Её манера оправдывать своё непостоянство была чисто женской. Она хотела убедить собеседницу, что презирает обязательства и в то же время была бы рада, если бы Верена наслаждалась свободой, которая так важна для неё, но только в строго отведённых рамках. Девушка полностью подчинялась её влиянию. У неё были интересы и увлечения, которые она держала при себе, и она вовсе не думала всё время о несчастьях женщин. Но тон Олив сработал подобно заклинанию, и она поняла, что есть что-то такое в знаниях её подруги и в её возвышенных взглядах, к чему её душа с готовностью тянется. Мисс Ченселлор была хорошо знакома с историей и философией, или, по крайней мере, казалась таковой Верене, которая чувствовала, что совокупность знаний в этих областях позволяет человеку управлять своей жизнью разумно. И она поддалась простому порыву угодить ей, как будто для неё не было ничего хуже, чем не угодить Олив. Недовольства, несогласия, разочарования Олив всегда были очень трагичными и поистине запоминающимися. Она бледнела, хотя, в отличие от большинства женщин, обычно не проливала слёз, – она могла плакать от злости, но не от боли, – но душа её как будто начинала спотыкаться, тяжело дыша и страдая от тяжкой неизлечимой раны. С другой стороны, её благодарность, её удовлетворение было нежным как западный ветерок. И редчайшим знаком расположения с её стороны было добровольно считать себя обязанной мужчине из благодарности. Она считала, что все мужчины в таком огромном долгу перед противоположным полом, что у каждой отдельной женщины есть неограниченный кредит по отношению к любому из них. Она просто неспособна израсходовать этот всеобщий женский вклад. Неожиданно сдержанная речь, убеждающая Верену не совершать ошибку и не вступать в брак, показалась девушке необычайно возвышенной, почти античной в своей мудрости, достойной Электры или Антигоны. Поэтому ей ещё сильнее захотелось чем-то отблагодарить Олив, несмотря на то, что та сказала, что не примет никаких обещаний.
– Я обещаю, во всяком случае, не выходить замуж ни за одного из мужчин, которые присутствовали тогда у нас, – сказала она. – Мне кажется именно этого вы и боялись.
– Пообещайте не выходить за того, кто вам не нравится, – сказала Олив. – И это будет лучше всего!
– Но мне нравятся мистер Бюррадж и мистер Грэйси.
– А мистер Маттиас Пардон? Одно имя чего стоит!
– Что ж, он может быть очень приятным. И он может рассказать всё, о чём пожелаешь.
– И даже то, о чём не пожелаешь! Ладно, если вам одинаково нравятся все, у меня нет никаких возражений. Но я буду настороженно относиться к любым вашим предпочтениям. Я не слишком переживаю, что вы выйдете за кого-то неприятного – привлекательный мужчина скорее будет опасным для вас.
– Приятно слышать, что вы признаёте, что они бывают привлекательными! – воскликнула Верена со звонким смехом, против которого мисс Ченселлор всё ещё не могла устоять. – Иногда мне кажется, что вам никогда ни один не нравился!
– Я могу представить себе мужчину, который бы мне очень понравился, – ответила Олив, помедлив. – Но мне не нравятся те, которых я встречаю. Я считаю их жалкими существами.
И в самом деле, она, в основном, испытывала к ним нечто вроде холодного презрения. Большинство она считала лицемерами и задирами. Итогом беседы стало то, что Верена, с присущей ей покорностью, согласилась, что ей просто предстоит пройти через эту «фазу» своего развития, и удовольствие от визитов студентов колледжа и журналистов пройдёт с появлением опыта. И хотя высокомерие мужчин может быть как случайностью, так и частью их натуры, прежде чем решиться выйти замуж, ей предстоит значительно измениться.
В середине декабря к мисс Ченселлор пожаловал с визитом Маттиас Пардон, которому не терпелось узнать, что она собирается делать с Вереной. Она не приглашала его, и появление джентльмена, чьё желание видеть её было настолько неудержимым, что он обошёлся без этих условностей, оказалось такой неожиданностью, что она растерялась. Она сочла появление мистера Пардона бесцеремонностью, и, чтобы дать ему это понять, решила не предлагать ему присесть. Но он внезапно выбил почву у неё из под ног, первым предложив ей стул. Его манеры требовали взаимной вежливости, и она была вынуждена выслушать, сидя на краешке софы, – по крайней мере, она сама решала, где ей сесть,– его беспрецедентный вопрос. Разумеется, она не обязана была отвечать на него, к тому же она не совсем понимала, что он имеет в виду. Он объяснил, что причиной тому его глубокий интерес к мисс Верене. Но эта любопытная смесь чувств с его стороны вовсе не делала ситуацию более ясной. Он был галантен, что указывало на то, что отсутствие деликатности является следствием его профессии. И он интересовался откровениями vie intime своих жертв с мягкой доверительностью модного терапевта, расспрашивающего пациента о симптомах. Он хотел знать, что собирается делать мисс Ченселлор, потому что если она не собирается ничего делать, то у него есть идея, и он готов лично взяться за дело.
– Видите ли, я хочу знать вот что: вы считаете, что она принадлежит вам или всему человечеству? Если она не принадлежит вам, то почему бы не показать её всем?
Он не хотел показаться дерзким и не сознавал своей бесцеремонности. Он лишь хотел мирно обсудить этот вопрос с мисс Ченселлор. Он, разумеется, знал, что есть вероятность, что Верена не сможет вписаться в общество, но эта вероятность не могла лишить его надежды отшлифовать этот камешек до алмазного блеска. У него самого было немало возможностей, связанных с публичным порицанием или восхвалением посредством «всемогущей прессы». В самом деле, он многое принимал как должное, и Олив, слушая его, буквально потеряла дар речи. К тому же, он старался быть с ней предельно откровенным. Он напомнил, что знаком с Вереной гораздо дольше, чем она. Прошлой зимой он ездил в Кембридж каждый свободный вечер, несмотря на страшные морозы. Он всегда считал её привлекательной, но только сейчас его глаза открылись окончательно. Её талант оформился, и он без колебаний считал её сокровищем. Мисс Ченселлор может представить, как, будучи старым другом их семьи, он мог спокойно наблюдать, как она расцветает. Она будет пленять людей так же, как пленила её, мисс Ченселлор, и, как он вынужден признать, пленила его самого. Её можно считать козырной картой, и кто-то просто обязан сыграть её. Ещё никогда перед американской публикой не выступала такая привлекательная ораторша. Она придёт на смену миссис Фарриндер, и миссис Фарриндер знает это. Без сомнений, они обе займут свои ниши, слишком уж разный у них стиль. Но он хочет продемонстрировать, что есть ниша и для мисс Верены. Она больше не хочет шлифовать свой дар – она хочет начать действовать. Более того, он чувствовал, что мужчина, который приведет её к успеху, заслужит её уважение. И, возможно, он заслужит даже больше, чем просто уважение, – кто знает? И если мисс Ченселлор хочет привязать её навсегда, она должна подтолкнуть её. Он понял со слов Верены, что она собирается заставить её посвятить ещё некоторое время изучению теории. Но сейчас, он уверяет, нет лучшего стимула, чем тысяча людей, заплативших деньги ради того, чтобы послушать, что вы им скажете. Мисс Верена обладает прирождённым талантом, и он надеется, что она не собирается лишить её этой естественности. Верена может учиться параллельно со своей деятельностью. У неё есть нечто, чему невозможно научиться, что-то вроде божественного откровения, как говорили древние, и именно с этого ей лучше начинать. Он не отрицает, что это действует и на него: как зачарованный готов он смотреть, как она идёт к своей цели. Ему не важно, чего будет стоить добраться туда, но он будет рад помочь ей это сделать. Поэтому, не ответит ли ему мисс Ченселлор, как долго собирается она сдерживать её. Как долго она заставит ждать скромного почитателя этого таланта? Разумеется, он пришёл не затем, чтобы устраивать ей допрос. Если он ведёт себя нескромно, она может смело сказать ему об этом. Он пришёл со своим предложением и надеялся, что это достойная причина для визита. Возможно, мисс Ченселлор захочет разделить… эээ... назовём это ответственностью. Может быть, им заняться Вереной вместе? Тогда все будут удовлетворены. Она может путешествовать с ней в качестве компаньонки, а он увидит, как жители Америки станут их последователями. Если мисс Ченселлор только даст ей начать, он берёт на себя всё остальное. Он не требует многого – ему достаточно её общества три или четыре раза в неделю по полтора часа.
Пока он всё это объяснял, у Олив было немного времени, чтобы собраться с мыслями и придумать, как сказать этому чудовищному молодому человеку, что ей противна даже мысль о том, чтобы объединить с ним усилия ради того, чтобы заработать на Верене. К сожалению, самый саркастический вопрос, который она могла задать, был одновременно и самым очевидным, так что он лишь на мгновение заколебался, когда она спросила, сколько тысяч долларов он надеется заработать.
– Для мисс Верены? Это вопрос времени. Она продержится, по меньшей мере, лет десять. Я не могу назвать точную цифру, пока вся Америка не узнает о ней, – ответил он с улыбкой.
– Я говорю не о мисс Таррант, а о вас, – ответила Олив с ощущением, что смотрит ему прямо в глаза.
– О, столько, сколько вы сами мне оставите! – сказал мистер Пардон со всей игривостью американской прессы. – Если серьёзно, то я не собираюсь делать на этом состояние, – добавил он.
– Что же вы тогда хотите сделать?
– Я хочу творить историю! И помочь всем леди.
– Всем леди? – проворковала Олив. – А что вы знаете о леди? – она собиралась продолжить, когда он поспешно перебил её.
– Да. Во всём мире. Я хочу потрудиться на благо эмансипации. Я считаю, это главная проблема современности.
Мисс Ченселлор тут же вскочила: это было уже слишком. Конечно, читатель может сам судить, насколько успешными были её усилия в том, чего она собиралась достичь. Но сейчас она не была настолько близка к успеху, чтобы ухватиться за любую помощь, кто бы её ни предложил. Такова цена того, чтобы быть привередливой, неординарной, бескомпромиссной личностью, видеть вещи не простыми и понятными, но порочными и запутанными. Нашей молодой леди меньше всего хотелось бы быть обязанной своей эмансипацией кому-то вроде Маттиаса Пардона. Любопытно при этом, что его общие с Вереной черты, которые в ней виделись Олив романтичными и трогательными – то, что она «из народа» и не понаслышке знакома с бедностью, – в нём нисколько не трогали сердце мисс Ченселлор. Я думаю, причина в том, что он был мужчиной. Она сказала, что крайне признательна ему за такое предложение, но он, по-видимому, совершенно не понял ни Верену, ни её. Да-да, даже мисс Таррант, несмотря на их долгое знакомство. Они не хотели быть банальными, они хотели быть полезными. Они не желали зарабатывать на этом деньги, – для мисс Таррант всегда найдётся более чем достаточно денег. Разумеется, ей необходимо выступать перед публикой, и тогда мир примет её и навек запомнит её слова. Но сырая, неподготовленная акция – это то, чего им меньше всего хотелось бы. Перемена в угнетённом положении женщин станет возможна не сегодня и не завтра, на это потребуются годы, а значит, будет достаточно времени, чтобы всё продумать. Мужчинам не следует считать женщин поверхностными. Когда Верена появится, она будет во всеоружии, как Жанна Д’Арк, образ которой всё не шёл у Олив из головы. Для этого она должна вооружиться фактами и цифрами, чтобы побить мужчин их же оружием.
– Если мы собираемся что-то делать, мы сделаем это хорошо, – довольно сурово сказала мисс Ченселлор своему посетителю, оставив на его усмотрение, как понимать эти слова.
Это заявление послужило слабым утешением для него. Он чувствовал недоумение, всё это приводило его в тоску и уныние. Разве не тоска все эти её скучные разговоры о приготовлениях? – как будто кому-то есть дело до того, готова Верена или нет! Разве мисс Ченселлор не верит её девичье очарование? Разве не знает, каким козырем оно может стать? И это был последний вопрос, который Олив позволила ему задать. Она заметила ему, что они могут обсуждать это бесконечно, но никогда не придут к согласию – настолько сильно различаются их взгляды. Кроме того, это женское дело. То, чего они хотят добиться, предназначено для женщин, и должно быть сделано женщинами. Это был не первый раз, когда молодому Маттиасу указали на дверь, но ещё никогда путь туда не был таким неприятным. Он был очень вежлив, и до сих пор ничто не могло заставить его чувствовать, что это ничего не стоит в современном мире. Но вот перед ним хищная женщина, которая хочет сама воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств. Он дал ей понять, что она до мозга костей эгоистична, и если она решила принести в жертву своей допотопной теории и властолюбию прекрасную естественность, беспощадная ежедневная пресса, призванная бороться с несправедливостью, строго спросит с неё за это. Она ответила, что если газеты захотят оскорбить её, это их дело. Одним оскорблением больше для её пола, только и всего. И когда он ушёл, ей показалось, что она видит рассвет своего успеха. Битва началась, и она чувствовала нечто вроде мученического экстаза.
*vie intime – личная жизнь (фр.)
Глава 18
Через неделю после этого Верена сказала ей, что мистер Пардон очень просил её согласиться выйти за него. И добавила, с явным удовольствием от того, что могла порадовать подругу приятной новостью, что решительно отказалась говорить с ним об этом. Она думала, что теперь Олив должна поверить в неё, так как его предложение оказалось более привлекательным, чем мисс Ченселлор могла себе представить.
– В его устах всё звучит очень соблазнительно, – сказала Верена. – Он говорит, что если я стану его женой, то меня ждёт успех, о котором я даже не мечтаю. Что став его женой я проснусь знаменитой. Я лишь должна сказать, чего хочу, и он позаботится обо всём остальном. Он говорит, что каждый час моей юности бесценен, и мы прекрасно проведём время вместе, путешествуя по стране. Думаю, вы согласитесь, что всё это очень заманчиво – ведь я не настолько серьёзна как вы!
– Он обещает вам успех. А что вы считаете успехом? – вопросила Олив, глядя на подругу с холодным одобрением, которым обычно выражала симпатию и согласие, когда ей приходилось с чем-либо соглашаться. Для Верены такой взгляд был не в новинку, однако нравился ей не больше, чем при первом знакомстве с ним.
Верена немного подумала и затем ответила с улыбкой, но в то же время доверительно:
– Создать силу, которой невозможно противиться. Заставить Конгресс и законодательные органы штатов отменить некоторые законы и принять другие, – она произнесла эти слова механически, как будто они были частью давно заученной наизусть молитвы, и Олив понимала, что она это делает, чтобы подшутить над ней. Они очень часто говорили об этом раньше, и мисс Ченселлор то и дело находила повод напомнить подруге, что такое успех. Разумеется, теперь было несложно доказать ей, что заманчивое предложение мистера Пардона – совершенно другое дело. Это лишь ничтожная ловушка с жалкой приманкой в виде потворства тщеславию и нетерпению, способ убрать её с пути и позволить ему набивать свои карманы. Олив понимала, что девушка часто бывает непоследовательной: она видела, насколько та может быть серьёзной, и в то же время необъяснимо непредумышленно легкомысленной, как сейчас, когда подшучивает над одним из их важнейших постулатов. Впрочем, она уже решила, что Верена не должна быть подобна ей самой. Ведь она цельная, монолитная, а Верена как будто состоит из множества кусочков, между которыми иногда появляются бреши, и из них изливается таинственное насмешливое сияние. Именно это различие между ними позволяло Верене считать заманчивым обещание мгновенного успеха, данное мистером Пардоном, да и вообще терпеть этого человека. Олив старалась списывать подобные вещи на юный возраст и провинциальное воспитание. Олив не понимала, что когда Маттиас Пардон попытался предложить Верене руку и сердце, она окинула долгим задумчивым взглядом ту яркую картину, которую он нарисовал перед ней, и затем отвернулась от него ради подруги и ради всех своих порабощённых сестёр. Это означало, что Верена пошла на жертву, и мысль об этом позже позволила Олив быть уверенной в их безопасности. Она знала, что этот молодой журналист просто так не оставит их в покое. Но теперь она была уверена, что Верена не переметнётся к нему.
Также было правдой и то, что сейчас мистер Бюррадж уделял огромное внимание их маленькому домику в Кембридже. Верена рассказала ей об этом, и рассказала многое. Он приходил теперь без мистера Грэйси, мог сам найти дорогу и как будто предпочитал обходиться без компании. Он так понравился её матери, что она почти всегда выходила из комнаты – это было главным доказательством высокого доверия миссис Таррант мужчине-посетителю. К этому моменту они знали о нём почти всё. Что его отец умер, его мать очень известная светская дама, а сам он владелец неплохого наследства. Он коллекционирует предметы искусства, картины и статуи, которые заказывает в Европе. Многие из них можно увидеть в его квартире в Кембридже. У него есть инталии и алтарные покрывала из Испании и картины великих мастеров. Он не такой как все, он так радуется жизни, что думает, будто каждый может поступать так же, если только захочет. Через некоторое время Верена сказала Олив, что он хочет, чтобы она посетила его дом и увидела его сокровища. Он очень хотел показать их ей, так как был уверен, что она придёт в восторг. Верена тоже была в этом уверена, но не хотела идти одна и попросила Олив пойти с ней. Они выпьют чаю, – там кроме них будут другие дамы, – и Олив расскажет ей, что она думает о жизни, наполненной роскошью. Если бы мисс Ченселлор не решила не придавать большого значения подобным вещам, она бы уже забила тревогу. Она молилась, чтобы мужчины с избытком свободного времени наконец оставили Верену в покое. Но пока этого не предвиделось, она предпочитала знакомиться с максимально возможным количеством поклонников подруги и затем классифицировать их в поисках недостатков. Если бы Олив была не настолько суровой, её бы позабавило то, с какой откровенной готовностью Верена включилась в этот процесс. Она с удовольствием объясняла, что мистер Бюррадж, похоже, совершенно не хотел того, чего хотел мистер Пардон. Он куда чаще просил её рассказать о её взглядах и ни разу не намекнул на то, что хочет стать её мужем или агентом. Дальше всего он зашел, когда заметил ей, что она нравится ему по тем же причинам, по которым ему нравятся его старые эмали и вышивки. И когда она ответила, что не понимает, чем она напоминает подобные предметы, он ответил, что она такая же уникальная и нежная. Она была не против того, чтобы быть уникальной, но насчёт нежности жестоко протестовала. Ей меньше всего хотелось, чтобы её считали нежной. Когда мисс Ченселлор спросила, уважает ли она мистера Бюрраджа, она ответила со сладким фальшивым смешком, но при этом, похоже, абсолютно искренне, что это не имеет никакого значения, ведь они решили, что это всего лишь фаза, которую ей предстоит пройти. И чем раньше она её пройдёт, тем лучше, разве нет? Похоже, своим визитом к мистеру Бюрраджу она думала ускорить этот процесс. Как я уже говорил, Верена с удовольствием считала эту «фазу» чем-то неизбежным и не раз говорила Олив, что если им предстоит битва с мужчинами, то чем больше они о них узнают, тем лучше. Мисс Ченселлор спросила, почему бы её матери не отправиться с ней посмотреть на эти диковинки, тем более что она упомянула, что их почитатель не преминул пригласить и миссис Таррант. Верена сказала, что это, конечно же, было бы проще всего, но её мать не сможет так же хорошо, как Олив, объяснить, следует ли ей уважать мистера Бюрраджа. Необходимость решить, заслуживает ли мистер Бюррадж уважения, приобрела для двух молодых женщин масштабы знакового события. Олив поначалу отвергла это – не необходимость принять решение, а само мероприятие, поскольку, если мистер Бюррадж продолжит выводить её из себя, Верена могла подумать, что мисс Ченселлор несправедлива по отношению к нему. Она была уверена, что он ведёт более сложную игру, чем молодой Маттиас и хотела повнимательней к нему присмотреться.