Но это мой первый снег, и я счастлива, как никогда прежде. А какое мне дело до незнакомцев? Мне семь – меня это мало волнует. Я хлопаю в ладоши и кружусь в безмолвном танце. Внутри меня согревает что-то теплое, что-то родное, найденное, возрожденное.
Но, неожиданно, кто-то с силой останавливает меня.
– Тебе не следует так себя вести. Ты привлекаешь слишком много внимания, дитя.
Я сопротивляюсь рукам незнакомца. Того самого, что еще секунду назад наблюдал за мной.
– Пустите меня, пустите!
– Ты должна быть осторожна, – его стальной голос поражает меня в самое сердце.
Теперь даже снег не кажется мне таким прекрасным. Даже теплое солнечное свечение сквозь серые тучи. Я чувствую, как к губам скатываются слезы. Страшно. И я понимаю, что зову кого-то по имени. Зову от страха. Зову от безысходности. Руки незнакомца впиваются в мою ладошку и тянут в неизвестном направлении. Он идет слишком быстро, и я едва поспеваю за ним.
Я плачу. Продолжаю звать кого-то на помощь. Но на нас никто не оборачивается, хотя в округе много прохожих. Они глядят прямо перед собой и продолжают идти вперед. Я пытаюсь схватиться за руку проходящего мимо человека. Почему-то мне кажется, что тогда я смогу вырваться. Но как только моя рука касается кончиков его пальцев, меня пронзает жуткий холод. И тогда я замечаю пустые глазницы прохожего.
Я чувствую, как перехватывает дыхание. В спешке я оборачиваюсь и разглядываю остальных прохожих. Слезы мгновенно пересыхают, я просто немею от ужаса.
Они все мертвы.
Кто-то зовет меня по имени. Бьянка...
Я широко открываю глаза. В глаза бьет свет, но я не чувствую боли. Вообще-то, я мало что чувствую. Странное ватное ощущение безграничной усталости. Кажется, в позвоночник впились миллиарды инородных острых тел. Я готова кричать, но по-прежнему кусаю губы. Страшно.
Тут я ощущаю чье-то мягкое касание. Подняв глаза, я выдавливаю кривую улыбку.
– Перси? – хриплым голосом спрашиваю я.
– Как же ты меня напугала, Би! – друг неожиданно прижимает меня к себе.
Меня вдруг окатывает волной нежности. Я чувствую чужое тепло, и, кажется, оно ограждает меня от страхов. Странная особенность Джексона: он всю жизнь пах прибоем. Свежестью приливной волны, морским берегом, запахом спокойствия. Я цепляюсь за складки его спортивной куртки, но по-прежнему ощущаю, как мелкая дрожь расходится по моему телу.
– Что это было?
– Это я хотел тебя спросить. – нервно передергивает Перси, – Аннабет попросила проверить как ты. Она как чувствовала. Ты задыхалась, Би. Если бы мы не откачали тебя, я… я не знаю, что бы с тобой сделал.
Я стараюсь смеяться как можно тише. Наконец, друг отпускает меня, все еще цепляясь за мои ладошки. У него слишком горячие руки. Или это температура моей кожи схожа с температурой льда? Он помогает мне сесть.
– Ты что-нибудь помнишь?
– Только головная боль. Я рисовала, а потом вдруг… – Я неожиданно напрягаюсь, потому что ощущаю в раздевалке присутствие «чужака».
Я оборачиваюсь к окну и понимаю, что не ошиблась. Черная фигура напоминает мне ужасного человека из сна. Даже не смотря на солнце, что отбрасывает на его темную одежду легкие светотени, он кажется слишком мрачным. Я сжимаю руку Джексона до хруста.
– Перси, мне кажется мы не одни.
Джексон слабо улыбается мне и треплет по щеке. Дурацкая привычка. Проявлять дружескую любовь на людях самое тупое, что он мог придумать. Даже острые и выгнутые углы в барокко не могли сравниться с этим. Я одергиваю его, но он по-прежнему улыбается.
– Это мой друг, Би. Помнишь, мы говорили про вечеринку? Он приехал чуть раньше, потому что не умеет вовремя отвечать на звонки.
– Я не собирался приезжать вообще, – подает голос друг Перси, но продолжает стоять к нам спиной.
– Нико слишком крут, чтобы признать, что скучал по нам, – подмигивает мне Джексон. – Оставь ее альбом в покое.
Я напрягаюсь. Мой альбом? Какого черта? Я пытаюсь встать, но Перси силой усаживает меня на место. На самом деле, боль притупилась, и я могу передвигаться самостоятельно. По крайней мере, мне так кажется. Но этого делать не приходится. Парень в черной куртке оборачивается, и я впиваюсь взглядом в родной альбом.
Но прежде чем что-либо возразить, он разворачивает его ко мне. Я узнаю лицо незнакомки, но от чего-то ее лицо изуродовано черными грифельными линиями карандаша. И я не знаю, что удивляет меня больше: испорченный рисунок, или следующие слова незнакомца:
– Ее зовут Бьянка, – тихо произносит Нико, глядя на портрет.
====== III ======
Часть III
Беатрис
Вода отрезвляет меня. Наконец-то. Пусть я еще ощущаю дрожь страха, пусть меня всю изламывает в странном чувстве холода, пусть я совершенно выбита из колеи – я дома. Нет, не так. Я, наконец, вернулась домой.
На секунду внутри все сжимается от счастья, и я снова задыхаюсь, но уже не от боли, а от предвкушения. Я резко отдергиваю себя и проворачиваю кран до упора. Поток ледяной воды очищает мой затуманившийся разум. И все плохие мысли, воспоминания, все жуткие сны утекают в канализацию. Там им самое место.
Когда я вылезаю из ванной, в голову ударяют прежние мысли. Перед глазами маячит образ той незнакомки. Нико назвал ее Бьянкой, но разве… Разве она не плод моего воображения? Да и кто такой этот Нико? Странный подросток – гот? И если все друзья Джексона ведут подобный образ жизни, то я очень сомневаюсь в успешности сегодняшнего вечера.
Всю дорогу до дома Аннабет порхала вокруг меня, словно наседка, чем порядком надоела всем пассажирам метро. Это было и мило, и раздражающе, и дизориентирующе одновременно, но я мало обращала на это внимание. Я чувствовала себя словно сломанная кукла, которой нужно сменить батарейки. В глазах попутчиков угадывались фигуры тех мертвых теней, что я видела во сне, и, не смотря на попытки друзей согреть меня, я по-прежнему ощущала пробирающий холод. Единственным спокойным человеком во всей нашей компании был именно Нико. Кажется, маска безразличия никогда не сходила с его лица. Он упорно вглядывался в черный мрак за пределами вагона, что-то бормотал, оглядывался. Но то, что словно стало брешью в его отрешенности – беглый, ищущий взгляд. Черные глаза останавливались на моей сумке. Он прожигал ее взглядом, и я могла понять его. Казалось, словно сквозь ткань сумки меня касаются веснушчатые щеки той самой Бьянки.
Я могла бы назвать это совпадением, могла бы просто не поверить догадкам юного гота и сослаться на стечение глупых обстоятельств. Но что настораживало меня в особенности, так это то, что я уже знала цвет глаз псевдо – Бьянки, видела прежде этот странный шрам, изгиб губ, волны вороных волос. Я знала цвета, которые будут играть на ее коже при свете. Память художника намного точнее памяти любого человека, и могу сказать точно – я будто тысячи раз рисовала ее до этого. Чувство дежа-вю красной тряпкой маячило перед глазами.
– Ты там уснула что ли? – послышался веселый голос Джексона.
Я словно просыпаюсь ото сна. Глаза впиваются в мое испуганное отражение. Сколько времени я провела в таком положении?
– Выхожу.
Я кутаюсь в махровый халат Аннабет и стараюсь отогнать глупые мысли. Пусть и не совпадение, пусть и незнакомку действительно зовут Бьянка – должно быть я видела ее прежде. Приди в себя, Би.
Едва я открываю дверь, меня озаряет яркая вспышка. От неожиданности я пячусь назад, но после дикого хохота, что расходится по комнатке, я мгновенно включаю режим «фурии».
– Какого черта, Джексон?
Когда сквозь пелену бликов и мигающих полукружий я, наконец, замечаю довольное лицо Перси, меня едва не трясет от злости. В руках он крутит фотографию, на которой проявляется мое глупое сереющее лицо.
– Традиция, Би, и тебе не укрыться от нее, – он хватает меня за руку и тянет в зал. – Идем.
Я не успеваю возразить, так как приходится лавировать меж кроватью, разбросанными вещами, моими учебниками и чертежами Аннабет. Да, я, правда, не ожидала, что слово «свобода» подразумевает под собой свинарник.
На самом деле, Перси мало похож на первокурсника. Даже на выпускника. Я слишком часто замечала отсутствие логики в его поступках. Глаза цвета морской закатной бирюзы всегда горели каким-то детским, неподдельным и слишком живым интересом ко всему, чего касались его руки. Он напоминал мне Чарли, но в более взрослой, непринужденной, и все еще порывающейся к открытиям версии.
Неожиданно Джексон останавливается. Странно, но мы стоим посреди гостиной комнаты, а я по-прежнему не замечаю ничего выдающегося.
– Не догадалась еще?
Я окидываю друга вопросительным взглядом. Он просит меня подождать и скрывается в своей комнате. И в тот же момент мой взгляд цепляется за стены. Фотографии. Словно фотообои, расклеенные по всему периметру уютной гостиной. Я подхожу ближе и даже пробую их на ощупь – нет, настоящие. Их так много, что даже попытайся я их сосчитать, сбилась бы на сотне. На многих из них я узнаю знакомые и счастливые лица Перси и Аннабет. На некоторых им не больше одиннадцати, на других около шестнадцати. Все фотографии сделаны в разное время, но они как будто отражают одну и ту же эмоцию, написанную на лице моих друзей – счастье. Я замечаю некую закономерность: разглядывая фотографии более ранних лет, Чейз и Джексон сторонятся друг друга.
Рядом с ними часто мелькают незнакомые лица, но мне кажется, что мои друзья в центре внимания всего… лагеря? Они не врали мне? Оранжевые футболки? Фотографии посиделок у костра? Странные доспехи и мечи? Слишком необычно, но почему бы и нет?
– Лагерь Полукровок.
Я оборачиваюсь и замираю. Джексон словно завороженный глядит на фотографии и слабо улыбается. Это печальная улыбка, словно ностальгия, которая душит своими одновременно жаркими и холодными объятиями. Он проводит пальцами по одной из фотографий и бормочет себе под нос:
– Селена и Чарли…
– Чарли? – услышав знакомое имя, встреваю я.
Перси слабо кивает.
– Он был отличным парнем, как и его девушка.
– Был? – хрипло спрашиваю я. Не знаю, почему я задаю эти вопросы, зачем только донимаю Перси, ведь эта тема наверняка не особо приятна ему.
Джексон опускает глаза и хмурится. Я часто замечала за ним эту странную привычку: он делал так всегда, когда был расстроен или озадачен. Озадачен – не запуган. Слово «страх» неизвестно этому парню.
– Они погибли в автокатастрофе.
Я поднимаю голову и замечаю ту самую фотографию. На ней темноволосая, прекрасная, другого слова тут не подберешь, девушка и улыбчивый афроамериканец. Он с такой любовью и нежностью смотрел на нее, что у меня в животе появилось некое странное трепещущее чувство восторга. По сравнению с этой хрупкой бледнолицей девушкой, он был просто огромным. Но даже это несоответствие не портило ощущение того счастья, что искрилось между ними.
– А это Кларисса и Крис, – указывая на другое фото, говорит Джексон. – Она ненавидит меня, а вот Крис славный малый, пусть слегка чудаковат. Это братья Тревис и Коннор. От них в лагере одни проблемы, и знаешь что? Они хуже чем я, ты можешь себе представить, Би?
А я не могу себе этого представить. Я просто смотрю в усталые, вздернутые пеленой воспоминаний глаза Перси, и чувствую себя самым счастливым человеком на всем белом свете. Он продолжает называть странные незнакомые мне имена, а я, не отрываясь, гляжу на фото двух влюбленных. Они счастливы, и, кто знает, быть может, они счастливы и теперь, вне досягаемости этой гнусной реальности, в которую я вляпалась. Вляпались все мы.
Неожиданно, я крепко-крепко прижимаюсь к Джексону. Порыв эмоций снова заставляет меня делать необдуманные вещи, но я действительно рада, что нуждаюсь в нем. Как нуждаюсь и в моей Воображале. Как нуждаюсь в них обоих. Мне только бы дотерпеть до совершеннолетия, и тогда я смогу быть с Чарли. Тогда мое счастье станет невосполнимым.
– Ну, чего ты? – смущаясь, говорит Перси. – Хочешь, чтобы я заткнулся, да?
– Спасибо, что вы у меня есть, – как можно спокойнее отвечаю я. – Это похоже на безумие, но я никогда…
– Я знаю.
– И что вы терпите меня…
– Знаю, знаю, – Джексон бессовестно перебивает меня и треплет по влажным волосам, но я даже рада, что не приходится выдавливать из себя красноречивые предложения.
– Мне всегда нужен был старший брат вроде тебя…
– Вроде такого умного, успешного и привлекательного?
– Не надейся, Рыбьи Мозги.
Я оборачиваюсь и в дверях замечаю Аннабет. В ее руках полно сумок, но на этот раз она не возмущается, только улыбается и молча ставит их на пол. Да, Воображала действительно тронута.
– Чего ты, Би?
Я слабо улыбаюсь. Она одета в дутую куртку цвета лазури (кажется, они с Джексоном повернуты на морской тематике), и напоминает мне огромного снеговика. Чейз подходит к нам, и, словно перенимая из рук своего парня, по-сестрински прижимает меня к себе.
– Накатило, – бурчу я.
Я слышу щелчок и тут же отпускаю Энн. В дверях стоит Нико, и от его холодного, не то презрительного, не то выжидающего взгляда, мне сразу хочется скрыться в комнате. Но это вряд ли.
– Где молоко для коктейлей? – вопит с кухни Аннабет.
Я стараюсь не участвовать в этом празднике жизни, уткнувшись в ноутбук. Серьезно, организаторские способности Чейз начинаются и заканчиваются тоталитарным режимом. Она слишком уж любит командовать, но, к несчастью, в этом вся Воображала.
На меня взвалили обязанности ди-джея, но на деле… я понятия не имею, что будут слушать их старые друзья. Перси отмахнулся от моего вопроса, мол, сойдет любая, но я не хочу упасть в чужих глазах, а уж тем более в глазах друзей моих лучших друзей. Ужасно звучит. Я пыталась заговорить с Нико. Честно, первые пять секунд я считала, что у меня почти вышло, но потом он вдруг поднял на меня глаза и … все кончилось. В прямом смысле этого слова. Я просто заперлась у себя в комнате.
Что касается музыки – я меломан. Не уверена, что друзья Перси станут слушать что-нибудь вроде Basteline, Coldplay или Matchbox Twenty. Вообще-то, они могли бы сами об этом позаботиться, ведь я могу просто испортить этот вечер. И снова все сводится к тому, что я аутсайдер-неудачник. Как предсказуемо. В конец концов, я просто ввожу «популярная музыка» в поисковик, но, к сожалению, и тут меня ждет неудача: попса на попсе, которую я, к несчастью, не переношу просто физически.
Едва я откладываю ноутбук, как в комнату вваливается Джексон. С яростным криком он падает рядом со мной и зарывается под гору подушек, сваленных у изголовья кровати.
– Аннабет? – интересуюсь я.
Гулкий возглас согласия доносится из-под перин.
– Ты не пробовал быть с ней милым?
Перси реагирует мгновенно: он резко выбирается из-под завала и яростно прожигает меня взглядом.
– Не пошла бы ты … к ней?
Я поднимаю руки вверх.
– Рокировка, Джексон. Ты на музыке, я на кухне.
Что ж, наверное, я просто поспешила с выбором. Здесь творился настоящий погром. Мы собирались обойтись стандартным набором еды: пиццей, чипсами, печеньем, чем-то, что могло спасти от похмелья, но когда дело касается Аннабет Чейз, вы можете забыть о своих планах. Ей хотелось быть на высоте, несмотря на недостаток времени, продуктов и кулинарных способностей.
Сейчас подруга была в подаренной мною футболке. Сквозь пятна муки и странной жидкой субстанции (подозреваю – это были яйца), виднелась улыбающаяся рожица совы. На месте птицы, я бы обиделась.
– Ты пытаешься загримировать себя?
Чейз посылает мне такой же гневный взгляд, что и ее парень.
– Кексы. У меня ничего не выходит, – обиженно говорит Энн. – Я бездарность. У Салли они никогда не выглядят как подгоревшие угольки.
Она достает противень, и я мысленно соглашаюсь с ней. По сравнению с этими кексами, раскаленные угольки выглядят аппетитнее.
– А без них никак?
– Нет, я хочу…
– Да, да. Ошарашить всех своим кулинарным умением, которого у тебя нет, – улыбаюсь я. – Кухня – не самая сильная твоя сторона.