Домашние заметили, что он ходит по дому, словно бы в тумане. Он стал чаще ронять то, что было у него в руках, забываться. Вернулась ипохондрия. Профессор Цейдлер, боготворимый семьёй, заглянул к бывшему премьеру. Единственного взгляда было достаточно, чтобы понять: забывчивость эта не старческая, а скорее вызвана моральными обстоятельствами. Столыпин распрощался с врачом.
Вскоре он принялся штудировать оппозиционные газеты. Таким образом, приходилось читать практически всё, что выходило в те дни в империи, ибо ни один печатный орган не хотел опоздать в бичевании очередной ошибки правительства. Победы, естественно, замалчивались.
Читая очередную заметку как-то утром, Столыпин ухмыльнулся.
- Надо же, точь-в-точь как нас...Всё, что от правительства, разбить в пух и прах...Мда...Что-то будет...
В те дни на него будто какая-то апатия психологическая напала. Он ходил по дому взад-вперёд, Снова вызывали Цейдлера, но тот лишь покачал головой, заметив, что в таком случае ко всем здравомыслящим русским людям придётся вызывать докторов.
- Висеть на фонарях...Хм... - повторял Столыпин, ходя из угла в угол.
Он повторял фразу, обронённую кем-то из посетителей. Премьер даже в отставке оставался весьма популярной личностью, к которой шли за советом или "протекцией". С первым было гораздо лучше, чем со вторым. Однажды, правда, даже второго даровано не было.
Жене Столыпина один в высшей степени колоритный тип, из кавказских дворян, прислал её любимые конфеты на именины. Потом и сам явился, представившись "адъютантом Господа Бога". Пётр Аркадьевич велел гостя отблагодарить, но дальше парадной не пускать. Об этом человеке у него успело сложиться мнение, и оно было отнюдь не хорошим.
- Андроников, - хмыкнул Столыпин. - Адъютант...Возомнил о себе...
Но благодаря нескольким знакомым до Петра Аркадьевича дошли известия о том, что совершенно непонятными путями этот князь сумел повлиять на судьбу кандидата в министры внутренних дел. В придворных кругах, откуда до Столыпина долетали обрывки слухов, готворилось о триумвирате, куда вошёл князь и ещё двое нечистых на руку людей, одним из которых был Хвостов, ставший-таки министром. Кто был третьим триумвиром, экс-премьеру известно не было. Но да и не важно. Всё равно, какое ему до этого дело? Он ни на что более не сможет повлиять...
Слухи о волнениях пришли в дом Столыпиных вместе с вернувшейся из магазина экономкой. Та говорила о "хвостах", протянувшихся к булочным, и о распространявшихся там разговорах. Позже один из гостей поведал о заседании Думы - он как раз был из правых депутатов - и о дебатах, развернувшихся вокруг дела снабжения столицы. Предлагалось передать решение продовольственного вопроса в руки городской Думы...
И тут - грянуло! Едва ли не каждые полчаса знакомые и бывшие сослуживцы звонили домой Столыпину, чтобы поделиться известиями о новых беспорядках. Говорили, что то ли рабочие Путиловского вышли на улицы, то ли с Выборгской стороны потянулись.
Тут Пётр Аркадьевич посчитал своим долгом явиться в Мариинский, где заседал Совет министров. Когда Россия оказалась в опасности, отсиживаться было нельзя. Практически все министры были полны благодушия. Даже облачённый в извечный жандармский мундир Протопопов был в прекраснейшем расположении духа.
- Пётр Аркадьевич, я уважаю Ваши былые заслуги, Ваш опыт! Но поверьте, мы прекрасно справимся! - министр был само благодушие.
На прощание он улыбнулся. И вот эта-то улыбка и заставила Столыпина вздрогнуть. Сейчас не было Дурново, чтобы железной рукой насадить порядок. О тех людях, на чьи плечи легко обеспечение порядка в городе, Пётр Аркадьевич был не лучшего мнения. А ещё эта медлительность! Почему они так медлили!
Вспомнив былое, Пётр Аркадьевич решился на крайний шаг: он написал телеграмму государю и попросил аудиенции у императрицы. Вопрос решился за считанные часы. Больше проблем возникло с тем, как добраться в Царское село. Пришлось просить в Совете о предоставлении таксомотора.
Последняя выглядела подавленно, но уверенно. Дети болели, и в случае чего их нельзя было бы эвакуировать из города. Памятуя о революции пятого года, Столыпин предложил собрать все верные силы с фронта и усилить охрану Свеаборга и Кронштадта.
И тут Александра Фёдоровна взволнованно произнесла:
- Алексеев говорит, что нет надёжных сил...И что в городе не хватит места для расквартирования гвардии, - уголок рта Александры Фёдоровны дрогнул.
Час назад ей пришло извести о том, что какой-то казак зарубил шашкой полицейского пристава. Она чувствовала, что начинается нечто нехорошее.
- Странно. Право слово, странно...- Столыпин задумался. - В столице всегда найдётся место хотя бы для одного полка. И всегда можно найти дивизию-другую верных престолу солдат...
- Пётр Аркадьевич...Слишком мало вокруг верных людей, - Александра Фёдоровна дрогнула.
Видно было, что слова даются ей нелегко.
- Может быть, в ближайшие дни помощь немногих верных нам будет нужна как никогда прежде...И каждый будет призван послужить, чем сможет, России...
Хочет поспособствовать его возвращению в политику? Но он так устал...
Вернувшись домой, Столыпин о многом размышлял. Его раздумья прерывались только известиями об очередном эксцессе. Домашние ожидали грома...
И вот он грянул.
Рано утром, когда было уже столь поздно, раздался звонок телефона.
- Алло! Пётр Аркадьевич! Это Горемыкин! Да! Мы хотим узнать, готовы ли принять ответственный пост...Сделать всё, чтобы остановить этот хаос?
- В смысле? - спросил ещё едва ли проснувшийся Столыпин.
- Здесь рядом со мною и господин Шаховский, и Григорович, и ещё...В общем, кто смог прибыть в Мариинский из министров, прорваться сквозь восставших солдат. Мы не в силах остановить хаос. Нужна крепкая рука...Мы свяжемся со Ставкой...Сообщим государю...
Появились помехи на линии, к счастью, довольно быстро закончившиеся.
- ...твёрдой рукой повелел! Ваше слово, Пётр Аркадьевич!
Он не привык отказываться от бремени ответственности. И если бы кто-то побоялся бы этой тяжести, а иные стали бы заискивать перед общественностью, то у него было только два слова для всех врагов страны. Только два слова... И каждый знал, что его в самом деле не запугать.
- Я готов. Прорываюсь в Мариинский. Пришлите ко мне домой один мотор. Не получится - я сам прорвусь. Свяжитесь с гарнизоном. Пусть военный министр сделает всё, чтобы связаться с военным командованием Петрограда. А я пока успею добраться. Слышите? Скорее! Скорее!
Столыпин повесил трубку и обернулся. Перед ним застыла жена. Глаза её, с которых уже слетела дымка сна, смотрела на Петра Аркадьевича...с жалостью, болью и надеждой одновременно. Простояв так в абсолютном молчании, они обнялись.
- Мне пора...- наконец произнёс Столыпин. - Они всё-таки дождались великих потрясений...Но ещё не всё конечно...Не всё...
- Я знаю, - смахнула Ольга Борисовна слезинку, покатившуюся по левой щеке. - Я знаю, что несмотря ни на что, тебе нужна великая Россия...
Кажется, она даже улыбнулась при этих словах...
Глава 1
Автомобиль пришлось бросить ещё на подъезде к Мариинскому. Увидев многотысячную (на глаз - тысячи три-четыре человек) толпу, Пётр Аркадьевич почёл за лучшее пройтись пешком. Ехавший вместе с ним жандармский подполковник, посланный Голицыным, взялся было за пистолет, но Столыпин его остановил.
- Стрелять или уже поздно, или ещё рано, - отрезал Пётр Аркадьевич и знаком предложил офицеру поднять воротник повыше. - Попробуем пробраться к дворцу.
Тут же раздался звон разбитого стекла. Столыпин машинально повернулся на грохот. Витрина магазина превратилась в стеклянную пасть, в которую с гиканьем и улюлюканьем летели люди в шинелях защитного цвета. С винтовками за плечами, они чувствовали себя полными хозяевами положения. Через секунду на улицу полетели баранки, разломанные надвое буханки хлеба и бусинки (что было между ними общего?..). Тут же всё втаптывалось в снег товарищами бесшабашных молодцов.
- Голодный бунт, - хмыкнул Столыпин. - Голодный бунт...
- А ну! Буржуй! Стоять! - воскликнул стоявший на проспекте напротив битой витрины солдат. - А ну-ка! Жандарм! Кровопийца! Сымай шубу!
Столыпин криво улыбнулся.
- Ну подойди и возьми! - с вызовом ответил он и добавил в сторону, шёпотом, жандарму. - Не вмешивайтесь, пока не появится настоящая опасность.
- Но она и так...Я не могу допустить...- офицер не знал, как поступить.
Солдат в два-три шага преодолел расстояние между битой витриной и "буржуем":
- Ага! Вот увидите, как чужое... - он сверлил плотоядными глазами дорогие часы, сверкавшие из-под шубы.
- Подержи-ка, - Столыпин в одно мгновенье снял с себя шубу и бросил её солдату, точно швейцару. - Присмотри за ней.
Бравый "вояка", войну знавший только по рассказам агитаторов и лечившихся в Петрограде фельдфебелей, вытаращил глаза, но машинально шубу принял.
Жандарм припомнил, что Петру Аркадьевичу подобное вытворять было не впервой. Что же за пламенный мотор надо иметь в груди, чтобы кинуть шубу своему убийце?..
- За мной, - властно произнёс Столыпин тоном, не терпящим пререканий. - Разойдись! Дай дорогу!
Он вовсю работал локтями, и люди, минуту назад бесновавшиеся, покорно расступались. Кто-то не успевал понять, что происходит. Кто-то в силу привычки поддавался напору. А кто-то просто не верил, что не имеющий "санкции" человек так спокойно будет проталкиваться через толпу. А кто-то, видя "смутно знакомое лицо", просто не хотел ему препятствовать.
- По вызову правительства и лично премьера Голицына, - поднял правую руку в приветственном жесте Столыпин, обращаясь к хлипкой цепочке городовых. - Я Пётр Столыпин.
- Столыпин!.. - раздался позади удивлённый вздох.
Громче всего, кажется, это сказал тот самый "швейцар" в шинели.
- Душитель! Кровопийца! - заголосил кто-то в толпе, но Пётр Аркадьевич уже скрылся позади городовых.
Похоже, его появление смутило бунтовщиков, и они принялись мяться, не зная, что делать с оцеплением. А может быть, ума прибавили сказочные пулемёты, о которых твердили все кому не лень вот уже который день. Кто же захочет первым подставляться под пули?
Городовые встречали дружным гулом Столыпина. Впервые за долгое время чувствовалось ободрение, словно бы весенний ветерок ворвался в промерзший по самый потолок дом.
- Смело! - это было единственное, что смог выдавить из себя жандармский офицер.
Он начинал службу свою, когда Столыпин уже покинул свой пост, а потому рассказы о нём были чем-то более похожи на легенду.
- В прошлый раз получилось много лучше, - отмахнулся Столыпин, всё внимание переводя на громаду Мариинского, тесно прижатую с двух сторон соседними постройками.
На центральном балконе за утро выросла гора всякой рухляди, должная служить чем-то вроде щита для защитников. Из-за неё поглядывали немногочисленные дула винтовок. Вокруг бегали перепуганные чиновники и офицеры. Особо запомнился один. Бледный, с наспех перевязанной грязным тряпьём головой, плотно сжатыми губами и то ли гневом, то ли обречённостью в глазах.
- Не запугаете, - точно эхо донеслось из прошлого. - Не запугаете...Пусть вы и дождались великих потрясений, но вы не запугаете...
Столыпин твердил это, приближаясь к парадным дверям дворца. Символом безумия тех дней высился лакей в сверкавшей ливрее, горой выделявшийся средь напуганных обывателей и военных, старик с густыми бакенбардами. Он служил здесь ещё в бытность Столыпина председателем Совета министров. Сощурив слезившиеся глаза, он долго присматривался к приближавшемуся Петру Аркадьевичу, а потом грохнулся на колени.
- Услышал Бог мои молитвы! Пётр Аркадьевич! Остановите Вы это безумие! Чёрти что творится! Вот говорил мне Иван Никифорович, Царствие Ему Небесное, что без Вас здесь всё пойдёт прахом!..
Столыпин остановился на миг, чтобы благодарно кивнуть старому знакомому и поднять его с колен.
- Нашли время! - выдохнул он. - Вставайте!
- А я что? А я ничего! Уважьте старика! - лакей быстро поднялся и отворил перед Столыпиным дверь. - Уж Вы только и сможете!
Пётр Аркадьевич боялся, как бы не было поздно. Он предполагал, где могут заседать сейчас министры, и сперва быстрым шагом, а после и вовсе бегом направился к залу заседаний. Встречавшиеся на пути люди удивлённо потирали глаза, словно бы оказавшись в далёком прошлом, и радостно приветствовали бывшего председателя Совета министров.
- Пётр Аркадьевич! Пётр Аркадьевич!
Иные же безмолвно провожали его взглядами и торопились подальше отсюда. Эти уже знали: всё потеряно. Всё. Даже этот призрак прошлого не способен ничего поделать. И в самом деле, что он сейчас может, когда толпа у самого Мариинского? Когда Охранное отделение полыхает огнём?..
Столыпин, не церемонясь, широко распахнул дверь зала заседаний Совета. В тот же момент погас свет во всём здании: какие-то проблемы на электростанции, - а потому никто из министров не видел, кто же именно вошёл в зал.
Свет появился так же быстро, как и потух.
Краем глаза Столыпин заметил, что один из членов Совета пропал. Понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть спрятавшегося под стол министра. Плачевное зрелище. Тот также получил возможность приглядеться к вошедшему, а потому поспешил вернуться в первоначальное положение, покинуть поле боя, встать с колен ради победы...Ну, вы сами понимаете.
- Пётр Аркадьевич! Наконец-то!
Первым в себя пришёл князь Голицын. Совершенно седой, подтянутый, в вицмундире он больше походил на свадебного генерала, нежели премьера. Да он и сам-то, в общем, осознавал свою неготовность занять премьерский пост, о чём говорил императору. Но тот в своём решении был непреклонен.
Как бы отнёсся Николай Второй, узнай, что за несколько лет перед расстрелом князь Голицын будет зарабатывать на жизнь сапожным ремеслом и охраной огородов?..
Голицын улыбался, что ещё более дело похожим его, вкупе с размашистыми усами, на запорожского казака. Да только улыбка эта была натянутая, скорее в качестве бравады, неправдивая. А в глазах его застыла неизбывная усталость и осознание того, что все они ходят по-над бездной по раскачивающемуся, рассыпающемуся песочному мостику.
- И я рад видеть вас всех здесь, господа. Было ли сообщено Его Императорскому Величеству о Вашей просьбе? - тут же перешёл к делу Столыпин. Он хотел знал, какие же в самом деле полномочия легли на его плечи.
- Будьте уверены: царь всецело одобрил Ваше назначение. Более того, он наделил меня диктаторскими полномочиями...Которые я передаю Вам. Менее получаса назад мы отправили коллективную телеграмму государю, в котором указали о нашей неспособности в столь ответственный момент исполнять обязанности.
Странно, но Пётр Аркадьевич, похоже, ожидал такого исхода событий. Он ещё раз оглядел всех этих людей. Да, кого-то не хватало...Никого в жандармском мундире - значит, Протопопов отсутствует. Неужто старик Голицын провёл-таки своё требование об удалении бывшего товарище председателя Государственной Думы с поста министра внутренних дел? Но вряд ли князь долго торжествовал. Так. Не хватает старого доброго Григоровича, морского министра, и обер-прокурора Раева.
Значит, они сдались, испугались. Министры - теперь уже бывшие министры - тряслись в этой комнате в ожидании ареста.