А теперь все это забирает? А теперь пытается отговорить? Но решение ведь принято! Решение наверняка не в его пользу! Так почему же Белла все ещё здесь?
- Никаких смертей, - недовольно бормочет она, убирая с его лба мокрые волосы, - ничего подобного, Эдвард. Мы просто останемся вместе. Без жертв.
Проскользнувшая в её голосе уверенность его озадачивает, но, стоит признать, малость утешает. Убеждает, что ещё не все и не до конца потеряно.
- Но я не могу так жить… - с горечью признается мужчина, сглотнув комок рыданий.
- Это пройдет. Это кризис, он бывает. Он бывает, и никто не застрахован… мы справимся.
- Ты не знаешь…
- Я узнаю все, что ты захочешь мне рассказать. Я уже говорила, что хочу, чтобы ты мне верил. И ещё раз говорю: верь мне, Эдвард. Я люблю тебя. Я никому и никогда тебя не отдам, что бы ты не сделал.
- Ты на меня не посмотришь!
Вздохнув, Белла обвивает левую половину его лица пальцами, приподнимая. Заставляет посмотреть прямо в свои глаза. Прямо внутрь карих омутов, искрящихся лишь состраданием. В них нет на него ни обиды, ни боли. Она простила?..
- Я смотрю, видишь, - убеждает, ласково проведя подушечкой большого пальца по скуле.
- Сейчас.
- И всегда. Я всегда только на тебя смотрю, - розоватые губы, отдающие фиолетово-багровым оттенком в темноте гостиной – на том диване, где он опять спал, - изгибаются в улыбке. Улыбке для него.
- Ты должна бояться…
- Я больше ничего не боюсь, - заверяет девушка, и теперь в голосе-таки проскальзывает ненужная и пугающая нотка. Болезненная.
И впервые в мужчине вспыхивает крохотной искоркой желание… согласиться. Как бы ужасно и невероятно это ни звучало.
Сумасшедшая ночь.
C большой неохотой он, кое-как переступив через себя, отстраняется от жены, медленно, но все же садясь рядом. Простыни сминаются, но хотя бы тот факт, что они сухие, утешает и о многом говорит.
Белла выпрямляется на своем месте следом. Смотрит на него с заботой, в руках держит его руки, не отпуская. Поглаживает их большими пальцами. На тесном диванчике мало места, а потому сидят они друг напротив друга и рядом. Всегда рядом, как обещали.
Эдвард видит, что жена если и проспала какую-то часть ночи, то точно давнюю. Под её глазами круги, кожа совсем белая, парочку венок проглядывает возле висков, а устроившиеся на немного впавших за последние дни щеках тени только пугают. Ему не хочется есть, даже больше – ненавидится. А ей?.. Разве при беременности здоровое питание – или хотя бы вообще питание – не главное правило?
И тут приходит ответ: ест, но токсикоз забирает все себе.
- Попробуй, - мягко шепчет Белла, выдавливая робкую улыбку, отвлекая его, - тебе станет легче, если попробуешь.
В её словах есть смысл и правда. Было бы так же легко принять решение…
- Это не то, что ты думаешь…
- Я ничего не думаю, Эдвард, - она пододвигается ближе. На тесном диванчике – и ещё ближе. Теперь их колени упираются друг в друга. Теперь руки, соединенные вместе, лежат друг на друге, - я хочу просто услышать правду от тебя. И помочь всем, чем только смогу.
- Не сможешь…
- Попробуй, - ещё раз повторяет девушка, ободряюще погладив его по плечу, - я слушаю, я с тобой.
Преступное желание образуется внутри. Преступное хотя бы потому, что не стоит никого посвящать в это дерьмо. Преступное, потому что Белла не заслуживает искупаться во всей той грязи, которую, думает, так жаждет. Это создание сделало для него в жизни больше хорошего, чем кто-либо другой. Оно бескорыстно и сильно – кажется, даже сильнее Эсми, хотя она одна из немногих, кто одаривал его подобным чувством без сокрытия, – любила его все эти годы. Неужели награда за это настолько ужасна? Неужели не предусмотрено чего-то более приятного, более легкого и нужного?
Но тут же возникает и другой вопрос: за столько времени был ли он в состоянии верить кому-то больше, чем Белле? Доверять кому-то больше? Есть ли вообще, кроме неё, на этом свете человек, которому он едва ли не с радостью даст в руки заточенный каленый нож, а сам, будто бы завидев диковинную птичку, повернется спиной?
Сейчас она пытается доказать, что ей можно верить. Но он знает. Он всегда это знал. Вопрос не о доверии. Вопрос о боли…
Хотя может ли она быть сильнее? Кто, в конце концов, раз за разом вытягивал его наружу из сей пучины?..
- Ты можешь не кричать, когда я буду… говорить?
Подобная просьба явно обескураживает миссис Каллен. Её глаза распахиваются, но лицо, в целом, остается невозмутимым. Девушка с готовностью кивает.
- Конечно. Ни в коем случае.
С силой зажмурившись, Эдвард старается трезво оценить свои силы. Пытается понять, может ещё терпеть или нет. Может справиться или нет. До одури страшно признаваться. Но также до одури болит там, а игнорировать это и днем, и ночью больше нет сил. Если Белла будет знать, она поможет? Она даст ему совет? Или она… уйдет? Окончательно и бесповоротно, не как сегодня…
Глубокий вдох.
Останется.
Глубокий вдох.
Не бросит.
Глубокий вдох.
Узнает.
Глубокий вдох.
Выдох.
- В переулке под нашим домом… разбили фонарь.
Белла полностью обращается во внимание. Ласково пожимает его подрагивающие ладони, все ещё не отпуская от своих. Кивает на первую фразу.
- Там был… мужчина.
Девушка хмурится. По её глазам ясно, что боится. Боится услышать плохое. А выбора нет.
Эдвард будто бы снова оказывается в детстве, когда сидел перед родителями, оправдываясь за свое поведение и отношение к Эммету. Тоже плакал, тоже был красным, как рак, от стыда и тоже не мог подобрать верных слов. За исключением причины, все повторяется и сейчас. Таким отвратительным и таким одиноким он себя ещё не чувствовал. Спасти сложно, но возможно – правда, только для одного человека.
- Он шел за мной, и я… - Эдвард делает очередной вдох, пытаясь оставить в легких воздуха и панически боясь ситуации из сна, заставившей по-другому посмотреть на многие вещи. И рассказать.
- Ты?.. – напоминает, что ждет продолжения, Белла после его двухминутного молчания. Незапланированного, разумеется.
Эдвард поднимает затуманенные слезами глаза на жену. С трудом заставляет губы, пусть и подрагивающие, не изогнуться в оскале. Решает, что нужно быстрее. Быстрее, пока ещё есть хоть какое-то желание.
- УЗИ… - едва слышно выдает он. – Транс… трансректальное…
Морщинок на лбу девушки становится больше. Она не понимает. Не понимает или не хочет понимать?
Эдвард морщится. Сильнее морщится, чем от боли.
Соединяет два кулака, дважды, прикусив губу, ударяя ими друг о друга. С яростью. С силой. Двумя бурными потоками слезы устремляются по щекам. Больше их ничего не держит.
- Он меня…
И повторяет новоизобретенный жест. Совершенно недвусмысленный.
На лице Беллы отражается ужас. Сначала недоумение, потом – неверие, затем оправданный ужас. Он сковывает её, не давая пошевелиться. Он заставляет рот приоткрыться в букве «о», а глаза распахнуться настолько, чтобы затерять среди себя все другое. Она не может заставить себя принять ту правду, которую так просила. Она не может… осознать.
- Тебя…
- Да. – Кивок.
- Изнасиловали? – её голос противится этому слову. Все её естество противится. Но ничего не поделать.
Эдвард видит, что обречен. Как только придет знание, сразу же придет и все иное, включая отвращение. Вполне закономерное, к слову. Настоящее.
Этой темной ночью, среди двух фонарей на улице и холодных светящихся часов на тумбочке телевизора, в их когда-то самой уютной и самой теплой квартире все перепуталось, переменилось и навсегда утеряло верное направление.
Если бы он мог загадать самое заветное желание, попросил бы восемнадцатого ноября вернуться домой по другой дороге.
- Эдвард… - придушенно зовет девушка, видя, как он сжимает зубы. Но продолжить не может. Не имеет ни малейшего представления как.
Он понимает. Он не осуждает.
Высвобождает обе ладони из её пальцев. Выдергивает их. Ярость красной пеленой, ядовитой коброй набрасывается. Душит, давит и не дает шевельнуться. Завладевает им.
Как посмел!.. Как только поддался сиюминутной прихоти…
- Видишь? – стонет он, с трудом, но поднимаясь на ноги, - это не та правда… не та, которая нужна…
Белла испугано смотрит на него, все ещё оставаясь внизу. Тоже плачет, но неслышно. И боится – глаза выдают.
- Я не хотел! – в один момент, словно бы раз – и щелкнули кнопкой, сменили кадр, восклицает Эдвард. Ледяной стрелой пронзая сознание, уверение, что Белла думает, будто бы все из-за него самого приключилось, выбивает почву из-под ног. – Я НЕ ХОТЕЛ! НЕТ!
Резко поднявшись, ударяет по расположившемуся рядом стеклу. По оконному стеклу, такому же прочному, как те, из сна, возле каждой двери. Бессильно пытается справиться с волной отвращения, затопившей его самого. Ядовитыми шипами впиваясь в тело, оно не отпускает.
- Я НЕ МОГ ОТБИТЬСЯ! Я ПЫТАЛСЯ… Я… ПЫТАЛСЯ!
Эдвард начинает задыхаться и только потому прекращает бессвязные бормотания и удары. Хватается за стену для опоры и почти сразу же чувствует, что его снова обнимают. Снова Белла.
- Нет, отойди, отойди… - старается отстраниться. Старается, но вяло. Силы, пришедшие внезапно, так же внезапно и ушли. Нет их больше. А в груди так болит…
Под конец уже стонет, несдержанно, почти с той же болью, что раз за разом испытывает:
- Нет… не надо… нет…
А она не отпускает. А она держит, прижимает к себе и гладит по тому, до чего может достать.
Шепчет:
- Я люблю тебя.
Шепчет:
- Я здесь.
И её слезы, перемешиваясь с его, мочат рубашку.
Эдвард теряет веру в то, что сможет со всем этим справиться, что дотерпит до рассвета, прежде чем рассыпаться на части от боли прямо здесь и сейчас. Что сможет пережить, перетерпеть и позволить себе хоть на минуту, хоть на полчаса, но стать обратно мужчиной. Собрать вещи Беллы, дать ей одеться и уйти… а потом… а потом уже – все что угодно. Без неё ничего не имеет смысл.
- Отпусти меня, - он предпринимает последнюю попытку. Он больше не будет стараться.
Напрасно. Хватка у Беллы, когда нужно, что надо.
Умело сдерживая его, она не разжимает объятий даже когда они оба сползают на пол у злосчастной стены. Как и полчаса назад, укладывает лицо к своей груди, бесконечное множество раз гладя шею и волосы. Нежно гладя. С истинной любовью. Без презрения.
- Потерпи, - умоляюще просит, слушая его то утихающие, то набирающие громкость возгласы, - потерпи, пожалуйста… я верю в тебя, милый, я верю…
- Я должен был сопротивляться сильнее!
- Это не твоя вина.
- Я должен был оттолкнуть его, уйти… убежать!
- Я уверена, ты сделал все, что мог, Эдвард, - её голос звучит так, будто бы ничего особенного не произошло. В её голосе нет ни паники, ни ужаса. В нем нет и не было отвращения. И боли тоже нет. Словно бы абстрагировалась. Словно бы все забыла.
- Я не могу так… я не могу с ним…
- С тобой я, а не он, Эдвард, Я, - Белла стирает его слезы, не давая им сбежать вниз, на всю ту же рубашку, уже изрядно за сегодня пострадавшую. - Мы переживем это. Мы сможем.
Опровергая, мужчина едва ли не давится воздухом. Так рьяно хочет доказать ей, хочет, чтобы раскрыла глаза, чтобы увидела, уверилась в истине… кажется, она не так приняла правду. Кажется, и вовсе не поняла ничего из него рассказа.
- Слезы – хорошее решение, - одобрительно говорит девушка, - со слезами легче… поплачь.
- Я больше не в состоянии быть… твоим, Белла, - сердце предательски сжимается. Как же много потеряно! Как же много не подлежит возврату!
- Ты всегда мой, - каким-то чудом она даже улыбку выдавливает, - ты всегда мой муж, любимый человек и мужчина, Эдвард. Ты знаешь.
- Это больше не так.
- Так, - отказов Белла не принимает, - постарайся подышать ровнее – будет легче.
Неожиданно для девушки Каллен слушается. Рвано, с трудом, но пытается последовать совету. С неизвестной по счету попытки, но все же у него получается. Воздуха теперь хватает.
- Я хотел попросить… - слабо шепчет он, разом утеряв все силы, с которыми сопротивлялся и боролся с ней. С которыми доказывал, что виновен в случившемся он. И только он.
- Конечно, что угодно, - когда-нибудь она в состоянии ему отказать?..
- До рассвета… до рассвета не бросай меня, пожалуйста.
То ли Эдварду кажется, то ли это происходит на самом деле, но непоколебимо-спокойное, добродушное и ободряющее его лицо Беллы искажает страшнейшая гримаса муки, когда девушка слышит эту фразу. Правда, длится неконтролируемая эмоция всего несколько секунд.
- Ни в коем случае, - с легкой дрожью заверяет она, целуя его лоб, а затем щеки, - ни до рассвета, Эдвард, ни после…
Этого уверения ему хватает, чтобы отпустить сознание. Переставая удерживать тот ненужный балласт в его лице, мешающий взлететь, Эдвард зажмуривается, крепче прижимается к жене и, рвано вздохнув, засыпает (если так этот «побег» можно назвать).
Морфей, как и Белла, на произвол судьбы его не бросает.
Сегодня – нет.
*
Эта ночь началась со слез.
Эта ночь слезами и кончилась.
Эдвард, овившись вокруг жены, плакал во сне. Он то и дело бормотал что-то, и всегда в конце фразы проскакивало имя Беллы. На вид он спал. На самом деле – неизвестно.
Белла, разумеется, не разжимала объятий. Как и утром первого дня, как и пополудни сегодняшнего, принимала всю дрожь, всю боль и весь ужас на себя. Не позволяла ему одному в этом вариться.
В темноте Эдвард был похож на ледяное изваяние. Его лицо, вся его кожа была белой-белой, подрагивала от любого касания (вспоминал чужие?..), а незаметные слезы, катящиеся вниз после каждого тихого бормотания, картинку лишь дополняли. Более беззащитным, более потерянным и отчаянным, чем теперь, миссис Каллен ещё не видела мужа. И искренне надеялась, что не увидит.
Девушка всеми силами старалась, как можно сильнее, как можно больше заставляла себя поверить во все то, что слышала, но это оказалось чересчур сложной задачей. Бывает правда, которую невозможно принять. Бывает событие, которое не только не вписывается в окружающую реальность, но ещё и противоречит ей всем своим естеством. Оно не должно случаться. Оно – ошибка.
Как же сильно за последние часы Белле хочется убедить себя, что все эти слова не более, чем преувеличение, а может, и вовсе вымысел. Легкое заболевание, поразившее сознание или то, что случилось на самом деле, – выбор неравноценен. И она, и Эдвард наверняка приняли первый вариант вместо второго.
Но факты упрямы, а честности Эдварду никогда было не занимать. Он совершенно не умеет врать. Тем более ей. Тем более теперь, после всего.
«Тебя?»
«Да».
И страшный вердикт, страшное дополнение, окрасившее все в новые тона и сделавшее свое дело:
«Изнасиловали».
Мужчина бормочет что-то об иглах, что-то о боли, немного выгибаясь. Белла успокаивает его, проведя дорожку из поцелуев по щекам. Немного поморщившись, Каллен расслабляется.
А Белла чувствует эти иглы, о которых он говорит. Она знает теперь, как испытывается это ощущение. В самое сердце. В самую глубь. Они длинные настолько, что вынуть легко и сразу не получится, они очень глубоко…
Накатывает страшная волна ненависти к мирозданию. За то, что сделала с ним, за то, через что заставила пройти. За беззащитность, за раздавленное создание, за навек утратившие блеск глаза. Почему с ним? Ну почему именно с ним и именно тогда, когда должен быть счастлив более, чем когда-либо? Неужели расплата за долгожданное маленькое солнышко, расплата за то, что Белла считает своим самым большим сокровищем, настолько ужасна?..
Если бы она знала цену… решилась бы?
Наклоняясь ближе к волосам мужа, девушка беззвучно плачет. Тихонькие всхлипы – не более. Тихонький намек – «я по-прежнему рядом».
И в свете рассказа Каллена, в свете его состоянии все слова, до крови отхлеставшие по самым болезненным местам сознания, по самым заветным его уголкам, забываются. Когда есть причина, легче понять и следствие. Когда можно объяснить.