Я шагаю пальцами в воздухе, пытаясь передать смысл предложения, и снова падаю на парту. Пришло из Возрождения.
– Этот стиль шел в ногу со смертью…
Послышались гулкие смешки. Та самая Катрин откинулась на сиденье и игриво поправила волосы. Мне обидно за Перси, ведь он совсем не глуп. Но, кажется, об этом знаем только я и Аннабет, которая все время пыталась опровергнуть этот факт.
– И что же в нем такого смертельного?
– Я думаю, слишком острые и хаотичные углы, – уверенно говорит друг и улыбается ни то аудитории, ни то Доддерсу, ни то мне. – Ведь стиль барокко средневековый, а люди в то время думали не о здоровье, а о красоте.
Хохот стал слишком громким, но преподаватель не обратил на это никакого внимания.
– И что же? Как люди с этим справлялись? – с неподдельным интересом спрашивает он.
– Жили как-то, – подумав, отвечает Джексон. – Слушайте, мистер Доддерс, давайте расскажу о древнегреческой архитектуре и ее влиянии на развитие искусства архитектуры?
Преподаватель стягивает очки и промакивает глаза салфеткой.
– Персей, у вас очень интересное имя, не находите? Может быть, вы знаете, в честь кого вас назвали? Если ответите, ставлю плюс балл к вашему ответу.
Перси слабо ухмыляется и посылает Аннабет гневный взгляд. Та скептически поджимает губы и кривит недовольную гримасу. Негласная перепалка продолжается не больше десяти секунд, но из этой «драки» Перси выходит победителем.
– Знаете, мистер Доддерс, – он искренне улыбается преподавателю, – не в курсе.
– Что ж так, мистер Джексон? Это неуд. Это третий неуд за этот семестр. Вы движетесь в неверном направлении.
– Скажите об этом древнегреческому герою-полубогу, – криво ухмыляется Джексон и бредет на свое место.
В аудитории повисает тишина. Он знал ответ и молчал? Я удивляюсь этому парню все больше. Не понимаю, зачем он зарабатывает себе плохую репутацию? Неужели хочет вылететь из университета? А как же Аннабет? А я?
А как же я?
Видимо, весь мой испуг, непонимание и замешательство написаны у меня на лице, потому что в следующее мгновение он по-дружески треплет меня по щеке. Дурацкая привычка. Дурацкий Джексон. Дурацкие щеки. Я зла на весь мир, а в первую очередь на этого самодовольного идиота.
Остальные полчаса семинара проходят в относительно спокойной обстановке. Не считая буквально искрящегося воздуха между мной и Перси. Выступления остальных моих однокурсников не вызывает в аудитории ровным счетом никаких эмоций. Не потому, что они выступали лучше, а потому, что они не были Джексоном. Если речь заходит о моем друге, в мгновения ока найдется какой-нибудь остроумный шутник-выпендрежник. Если раньше он хотя бы позволял вступаться за себя, просто на просто не закрывая мне рот, то теперь наш мистер «я большой мальчик и умею пользоваться сливом», вставал в позу, едва я заикалась о его защите.
Аннабет считает это его новой отличительной чертой характера. Они знакомы с Перси с седьмого класса. Тогда Джексон был главной задирой школы, теперь же, будто устав от амплуа петуха, через чур быстро стал пацифистом. Какого черта, хочется спросить?
Наконец, лента заканчивается, и последний докладчик садится на свое прежнее место. Доддерс диктует темы для новой работы, но я не слушаю его. Во мне кипит злость и обида, недоумение и смятение, грусть и отчаянье. Я думаю и о провале Перси, и о Чарли, и обо всех несчастьях, что навалились на меня. Мне нужно искать работу, потому что теперь я снимаю квартиру вместе с четой Джексонов. И не смотря на то, что затраты мы делим на троих, они обходятся моему бюджету в круглую сумму. К тому же, мне нужны новые краски, холсты и кисти. Не тащить ведь все с университета?
– Ну, чего ты? – голос Джексона звучит примирительно, но меня это раздражает.
– Мой лучший–друг идиот, как мне с этим быть?
– Никак. У моего парня рыбьи мозги, Би. – Аннабет треплет угольные волосы парня, за что получает кривую гримасу недовольства. – Будем считать, мы в расчете.
– Этот старик просто валит меня.
– Просто у тебя рыбьи мозги, – пожимает плечами Энн.
– Я хочу есть, а когда я хочу есть, я слишком зол для того, чтобы обсуждать серьезные вопросы, Воображала.
– Не хочу вас расстраивать, но вы оба ведете себя как дети, – говорю я, скрещивая руки на груди.
– С такими-то щеками, – Джексон снова едко ухмыляется.
В мгновение ока парень вылетает из аудитории, а я несусь следом за ним. Позади слышен смех Аннабет. Да, вы серьезно ошибались по поводу первого курса.
В столовом помещении слишком людно. Для социофоба вроде меня это настоящая пытка. Но радует одно – напротив меня сидят два моих любимых идиота. Я думаю о том, как круто изменилась моя жизнь со школы. Не смотря на то, что я оставалась аутсайдером нашей группы, в душе появилось чувство уверенности: рядом со мной теперь Чейз и Джексон. И я постараюсь быть самой собой. Постараюсь.
Это дается мне с трудом, потому что рассказывать им о своей болезни так же сложно, как признаться в том, что я ушла из дома. Пусть хоть для кого-то я буду обычной и нормальной девушкой со слишком сложным характером.
Я смотрю на Аннабет. Не знаю, почему эта блондинка ломает стереотипы? Она слишком умна для своих белесых волос. Даже сейчас она держит в руках книгу, и, кажется, в такие минуты нас с Перси для нее просто нет. Нет для всей этой ужасной реальности, что нас окружает.
– Даже не пытайся, – с набитым ртом констатирует друг, – она в отключке.
Я оборачиваюсь к Джексону и чуть не давлюсь со смеху. На подносе этот обжора унес все то, что плохо стояло на столовском прилавке. И теперь, смачно жуя картофель фри и куриные крылья, он успевал досаждать Аннабет, выводя на ее щеке узоры из соуса. Девушка не реагировала, но, кажется, больше из принципа, чем из действительной заинтересованности в книге.
– Ты уже собрала вещи? – подала голос Аннабет.
От неожиданности Перси выпустил из рук крылышко, а то, в свою очередь, оставило на его новой синей рубашке жирное пятно. Он громко выругался, а я заметила на лице подруги слабую ухмылку. «Что творится с этими двумя?» – спросите вы. К несчастью, это называется любовь.
– Да. Только я сомневаюсь, что квартира выдержит нас троих.
– Если ты про шум, то не бойся. Ночью мы ведем себя довольно тихо, да, Энн? – оттирая пятно, прыснул Перси.
Аннабет залилась краской. Не знаю, зачем Джексон играет с огнем, но, кажется, этому парню в детстве отбили последние мозги.
– Я имела в виду совсем не это, – как можно более непринужденно отвечаю я.
– Твои родители не были против?
Меня снова овевает оцепенение. Липкими щупальцами к сердцу пробирается страх, но я стараюсь выдавить улыбку.
– Я же взрослая девочка, Энн. Думаю, они были только рады, что я нашла свою компанию. Чарли, – голос предательски надломился, – да, Чарли слегка расстроился.
– Твой младший сводный брат? – неожиданно лицо Перси становится серьезным и пустым.
Я согласно киваю головой. Такая смена настроения меня пугает. Но Аннабет незаметно толкает меня плечом и улыбается. Поняла – эта тема-табу. И я лучезарно улыбаюсь ей в ответ.
– Но главное, что этот Новый Год мы встретим вместе. Это ж куча конкурсов, еды, вкусняшек. Только Воображала, Рыбьи Мозги и … Эй, а про меня-то вы забыли?
– Би, – тихо перебивает Перси.
– Сразу нет. Никакой Щекастой или Хомячки, понял? Придумай, что-нибудь поумнее, шутник.
– Би, – словно эхом отзывается Энн, – послушай…
– Не подсказывай ему, – по-детски, упрямо прошу я.
– Мы уезжаем, – хрипло говорит Перси.
Меня словно током ударило.
– Вы уезжаете на рождественские каникулы?
– Да. Это не наша прихоть, правда. Я бы очень хотела с тобой остаться, но…
Она замолкает и умоляюще уставляется на Джексона. Они уезжают. Мое настроение холодеет градусов на пятнадцать. Она ждет, что парень выдвинет какое-нибудь логическое объяснение тому, почему они снова срываются и уезжают в неизвестном мне направлении.
– Опять катание на лыжах или дайвинг с семьей? – колко подмечаю я.
Перси сразу мрачнеет и отворачивается от меня. Аннабет смотрит прямо перед собой, но теперь ее глаза не горят интересом, а обеспокоенно скользят по поверхности книжных страниц.
Я любила этих двоих. Мы были лучшими друзьями. Но даже у нас были секреты.
Они могли пропасть на две-три недели. Не отвечать на звонки, не отвечать на сообщения. Просто – бах! – и этих двоих словно сметало ураганом. Они слишком часто меняли телефоны. Так часто, что я не успевала вносить их в память своего гаджета. Однажды я просто перестала удалять старые номера своих друзей, и к концу месяца память моего телефона была забита до отказа. Спустя месяц я плюнула на это занятие.
Я отшучивалась, называя их «подпольными наркодилерами», но, так или иначе, была у этих двоих какая-то своя, неизвестная мне, жизнь. Это не обижало меня, ведь и я не была с ними до конца откровенной. Но это рождественские каникулы! О которых мы с Аннабет мечтали с начала ноября.
– Знаешь, чтобы не тянуть, – прочистив горло, говорит Перси. – мы вернемся к концу января.
Это уже удар ниже пояса. Значит, весь январь я проведу в толпе незнакомых людей, которые то и дело будут подкалывать меня? Мало того, что новогодняя ночь в край испорчена, так я еще и пушечным мясом стану?
Я пытаюсь дышать спокойно, но у меня попросту сдают нервы. Я закрываю глаза и считаю до десяти. Должно помочь, если всегда помогало.
– Но есть и хорошие новости, – как-то неуверенно начинает Аннабет.
Я скептически уставляюсь на подругу. Не могу поверить, что в этой ситуации применимо слово “хорошие новости”.
– Мы устроим вечеринку в честь окончания учебного года. Если ты не забыла, сегодня двадцать восьмое, – на ее лице играет улыбка, а мне хоть на стену лезь. – сегодня к нам приедут старые друзья. Мы с ними вместе… эм…
– Отдыхали в лагере.
Да, конечно, в лагере. Я так и поверила.
– Ты не против?
– Не наркоманы? – выдавливаю кривую ухмылку я.
– Не то чтобы… – начинает Перси.
Меня пробирает хохот. Я смеюсь сквозь слезы, потому что действительно не готова отпустить их обоих. Первым мой заразительный настрой подхватывает Перси. Он пытается потрепать меня по щекам, но от смеха сгибается пополам. Аннабет сдается не многим позже. Сквозь слезы я замечаю, как она сгребает парня в охапку и запускает руку в черные волосы.
Мне от чего-то становится по-доброму грустно. Я хотела бы быть на месте Аннабет. Быть такой же счастливой, любимой, пусть и по-особенному, пусть странно и иногда пугающе, но любимой. Джексон дергает девушку за прядь волос, от чего та наклоняется ниже. Приличный человек должен отвести взгляд, а я продолжаю улыбаться, глядя на них.
Он целует ее. И я запоздало утыкаюсь носом в тарелку. Я довольно странный друг. Возможно, они просто избегают меня, не желают моего общества. Я зациклена на этом. Одиночество избивало меня столько лет, а я продолжала строить из себя сильную. Для себя ли? Для Чарли? Вспоминая его слова, я думаю о том, как быстро он вырос. Как повзрослел, хотя мне казалось, что он все тот же маленький неумелый мальчишка с зелеными глазами.
А теперь? Теперь рядом со мной они, пусть странные, пусть скрытные и не вполне адекватные… Но друзья – это отражение нас самих. И мне кажется, моя идея-фикс не так уж плоха, раз для них я стала чем-то дорогим.
И неожиданно я понимаю, что всю жизнь я нуждалась именно в Перси и Аннабет. Эта мысль сваливается на меня из неоткуда, но уверенность в том, что так оно и есть, не покидает меня. И снова солнце. Оно пронизывает университетское здание теплыми лучами, словно нити тонкого чарующего материала. Я оборачиваюсь к окну и снова ощущаю беззаботное тепло и умиротворенное спокойствие. Я словно солнечная батарейка, что от одного касания звезды вспыхивает внутренним светом.
Улыбка, не сползающая с лица, становится шире.
– Перси Джексон, ты не вытер губы! – по все столовой разносится дикий вопль Энн.
– Серьезно? Ты собираешься играть в волейбол? – скептически спрашиваю я.
Аннабет пожимает плечами, натягивая футболку.
– Ты можешь остаться здесь. Я не против надрать задницы нашим курицам в одиночку.
– Не много ли агрессии, Чейз? – смеясь, спрашиваю я. – Что-то мало на тебя похоже.
– Видела Катрин на истории? Пялилась на Рыбьи мозги, как шлю…
– Ревнуем?
Аннабет тут же недовольно хмыкает. Ну, ясно. Куда мы без упрямства и гордости?
– И не подумаю. – уверенно говорит Энн, – кому он нужен?
Я утыкаюсь носом в свой альбом, стараясь не засмеяться. Вожу карандашом по бумаге и думаю о предстоящем вечере. Старые друзья. Интересно, где они познакомились на самом деле? И что собой представляет эта кучка «не наркоманов»?
– Анни, – зову я, – а кто эти старые друзья?
Чейз закатывает глаза и махает рукой. Еще одна тема-табу?
– Не увиливай. Теперь мы живем втроем, и я должна знать, кого вы пускаете на порог нашей квартиры, – делая акцент на последних словах, уверенно произношу я.
– Ты еще не переехала, – усмехается подруга, – а уже выкручиваешь руки. Они, правда, отличные ребята, и я уже достаточно давно их знаю. Минимум выпивки, и они будут паиньками.
– Серьезно? Выпивка? – ною я.
– Это конец первого семестра. Мы дожили до него, – говорит она как-то задумчиво, – у тебя нет причин отказываться.
– К тому же, ты, наконец, увидишь пьяную Воображалу. Это многого стоит, – в дверях показывается Джексон.
На его губах по-прежнему играет ухмылка. Интересно, он хоть когда-нибудь перестанет корчить эту мину? В руках он крутит волейбольный мяч и как-то по особенному щурит глаза.
– Я не понял, Марджер, – говорит он грубо, – ты почему еще не на поле? Чего ухмыляешься, Чейз, тебя это тоже касается.
Ну да. Старший тренер расформированной женской команды по волейболу. Корчит из себя командира. Аннабет пихает меня плечом и незаметно для своего парня подмигивает мне. Я фыркаю и возвращаюсь к рисованию.
– Простите, Мистер Джексон. Такого больше не повторится, – лепечет она сладким голоском.
Они оба просто невыносимы. Держась за руки, парочка выходят из раздевалки, и я, наконец, остаюсь одна. Знаю, знаю. «Наконец» – громко сказано, но предвкушая вечер, я действительно чувствую облегчение.
Облокачиваясь на шкафчики, я уже представляю образ некой незнакомки, что появится на бумаге. У нее высокий лоб, точеные высокие скулы и задорная полуулыбка. По-моему, у нее есть веснушки. Курносый нос, светло-карие глаза. Сперва я хочу собрать ее волосы в хвостик, но тогда незнакомка получается уж слишком взрослой и строгой, и этот образ не вяжется с милой пепельноволосой девчушкой в моем воображении.
Я уже представляю, как стану накладывать тени на ее лицо. Пусть у нее тоже будут круглые щеки, как у меня. Не одной же мне мучится с Джексоном? К глазам я приступаю в последнюю очередь. В них должны отражаться чувства человека, его переживания, помыслы. И я придумываю историю для этой девушки. Но чем дальше продвигается дело, тем больше я понимаю, что улыбка лишний элемент на ее лице.
Когда картина замыливает взгляд, я просто продолжаю прорисовывать детали, не обращая на общий вид никакого внимания. Но теперь, оторвавшись от ее черно-белых черт, я понимаю, как ошиблась. В глазах девушки призыв к действию, моление и необъяснимая мне тревога. Несмотря на слишком неестественную улыбку, она кажется мне до боли знакомой. Я узнаю зигзагообразный, едва заметный шрам у виска. Веснушчатые щеки и тот самый курносый нос, что создало мое воображение. Но это не его рук дело.
Неожиданно, я чувствую резкую головную боль. Она пронзает тело, и я чувствую, как из рук выпадает карандаш. Меня сворачивает пополам, и, чтобы не закричать, я кусаю губы. До боли. До крови.
Хлопья снега опадают на мои плечи, а я продолжаю ловить их ртом, зажмурив глаза от удовольствия. Чувство свободы пьянит меня, и я не замечаю никого в округе. Только странную, статную фигуру человека в черном плаще. Он пристально наблюдает за мной со стороны.