Глупо… перед каждой встречей с матерью Клэрити старательно полировала ногти и наводила макияж, которого обычно избегала – даже зная, что повод для недовольства найдется всегда. А после встреч долго вглядывалась в свое отражение, в котором видела интересную молодую женщину с волосами цвета белого вина – пусть и не такими лоснящимися и глянцевыми, как у ее матери, с привлекательным лицом, пусть и немного уставшим. И гадала: какое же кривое ее отражение видит Тони Хаттон?
Однажды пришло понимание: что бы она ни делала, как бы ни лезла из кожи вон, чтобы понравиться матери, этого никогда не случится. И сразу стало проще. Она бросила жалкие попытки стать для Тони Хаттон идеалом, и сосредоточилась на главном – стать идеалом для Каролины.
Клэрити не жаловалась, ведь деньги не принадлежали ей, они принадлежали ее родителям. В то время как она воспитывала Каролину, сидя дома, они работали не покладая рук. Она могла бы нанять няню и начать работать, но одна мысль о том, что придется видеть дочь лишь по утрам и вечерам, вызывала ужас. Ведь дети так быстро растут… Не успеешь оглянуться, а там – колледж, первая любовь, замужество, новая семья… И вот ты уже радуешься каждому звонку от своей стремительно повзрослевшей дочки, каждой новой встрече…
Сердце привычно кольнула боль – боль, в последние дни ставшая ее постоянной спутницей. Кароль исчезла…
– Челси позвонила мне, перепуганная, сказала, что ты все твердила о какой-то дочери. Выскочила из кафе, бледная как мел. Челси боялась, что ты просто рухнешь в обморок прямо там. А потом этот твой звонок… Милая, это нервный срыв. Тебе следует показаться моему психотерапевту.
Клэрити еле сдержала усмешку. От стилистов они плавно перешли к психотерапевтам.
– У меня нет нервного срыва, мама.
– Клэри, ты утверждаешь, что у тебя есть дочь, – вкрадчиво сказала Тони. – Ты считаешь это нормальным поведением?
Клэрити закусила губу. Она понимала, что если начнет твердить, что Каролина и впрямь существует, ее просто сочтут сумасшедшей. Но ложь никак не желала сходить с ее губ: казалось, что если она соврет, скажет, что все придумала – да и для чего придумывать такое? – этим она предаст Каролину.
Пока она медлила, Тони успела сделать для себя какие-то выводы.
– Сколько ты пьешь, Клэри?
– Что? – Она задохнулась от изумления.
– Я спрашиваю, сколько ты пьешь, – холодно спросила Тони. – Ты выглядишь ужасно.
Ну разумеется – как еще должна выглядеть обезумевшая от горя мать? Но этого им не объяснить – ни матери, ни Челси, ни кому бы то ни было еще.
– Я знаю, как это происходит у современных молодых и одиноких женщин. Сначала бокал вина каждый вечер – дорогого, вкусного и изысканного, для лучшего сна и успокоения нервов. А потом уже и бутылочка за ужином и просмотром слезливых мелодрам. Потом это плавно перетекает и в утро.
– О чем ты говоришь? – сдавленно прошептала Клэрити. – Я не пью.
– Тогда откуда эти больные фантазии? – всплеснула руками Тони.
В какой-то момент, когда алая пелена ярости заволокла глаза, Клэрити захотелось ее ударить. За то, что всегда выставляла ее виноватой. За то, что назвала больной фантазией ее дочь.
Конечно, она сдержалась. За годы, проведенные рядом с Тони Хаттон, она научилась гасить свои чувства. Тупая ярость утихла, но не исчезла совсем, оставшись клокотать где-то глубоко внутри.
Она выдержала взгляд матери, вложив в свой толику холодного негодования, даже сощурила глаза. Увы, этот маленький бунт остался незамеченным – Тони прошла мимо нее, вошла на кухню. Не стесняясь дочери и не скрывая своих намерений, открывала ящики один за другим, даже, брезгливо поморщившись, заглянула в мусорное ведро.
– Видишь? – сухо спросила Клэрити. – Никакого алкоголя. Никаких бутылок.
Тони поджала губы, недовольная тем, что ее версия рассыпалась на кусочки. Покачала головой.
– Это даже еще хуже. Если ты в трезвом состоянии выдумываешь подобное… Страшно подумать, что творится с твоей психикой. – Будто на расстоянии почувствовав, что Клэрити снова начинает закипать, мать подошла к ней, взяла за руки. – Милая, ты же знаешь, я хочу для тебя только самого лучшего. Я волнуюсь за тебя. Если ты не против, я бы осталась у тебя на пару дней – пока Эдвард решает дела в Венекке.
Клэрити едва не рассмеялась. Правда, вышел бы нервный, сухой смех, который еще больше убедил бы Тони в том, что с ее дочерью не все ладно. «Если ты не против» – лишенная всяческого смысла словесная конструкция. Мнение Клэрити для матери ничего не значит. Тони Хаттон всегда делает только то, что считает нужным.
Клэрити устало прикрыла глаза. Ее личный воплотившийся в реальность кошмар только что стал еще страшнее.
Осколок шестой
Уйти. Уйти куда угодно, только бы подальше от пристального взора матери. Сбежать – желательно на край мира, а раз не выйдет, то хотя бы на встречу с Челси. Да, подруга тоже обеспокоена тем, что происходит с Клэрити. Но она не давит, не следит за каждым ее шагом как цербер.
В прошлую ночь Клэрити снова слышала голоса из зеркал. Хуже всего то, что при этом мать оказалась поблизости. Тони услышала, как ее дочь шептала себе под нос «оставьте меня в покое». Страшно подумать, что она успела навыдумывать. Хотя… вряд ли реальность – та странная, искаженная реальность, ставшая для Клэрити родной – страшней.
Все это привело к тому, что она отправила Челси сообщение. Они условились встретиться в пять часов дня в недавно открывшемся кафе «Персефона». Обняв ожидающую у входа подругу, Клэрити нервно пошутила:
– Они что, собираются кормить нас гранатовыми зернышками?
Челси как-то бледно улыбнулась.
– Я оставила Лей у няни, подумала, что нам не мешало бы поговорить по душам. Мы сто лет уже этого не делали, Клэри. Если бы я знала, что с тобой происходит…
Подруга запнулась. Клэрити сделала вид, будто бы не услышала ее последних слов. Толкнула дверь и оказалась в приятном глазу помещении с белыми кружевными скатертями на столах, красными панелями и картинами в белых рамах. И… с зеркалами, стройным рядком завесившими всю дальнюю стену. Такой ход визуально увеличивал пространство кафе, добавляя в него некую изюминку, но… в последнее время у Клэрити были напряженные отношения с зеркалами.
Но не говорить же Челси об этом. Не уходить же из кафе, оправдываясь тем, что «оно все в зеркалах»! Слава богу, новую грань своего помешательства Клэрити пока еще удавалось скрывать ото всех.
Они сели за свободный столик через один от зеркальной стены – несмотря на будний день, почти все столики оказались заняты. Как объяснил им улыбчивый официант, жители города торопились первыми опробовать новое местечко и рассказать о нем остальным. Клэрити бросила тоскливый взгляд на зеркала и углубилась в изучение меню.
Когда принесли потрясающе пахнущие стейки с кровью, а в бокал плеснули красного вина, Челси, ожесточенно терзая ножом и вилкой мясо, спросила:
– Что с тобой происходит, родная? – Она избегала смотреть Клэрити в глаза и можно было подумать, что обращается она к тарелке.
Клэрити вздохнула.
– Ничего, просто… Челси, просто не бери в голову, ладно? Я… со всем этим разберусь. Сама.
Челси подняла взгляд.
– Не брать в голову? Клэри, ты… ты напугала меня тогда. Господи, да ты бы глаза свои видела, когда я сказала, что не понимаю, кто такая Каролина! Я думала, ты или набросишься на меня или… Ты говорила о дочери, которой…
– Я знаю, о чем говорила, – холодно перебила Клэрити. – Давай просто поедим, ладно?
Челси хотела что-то сказать, но передумала. Покачала головой, отпила вина. И наконец, будто собравшись с силами, прошептала:
– Ты очень изменилась. Ты… ты пугаешь меня.
Они молчали, не глядя друг на друга. Ели, вслушиваясь в разговоры за соседними столиками. Клэрити поняла, что совершила ошибку, решив встретиться с Челси. Пока она не разберется во всем, ей нечего сказать другим. Незачем видеть их странные, обеспокоенные взгляды с толикой страха. Так смотрят на чудом прирученного дикого зверя, который в любое мгновение может сорваться с поводка.
Господи, они и впрямь считали ее ненормальной.
Клэрити старательно прожевывала еду, но, несмотря на голод, не чувствовала вкуса. Она хотела лишь одного – поскорее допить вино, заесть его жвачкой – чтобы не давать матери лишнего повода упрекнуть ее в пристрастии к алкоголю, и уйти домой. Лечь спать и… проснуться, держа в руке ладонь Каролины.
– Клэрити… – прошелестело совсем близко.
Кусок застрял в горле. Она запила вином, поперхнулась и громко закашлялась. Парочка за соседним столиком обернулась и сочувственно улыбнулась ей.
– Клэрити… – Голос исходил из зеркал, от той самой треклятой зеркальной стены. Голос принадлежал женщине, одной, той же, что взывала к ней из зеркал в ее собственном доме. Но здесь, в кафе, он будто расслаивался, наполняясь полутонами – ведь вещала она из нескольких зеркал.
– Клэрити… – Невидимка заговорила с ней десятком голосов, каждый из которых искажался. Стройный прежде хор рассыпался, резанул по ушам диссонансом.
Она зажала руками уши. Выронила нож, который с оглушительным – как ей показалось – звоном ударился о тарелку. Парочка вновь обернулась на странную и шумную соседку, но Клэрити было не до их косых взглядов. На какой-то страшный миг почудилось, что из ушей пойдет кровь – и виной тому голоса из зеркал, заточенные до остроты бритвенных лезвий.
– Клэрити… – Зеркала больше не шептали. Они заговорили разом. Даже маленькое зеркальце, что держала в руках девушка за соседним столиком, старательно выводя контур губной помадой, молчать отказывалось.
Их голоса проникали даже сквозь преграду ладоней, плотно прижатых к ушам. Ворвались в ее сознание бурлящим потом, круша и ломая. С каждой секундой их становилось все больше – к звучащему хору добавлялись все новые голоса, и каждый из них звучал в своей, отличной от других, тональности. Гомон нарастал, ужас, который они внушали, становился просто необъятным.
Одурманенная этой какофонией, Клэрити вскочила со стула и закричала во все горло:
– Замолчите!
Голоса исчезли – просто в одно мгновение перестали существовать, словно втянувшись обратно в зеркальную гладь. Изумленно молчали и посетители кафе. Каждый – каждый! – смотрел на нее во все глаза. Парочка справа зашепталась, молодая блондинка торопливо набирала чей-то номер, не сводя глаз с Клэрити, словно ожидая от нее… чего угодно. Девушка за соседним столиком мазнула помадой мимо рта, когда Клэрити закричала и теперь нервно вытирала салфеткой губы. Челси сидела с пылающими щеками и чем-то новым в глазах… страхом – нет, это уже было… стыдом? Отвращением?
Клэрити вылетела из кафе, подальше от людей и зеркал. Даже не смогла заставить себя попрощаться с Челси. И только на полпути домой поняла, что, торопясь скрыться от нацеленных на нее взглядов, забыла расплатиться по счету. Она и так унизила Челси своей выходкой, а теперь подруге еще и придется за нее платить.
Или вернее сказать – бывшей подруге?
Клэрити вошла в дом, закрыла за собой дверь так тихо, как только могла. Но скрыться от всевидящего ока матери не получилось.
– Милая, как посидели в кафе? – Тон учтивый, а взгляд скользит по дрожащим рукам Клэрити и бледному лицу.
– Нормально. – Захотелось рассмеяться в голос. Уж каким-каким, а нормальным произошедшее назвать было точно невозможно. – Я пойду к себе, ладно? Хочу пораньше лечь.
– Клэри, только половина седьмого вечера, – недоуменно отозвалась Тони.
– Вот я и говорю: пораньше.
Стуча каблуками, Клэрити торопливо поднялась наверх. Она знала, что мать смотрит ей вслед своим «фирменным» прожигающим взглядом.
Взгляды, взгляды… В последнее время их было слишком много. Как и зеркал.
Она, конечно же, не уснула. Еще долго лежала, бездумно глядя в потолок, приняла ванну в наивной попытке успокоить теплой водой и воздушной шапкой пены натянутые как струны нервы. Если бы все в этой странной жизни решалось так просто…
Лежа в кровати, набрала номер Челси и тут же сбросила – говорить совершенно не хотелось. Поразмыслив, отправила сообщение: «Пожалуйста, не говори моей матери. Я справлюсь со всем сама». И только после этого, успокоенная, положила сотовый на тумбочку и прикрыла глаза.
Заснуть ей не дали. Спустя несколько минут дверь предупреждающе скрипнула. Открыв глаза, Клэрити увидела подходящую к ней мать.
– Челси рассказала мне о том, что случилось в кафе.
Клэрити стиснула зубы – так сильно, что, казалось, они вот-вот раскрошатся друг о друга.
– Я же ее просила, – процедила она.
– А я просила ее приглядывать за тобой, – парировала Тони. – Сама ты с происходящим уже не справишься.
Клэрити медленно выдохнула, с дыханием выпуская изнутри искорки гнева.
– Милая, так больше продолжаться не может. Тебе нужна помощь специалиста.
Она слышала Тони, но не могла поверить в то, что слышит. Собственная мать считала ее психически больной. Впрочем… кто бы не считал на ее месте?
– Не отвечай сейчас. Просто подумай.
Тони ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Клэрити лежала, глядя в окно, чувствую, как, сорвавшись с щеки, слезы падают вниз и пропитывают подушку. Касаться кожей мокрой ткани было неприятно, но она не могла заставить себя пошевелиться. Что-то заледенело внутри – подернулось тонким кружевом изморози, сковало ее тело обжигающими холодом оковами.
Только когда в небе появилась полная луна, Клэрити поднялась. Села на кровати, прямо поверх одеяла. Прошептала, чувствуя, как обжигают слезы холодные щеки:
– Каролина, прошу, дай мне знак. Любой знак, что ты существуешь. Если хоть что-то в этом свихнувшемся мире правда… дай мне знак. Или… может, они правы? Может, сошел с ума не мир, а я сама?
Каролина молчала. Луна молчала тоже.
Осколок седьмой
Глупо было надеяться, что после случившегося в «Персефоне» мать уедет обратно, оставив Клэрити в покое. Отец уже вернулся из Венекки, но останавливаться у дочери, чтобы навестить ее, не стал. У него не было времени. У него никогда не было времени.
Зато Тони, видимо, ощутив ностальгию по давно минувшим временам, когда она воспитывала маленькую Клэри, вела себя как курица-наседка. Находиться под неусыпным контролем и без того непросто, а тут еще мысли о Каролине, которые беспрестанно крутились в голове, и бессонница, вызванная этой каруселью мыслей. Хотя бы зеркала после ее вспышки ярости замолчали…
Но надежда, что все образуется, таяла с каждым днем. Клэрити отказывалась считать себя ненормальной, а Каролину – плодом своего больного воображения. Вот только мир не признавал за ней право отстаивать свою правду. Ей приходилось молчать, скрывая истинные эмоции и рвущиеся наружу слова за непроницаемой завесой лжи и мнимого хладнокровия.
Все разрушилось в тот миг, когда в зеркале отразилась Каролина. Глядя на свою дочурку, Клэрити понимала – сейчас как никогда она близка к сумасшествию. К тому, чтобы задрать голову вверх и завыть в голос от терзающего душу горя.
– Каролина, – плача, она протянула руки к зеркалам. Мелькнула надежда: а вдруг неведомые силы затянули ее любимую малышку в зазеркалье, и все это время зеркала разговаривали ее голосом? Вдруг взывала к Клэрити, просила о помощи – как умела – Каролина?
Насколько сильным должно быть отчаяние, чтобы поверить в подобное? Поверить в то, что являлось почти сказкой? Но, продолжая идти вперед, Клэрити твердо верила в то, что, как только она коснется руки дочери в отражении, то перешагнет зыбкую грань и окажется по ту сторону зеркал. Где будет только она и Кароль…
Правда оказалась болезненной. Шагнув вперед, Клэрити ощутила только прохладную поверхность зеркала… а лицо Каролины начало таять.
– Не уходи, – захлебываясь слезами, вскрикнула Клэрити. – Пожалуйста, не уходи!
– Клэрити… – Нет, этот голос был чужим и незнакомым. А Каролина исчезла.
С губ сорвался яростный вопль. Не отдавая отчета в том, что делает, она подлетела к табурету и, схватив, обрушила его на злополучное зеркало. Била, чувствуя, как отлетающие осколки вонзаются в кожу, чувствуя, как слезы смешиваются с кровью.