Ишь ты, как командовать приучена, усмехнулся Брэн, но возражать не стал. Он подошел к прислушивающемуся к разговору взрослых мальчику и взъерошил ладонью его еще влажные от снега волосы.
— Как скажешь, женщина, — ответил он. — И за сынишкой твоим, и за дочкой присмотрим. Только возвращайся быстрей.
Вернулась она поздним вечером. Долго толкла в ступке кору вместе с хвоей, напевала что-то под нос. Всю ночь сидела над котелком, помешивая горько пахнущий отвар деревянной ложкой. А когда над деревьями начали гаснуть звезды, налила черное варево в чашу и подошла к кровати больного.
— Можно ли ей? — прошептала мать.
— Можно, — ответил Брэн. — Да и твой лекарь отцу ведь не помог...
Утром бате полегчало. Порозовели его щеки, углубилось дыхание, прекратился лихорадочный бред. Он будто погрузился в уже спокойный благодатный сон, и болезнь, еще вчера сжирающая его изнутри, вдруг куда-то отступила.
— Скоро проснется, — сказала Рид. — Дайте ему к полудню еще порцию отвара, вечером — попробуйте покормить.
— Неужто колдунья? — прошептал Брэн.
Глаза Рид, столь же темные, как и у волчонка, зловеще сверкнули:
— Всего лишь травница. Сам же знаешь, за магию рожан убивают.
Брэн хмуро промолчал. Рид права, магию могут использовать только высокорожденные, арханы. Но и отвары Рид были слишком уж действенны. Без заговора тут явно не обошлось. Впрочем, ему-то какое дело?
Через два дня, хмурый и еще слабый, отец проводил Брэна до самого крыльца. Кутаясь в плащ под пушистыми хлопьями снега, он крепко обнял сына за плечи и прошептал на ухо:
— Приходи. Хотя бы изредка.
— Приду, — ответил Брэн, чувствуя, как разливается по груди предательское тепло. И все же он соскучился по отцу и его сильному, дружескому плечу. Наверное, даже слишком сильно соскучился. Наверное, надо было прийти и помириться раньше...
У калитки Брэна ждали. Похлопав смущенного волчонка по плечу, Брэн вдруг понял, что имени мальчика и не знает. Что в суматохе и спросить-то забыл.
— Меня зовут Рэми, — вдруг тихо сказал волчонок.
Брэн передернулся:
— Ты говоришь?
— Научишь меня… с собаками? — не ответив на вопрос, мальчик умоляюще посмотрел на Брэна.
Конюший улыбнулся и слегка толкнул мальчонку к дороге, туда, где в нетерпении переставлял копыта крепкий, коротконогий конь.
— Ну что застыли? — крикнул сидящий на козлах саней сосед. — Будете так стоять, до вечера в замок не доберемся. А дозорные довольны не будут, коль вино для них припозднится.
Усаживаясь в сани рядом с мальчиком, Брэн вдруг сообразил. У него трое младших братьев. Трое. А только сейчас, глядя на восторженно улыбающегося Рэми, он понял… что такое быть старшим братом.
Обернувшись, он помахал рукой родителям, сестре, сидевшим на лавке у дома братьям-близнецам. В следующий раз привезет для мальчишек гостинцы. Обязательно привезет. И старшему братишке сапоги справит, а то его совсем уж прохудились. И ездить сюда теперь будет часто, и в кузне помогать, и младших секретам кузнечным учить, чтобы если что с отцом случится, семья могла бы продолжать жить... а в селенье остались бы кузнецы.
Волчонок счастливо улыбнулся Брэну в сполохах снега.
«Что ты вытворяешь с судьбами людей, волчонок? — подумалось вдруг конюшему. — Только пришел в мою жизнь, а уже столько изменил... намешал, да так, что уже не знаю, что и думать...»
И где-то в вышине ответил ему шелест крыльев.
— Что это за птица? — встрепенулся сосед. — Больно уж большая...
Брэн не знал. Но и тревожно почему-то не было.
Маг. 3. Арман. Желание жить
Всякое желание есть зачаток новой скорби.
Вольтер
Терпения не хватает. Эдлай привык иметь дело со взрослыми, с сопляками, тем более, сломанными сопляками, пусть управляются женщины да учителя. Почему он?
Эдлай пытался, честно пытался. Но ночь подходила к концу, а он — где был, там и остался. Бесполезно. Он говорил, сам не помнил, что говорил. А мальчишка все так же сидел на кровати, уставившись в стену, на рисованное магией море. Ничего не видел, ничего не слышал. Был уже одной ногой за гранью и уставшим до безумия взглядом молил только об одном — оставить его в покое, дать заснуть и никогда не просыпаться.
— Тебе надо жить, — говорил Эдлай, в очередной раз понимая, что порет чушь.
Такие слова хороши для чутких архан. Потерявшему все мальчику они подходят, как старой карге платье девочки. А что тогда говорить? Да Эдлай понятия не имел, что! Боги, никудышная из него нянька! Еще и это навевающее сон море на стене, эти блики, сладкий запах благовоний. И усталость. Ведь Эдлай целую седмицу почти не спал и теперь никак не мог сосредоточиться на сыне Алана. А надо!
— Проклятие! — вскричал он, замахиваясь.
Запястье перехватили пальцы Даара, мальчишка даже не пошевелился.
— Полагаете, я об этом не подумал? — тихо прошептал телохранитель. — Не поможет. И сейчас он слишком слаб. Если хотите, чтобы мальчик потерял сознание, то лучше я заставлю его заснуть. Хотите этого?
— Нет! — выдохнул Эдлай.
— Тогда будьте добры сдерживаться. Язык можете не сдерживать, руки — да. Бить Армана не позволю. Если сумеете его оттащить от смерти, делайте, что хотите, но пока за него отвечаю я…
— … я понял!
Эдлай до скрежета сжал зубы. Видят боги, надоело! Он уже с удовольствием отправил бы мальчишку за грань собственными руками, но это будет проигрышем. А Эдлай не умел и не любил проигрывать. Арман должен жить. Нет, он должен захотеть жить. Вопрос только, как его заставить?
— Ты глава рода, — продолжил он уговаривать. Скорее механически, чтобы что-то говорить, чтобы не терять в бездеятельности драгоценного времени, которого и так мало осталось. — Ты несешь ответственность за своих людей.
Никакого ответа. И мутный лед усталости в глазах сопляка даже не начал таять. Что для одиннадцатилетнего мальчишки значит слово «ответственность»? А что для Эдлая значит ответственность? Отряд и люди, которых пришлось бросить ради Армана. А там граница! Там каждый день умирают! Там Эдлаю место — не здесь!
Проклятый Деммид. Знает же, что если мальчик выживет, Эдлаю придется взвалить на плечи весь северный род аж на четыре года. А кому это надо? Эдлаю бы вернуться в леса и забыть. Хочет сопляк идти за братом — пусть валит. То, что Арман сейчас вытворяет — слабость. А слабый глава — проклятие для рода.
— Твой отец не хотел бы, чтобы ты так просто сдался…
Лед чуть шевельнулся, в мутных глазах Армана появилась тень смысла, и мальчик вдруг так стал похож на Алана, что сердце болью прихватило. А потом — незнакомой доселе нежностью. Боги, не чужой же мальчишка, сын лучшего друга, и нельзя... что хочешь делай, а нельзя дать ему уйти за грань!
И вот как… вкус ответственности ты не знаешь... Зато знаешь вкус ответственности за тех, кто тебе дорог. Вопрос только — кто тебе дорог?
— Ада… ты нужен Аде… — вспомнил Эдлай о молодой, хрупкой няне, которую с трудом удалось выставить из спальни.
И откуда только силы в ней взялись так сопротивляться? Она же и не успокоилась, пока Даар ее не усыпил. Все плакала да просилась к «мальчику». Тоже мне мальчик… Сколько было Эдлаю, когда отец отправил его прислуживать дозорным? Чуть больше? Или даже меньше? Он уже и не помнил.
Бледные губы мальчика чуть приоткрылись, вместе со свистом из них вырвался шепот:
— Я нужен брату. И я пойду за ним. Пусти…
Эдлай вздрогнул: не его же просят, далеко не его. Арман, не замечая сидящего рядом дозорного, посмотрел умоляюще за его спину, на Даара. А мальчик-то смышленый… увы… знает, кто и что его тут держит.
Телохранитель дернулся:
— Ты же понимаешь. Знаю, что понимаешь, — едва слышно шептал Арман. — Почему не отпустишь?
— Потому что это не так просто, мальчик, — холодно ответил Даар. — Все мы переживали то же, что и ты. Мою сестру убили, когда мне было пять, а прежде изнасиловали на моих глазах. Моего старшего брата зарезали в кабаке, в обычной драке. Подрались два пьяных дружка, остальные вмешались, стенка на стенку. Мой брат нечаянно оказался рядом… он умер, дружки-зачинщики помирились, может, живут и до сих пор. Моя мать повесилась, когда моего отца задрали в лесу волки. Год тогда был голодный… Но у меня есть ради чего жить, у меня есть мой повелитель.
— А у меня? — Арман поднял на Даара упрямый взгляд. — Что есть у меня?
— Твой род, мальчик.
— Мачеха говорила, они нас ненавидят… — все столь же усталый голос. Все тот же умоляющий взгляд. — Ты хочешь, чтобы я защищал тех, кто меня ненавидит? Не могу… не умею…
— Ну… — Даар усмехнулся, — я тоже много кого защищаю…
Он кинул на Эдлая красноречивый взгляд, и кровь стыда прилила к щекам. Боги… Даар все видит. И ненависть Эдлая видит, и его недоверие к высшим магам. Видит. И молчит. Странные они, высшие маги.
— … и многие меня ненавидят. Не так ли, Эдлай?
И дернулся, словно его ударили, словно в одно мгновение оказался душой в другом месте. Вокруг будто накалилось, а рука Эдлая сама легла на рукоять меча, почуяв опасность. Глаза телохранителя сузились, потом вдруг расшились, расплескав вокруг синее пламя. Эдлай дернулся — даже с его малым магическим даром он почувствовал, как задохнулась душа Даара в огне чужой боли.
— Что? — всполошился он, схватив Даара за плечо и заставив обернуться.
— Он… — телохранитель покачнулся, смертельно побледнев: — Он ранил повелителя! — И бросился к дверям.
Эдлай, вмиг забыв о мальчишке, выбежал вслед за ним. Не отставая ни на шаг, пролетел по коридорам, сбежал по ступенькам. Чуть было не грохнулся, поскользнувшись на тщательно отполированном полу залы, застыл в изумлении, не смея сделать и шагу. Вновь тягучая сила, которой сложно противиться, вновь гнев телохранителя, будораживший каждую частичку тела, вновь эта проклятая высшая магия, которая чуть было не поставила дозорного на колени… а на колени падать сейчас ой как нельзя.
Даар подлетел к арке портала, сунул руку по самое плечо в туман и резко дернул на себя, вырвав из серой массы и подхватив у самого пола завернутую в знакомый плащ фигуру.
— Деммид! — крикнул Эдлай.
— Стой там, — выдохнул повелитель, в бессилии опираясь на Даара. — Он идет за мной!
— Понял, — прохрипел телохранитель.
Он почти грубо оттолкнул повелителя в сторону, встал между ним и аркой портала, потянулся к огню, и пламя разбушевалось, обняв его фигуру слепящим глаза коконом. Едко запахло дымом. Эдлай, забыв о приказе, прикрыл нос рукавом, подбежал к повелителю, помог ему подняться и отойти за колонну.
— Боги, ты что делаешь? — прошептал он, почувствовав на ладонях тепло чужой крови.
— Беспокоишься? — криво усмехнулся Деммид, оседая на руках Эдлая.
— Держись за колонной, идиот!
— Против высшего мага все равно не поможет… если Даар вместе с защитой замка не выдержит…
Эдлай посмотрел на дверь из залы. Далеко. Сам бы добежал, но с раненым на руках — вряд ли. И неизвестно, когда эта гадость из тумана выползет. Если выползет, пока они будут бежать… безопаснее оставаться за колонной, а дальше посмотрим.
— Уходи, — одними губами прошептал Деммид. — Ты не маг, тебе тут делать нечего.
— Я не маг, — Эдлай выглянул за колонну, где охваченный огнем Даар едва слышно шептал заклинание. — Но сейчас, увы, и ты не маг. Ты дурак, который дал себя ранить.
— Ай да наглец, — усмехнулся повелитель. — Но за это тебя и ценю.
Эдлай усмехаться не спешил, сосредоточившись на будущей битве. Просто так сдавать старого друга он не собирался, даже высшему магу, да самим богам не собирался!
Дым густел, жрал гортань и глаза, вырывался наружу с удушливым кашлем. Перед глазами плыло. Кроваво-красные отблески отражались от стен, пламя, казалось, бушевало уже везде, плавило легкие, опаляло волосы.
— Боги, как я ненавижу вашу магию, — прохрипел Эдлай, накрывая повелителя мокрым от крови плащом. — Постарайся выжить, будь другом.
— А я что, по-твоему, делаю? — захрипел из-под плаща Деммид, внезапно закашлявшись от смеха.
Совсем не смешно. Эдлай чуял, как истекала последними силами защита замка, как звенела от напряжения, отзываясь во всем теле противной вибрацией. Боги… да провалитесь вы, высшие маги! Все вам неймется!
— Беги, — вновь прохрипел Деммид.
— Я твой дозорный, — вскричал Эдлай. — Я не могу сбежать! Не могу оставить тебя умирать!
— Лучше умрем вместе?
Эдлай промолчал. Некогда ему было говорить. Туман в арке портала взбух уродливым серым пузырем, разлетелся во все стороны ошметками, окатив Эдлая леденяще-холодными, слизкими брызгами. Из тумана появилась фигура. А ведь этот маг совсем мальчишка.. как и Арман. Везет им сегодня на дурных мальчишек.
— Думал, от меня убежишь! — закричал маг.
Взорвались окна, мазнув по полу шквалом стекла. Эдлай закрыл собой повелителя, хотя и понимал, что все равно не убережет. Начался хаос. Завертелся посреди залы вихрь. Арка портала взлетела в воздух, как игрушка, с противным скрежетом прошлась по стенам и ударила в соседнюю колонну, разбив ее на мелкие кусочки. Вонзилась в кожу иголками каменная пыль. Эдлай тихонько взвыл от боли, чувствуя, что еще немного и оглохнет от расшумевшегося не на шутку ветра. Впрочем, мертвые не глохнут. А если похожий на шлепнувшийся рядом кусок колонны упадет на них, хватит, чтобы умереть и ему, и повелителю.
И вдруг все закончилось. Тишина была настолько неожиданной, что казалась нереальной. Зарастали стеклом окна, в холодной зале быстро теплело — магический замок восстанавливался сам, радуясь передышке.
— Слезь с меня, — слабо приказал повелитель.
Эдлай встал и осторожно выглянул из-за чудом уцелевшей колонны. Зал быстро становился чище. Исчезли камни на полу, отшлифовались сами собой плиты, поднялись колонны, замазались царапины на стенах. Вспыхнули радостно два факела, низвергая огненные фонтаны, но арка портала не восстановилась… на ее месте сидел верхом на мальчишке Даар, железной хваткой сжимая шею хрипящего сопляка:
— Убей его, — выкрикнул Эдлай. — Чего ждешь? Чтобы он еще кого сжег?
Худой и бледный мальчишка, которому было не больше двенадцати, рвался в руках Даара, а, когда понял, что вырваться не сможет, заплакал от бессилия. Глаза его, недавно пышущие синим огнем, погасли и вылезли из орбит, лицо раскраснелось, худые, длинные ноги забили в бессилии по полу, а руки до судорог вцепились в запястья телохранителя, раздирая алыми царапинами нити магических татуировок.
Даар скривился. Взгляд его полыхнул синим огнем так ярко, что Эдлай на мгновение чуть не ослеп. Когда он наконец-то проморгался от выступивших слез, взгляд Даара стал почти нормальным, зато на лбу его ярким рисунком выступила руна телохранителя…
К чему столько чести мальчишке? Почему эта сволочь еще жива? Почему руки телохранителя выпустили худую шею, а пальцы почти ласково прошлись по залитой слезами мальчишеской щеке, успокаивая и подбадривая?
— Даар… мать твою! — закричал Эдлай. — Что ты де…
И осекся. Пальцы телохранителя скользнули ко лбу мальчика, осторожно отвели от него мокрые, каштановые пряди, открывая светящийся синим на белой, почти прозрачной коже, магический знак.
— А ну нахрен… — выругался Эдлай. — Руна…
— Соулу, — мягко уточнил телохранитель.
Эдлай глазам своим не поверил: взгляд Даара просветлел, стал почти мягким. Еще раз осторожно погладив мальчика по щеке, телохранитель прошептал:
— Потерпи еще немного, скоро ты успокоишься…
Казавшаяся живой луна на куполе игриво спряталась за тонкой тучкой. Мягким маревом полился с пальцев телохранителя синий цвет, сглаживая с лица ребенка гримасу боли и напряженности. Почти нежно. Осторожно и мягко, погружая мальчишку в густой, ярко-синий туман защитного кокона. Да что же он делает?
Оставив мальчишку на полу, Даар поднялся и подбежал к повелителю. Когда он исчез вместе с раненым Деммидом из залы, Эдлай почувствовал, как поднимается к горлу горький комок гнева. Он медленно подошел к спящему в сиянии магии мальчику. Какой он тихий и невинный теперь, до болезненности худой, с запавшими щеками, слипшимися в сосульки каштановыми волосами и до прозрачности тонкой фарфоровой кожей. Наверняка утонченный и гордый, до болезненности гордый, великолепно вышколенный матерью, идеальный кандидат для светских салонов и долгих бесед, полных едва заметных намеков.