - в отличие от интригана Витте. Тот приложил все усилия, чтобы вернуться. Сергей Юльевич даже просил как-то надавить на Кривошеина, былого подчинённого Столыпина, дабы тот как-то способствовал возврату графа. Но далее советов про просьбе самого Кривошеина дело не зашло.
Первые поражения принесли требования определённых кругов призвать Столыпина на былое место. Как и ожидалось, они не возымели какого-либо эффекта. После того, как была опубликована очередная речь Гучкова о том, что "именно его партия... всеми силами...за великого премьера...", Столыпин резко ограничил своё общение с лидером октябристов. Идею же создания военно-промышленных комитетов он принял как удар по авторитету власти. От этого веяло банкетной кампанией...А ещё Столыпин чувствовал...Нет, он даже видел, как верных людей убирают от императора одного за другим. Маклаков, Щегловитов, Сухомлинов...Волна против Трепова и Спиридовича, коего под занавес шестнадцатого года назначили ялтинским губернатором. Однажды государю удалось разрубить клубок, приняв на себя Верховное главнокомандование. Но, разрубив один, он завязал другой узел. Говорят, что по легенде тот, кто разрубил мечом гордиев узел, вскоре умирал. Сравнение это пробудило в Петре Аркадьевиче не самые лучшие мысли.