Вскоре на возвышенностях восточного берега реки Гелчев и в самой деревне Владиславов разгорелся жестокий встречный бой.
Двигаясь во главе первого батальона, 4-я рота штабс-капитана Кутепова ушла далеко вперёд. Около половины восьмого она сбила боевое охранение неприятеля, а затем овладела ключом позиции – высотой 106 и под огнём стала укрепляться на ней. «Богатый опытом японской кампании, Кутепов давал ценные советы своим товарищам – ротным командирам 1-го батальона, в первом же бою проявил во главе своей роты чудеса храбрости и дал доказательства глубокого понимания военного искусства», – писал полковник В.В. Свечин (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 193).
Штабс-капитан Кутепов послал донесение своему командиру батальона о взятии высоты и стремительно оценил обстановку. Высота 106 господствовала над окружающей местностью. Впереди разворачивались цепи австрийцев с целью вернуть утраченную ключевую возвышенность. Сзади, осыпаемые вражеской шрапнелью, быстро подходили роты 1-го и 2-го батальонов. Несмотря на критическое положение своей роты, штабс-капитан Купепов твёрдо решил удерживать высоту 106 до подхода подкрепления.
Стремясь перехватить инициативу, лежавшие перед 4-й ротой густые австрийские цепи поднялись в решительную контратаку и пользуясь превосходством в численности ворвались в расположение преображенцев. На скатах и на гребне высоты закипел рукопашный бой. Положение спас капитан Веденяпин. Он со своей 3-й ротой первым пришёл на помощь оборонявшим высоту. Австрийские цепи не выдержали и отхлынули. Русские стрелки провожали их метким ружейным огнём. В это время без ранцев и сапёрных лопаток на гребень поднялась 2-я рота капитана князя Аргутинского-Долгорукова{15} и влилась в интервалы 3-й и 4-й рот. Чины 1-го взвода пулемётной команды поручика Моллера 1-го{16} втащили на высоту «максимы».
Поредевшие роты 1-го батальона залегли в полосе травы. После стремительного броска люди выдохлись. Заканчивались патроны. Однако, разгорячённый успешной атакой, капитан Веденяпин громким голосом кричал лежавшему неподалёку штабс-капитану Кутепову, призывая наступать дальше. Несколько раз он вставал во весь рост. В итоге его фуражку пробила австрийская пуля. Хладнокровный командир 4-й роты, видя потери и отсутствие резервов, решил остаться в обороне. Австрийцы не прекращали артобстрел высоты. Их пушки пристрелялись. Всё ниже над головами рвались шрапнели, всё точнее ложились гранаты, а ответить преображенцы не могли, ведь своей артиллерии им не дали. И негде укрыться от вражеских пулемётов, что поливали гребень смертоносным свинцом. Надо бы окопаться, но сапёрные лопатки солдаты побросали во время перебежек, посчитав их обузой. Они крепко пожалели об этом, когда пришлось рыть землю руками и чем попало.
В начале десятого австрийцы возобновили атаки на высоту 106. Густые цепи вражеской пехоты вышли из леса и решительно двинулись вверх по склону. Впереди цепей шли офицеры. Грозно блестели на солнце их обнажённые шашки. Безнаказанно гремели вражеские пушки, подавляя пулемёты преображенцев. Разрывом снаряда контузило в голову штабс-капитана Кутепова, а поручик Вуич{17} получил пулевое ранение в ногу.
Без четверти десять вражеские цепи залегли в каких-нибудь 70–50 шагах от позиции преображенцев. Несмотря на контузию, штабс-капитан Кутепов продолжал управлять 4-й ротой. Он поднялся в полный рост и тут же упал на землю, как подкошенный. Ружейная пуля угодила ему в левую ногу и раздробила кость. Ногу ему связали, подложив шашку с одной стороны, а с другой – кусок доски. Лёжа на носилках, он остался на поле боя и громко подбадривал солдат.
Роты таяли на глазах. Как только ударили пулемёты поручика Моллера, открыв свое местоположение, то их сразу нащупала вражеская артиллерия. Громыхнули залпы австрийской пехоты. Вскоре все пулемёты умолкли. Рядом с ними лежала перебитая прислуга. А их командир поручик Моллер жадно ловил ртом воздух, захлёбываясь кровью, – пуля тяжело пробила ему грудь навылет, прострелив лёгкое.
Меткий ружейный огонь преобраденцев не давал вражеским цепям подняться для последнего броска. Но и австрийцы успели пристреляться. Вскоре получил ранение заместитель штабс-капитана Кутепова поручик Галлер{18}, первым со своей полуротой ворвавшийся на высоту 106. Когда оба офицера 4-й роты выбыли из строя, командование ею принял фельдфебель подпрапорщик Ящихин, но вражеская пуля нашла и его, ударив в руку. Теперь остатки роты возглавил младший унтер-офицер Кошкаров.
В перестрелке повторно ранен поручик Вуич. Он стал отползать назад, но и там свистел шальной свинец. Третья пуля оборвала его жизнь. Накануне боя он говорил товарищам, что точно будет убит. Предчувствие не обмануло его… Повсюду раздавались стоны раненых и призывы о помощи. Легкораненые пытались отползти в тыл, но многих настигали шальные пули.
Тяжело ранен пулей в ногу командир 2-й роты капитан князь Аргутинский-Долгоруков. В 3-й роте получил ранение младший офицер прапорщик Зборомирский 1-й{19}.
Австрийцы вновь попытались контратаковать. Их цепи подходили всё ближе к позиции 4-й роты.
– Если противник ворвётся, то 4-й роте принимать в штыки. Приказа отходить не будет! – громко крикнул штабс-капитан Кутепов.
Усилился пулемётный и артиллерийский огонь. Преображенцы огрызались ружейными залпами. Враг совсем близко. Превозмогая боль, Александр Павлович попытался встать и не смог. В глазах товарищей он всегда был бравым гвардейцем, расчётливым и распорядительным командиром, знавшим все тонкости армейской науки, а теперь лежал беспомощный на влажной после вчерашнего дождя польской земле… Смерть он предпочитал плену и выхватил револьвер. Это увидели солдаты Пётр Лисица и Антон Ковалёв. Под огнём приближающихся австрийских цепей они бросились к своему ротному командиру и стали выносить его из боя. Вокруг скрежетали разогретые порохом винтовки. Рота готовилась к штыковой схватке. По земле волоклась едкая гарь. Где-то позади громыхнули орудия. Совсем рядом рванули вражеские шрапнели. Оба солдата получили ранения, но они, истекая кровью, всё же доставили своего командира в полевой лазарет (РГВИА. Ф. 2583. Оп. 2. Д. 915. Л. 1–1 об.).
Примечательно свидетельство о личных качествах А.П. Кутепова одного из его сослуживцев Владимира Владимировича Дейтриха: «Кутепов, вступив в войну (для него уже вторую) с репутацией блестящего строевика, точно окунулся в родную стихию и сразу завоевал себе репутацию боевого офицера, уже выдающегося во всех отношениях, выдающегося даже среди тех, кто почитаться таковыми могли сами. Мы, младшие офицеры, верили слову Кутепова. Молодость, хотя и склонна к зубоскальству, но, как никто, поддаётся обаянию отваги. Храбрый офицер – в сущности тавтология. Кто не храбр, тот не может, не вправе быть офицером. Храбростью проявляется благородная сторона человеческой натуры. В храбрости и подвиге победа духа над тлением… Рыцарство недаром обозначало во все века тот идеал, к которому мужчина должен стремиться.
Кутепов был храбр той волевой храбростью, которая, сознательно преодолев страх смерти, уже не имеет далее задерживающих рубежей, кроме велений разума. Мы, стараясь изо всех сил быть храбрыми, всё-таки сознавали, что Кутепов храбрее нас. Этим объяснялось то влияние, которое он как начальник имел над нами в бою» (Дейтрих В.В. Преображенского полка последний командир. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 219–220).
«Для характеристики Кутепова, как офицера и командира, я приведу то, что мне пришлось слышать о нём от солдат.
– Строг, – говорили про него ещё до войны, – но зря человека не обидит; к тому же нашего брата понимает, можно сказать, насквозь видит, ему не соврёшь. Если в чём провинился – лучше прямо говори – виноват. Тогда – ничего, а коли начнёшь с ним крутить – тогда беда.
С ним ещё то хорошо, что ему ни фельдфебель, ни взводный – не указ, службу знает, да и сам во всё входит и видит, где правда. Одно слово – командир…
Таковы отзывы о Кутепове в мирное время, в военное они ещё любопытнее.
– Герой, – отвечали все, кого, бывало, ни спросишь, а что Кутепов? Если же ещё спросишь: что очень храбрый? – то слышишь: “Да что храбрый, храбростью нас, Ваше Высокоблагородие, не удивишь, – наши господа офицеры все как есть, храбрые… Этот не то что храбр, а Бог его знает, какой-то особенный. Кругом смерть, ну прямо ад иной раз, а он как ни в чём не бывало – смеётся, шутит, нашего брата бодрит”… И опять та же аттестация, что приходилось слышать и в мирное время – службу знает, – но теперь во сколько раз знаменательнее звучат эти два слова!
Слышал я и такие пояснения:
– Одной храбрости на войне мало, – надо и дело разуметь, иначе толку мало, лишь одни потери… Вот на этот счёт капитан Кутепов, дай Бог ему здоровья, молодец – ни одного человека зря не погубит. За ним, можно сказать, как за каменной горой.
– Иные господа и храбрые и вояки хорошие, да горячатся малость – кидаются в атаку, когда ещё нельзя – ну, ничего и не выходит… Капитан же Кутепов всегда спокоен, за всем следит и за своими и за неприятелем, а коли прикажет что, так уж знай, что именно так и надо…» (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 194–195).
Пока 1-й батальон вёл бой за высоту 106, за правым его флангом наступал 2-й батальон. 5-я рота капитана Есимонтовского{20} первой взошла на гребень между высотами 106 и 119. Впереди весь пологий скат покрывали густые цепи австрийцев. Не окапываясь, преображенцы открыли ружейный огонь по врагу. Однако их меткие залпы не остановили австрийцев. Неся ощутимые потери, они продолжали наступать. В это время подоспела 7-я рота штабс-капитана Чернявского{21} и заняла позицию левее 5-й. Загромыхали её дружные залпы. Вскоре полурота 6-й под командованием подпоручика Верёвкина{22} подтащила пулемёты приданного батальону 2-го пулемётного взвода и установила их в интервалах 5-й роты. Полковник Казакевич, выказывая презрение к смерти, сел на стул за цепями и принялся руководить ротами. Он приказал ударить в штыки на передовые цепи австрийцев. Коротким контрударом преображенцы заставили врага откатиться назад, на что он ответил ураганным ружейным и пулемётным огнём. Австрийская пуля пробила ногу полковнику Казакевичу. Он упал на землю, но покинуть передовую позицию отказался и лёжа продолжал командовать батальоном и громко подбадривал солдат. Капитан Есимонтовский получил пулевое ранение в область почек. Рана оказалась смертельной. Без малого восемь месяцев лечения и борьбы за жизнь не дали желаемого результата, и 14 (27) мая 1915 года он скончался…
Не сумев отбросить преображенцев атаками пехоты, враг сфокусировал на его позиции всю мощь своих огневых средств, прежде всего подавляя пулемёты и выбивая офицеров. Вскоре пуля ударила в голову штабс-капитану Чернявскому. Его доставили в тыл на перевязочный пункт. Находясь в бессознательном состоянии, А.С. Чернявский слабеющими губами шептал – не молитву, не имена родных и близких, – в предсмертном жару он бормотал марш родного полка. Через шесть дней он скончался…
Над правым флангом 2-го батальона зловеще нависла высота 119. На ней заняли позицию австрийские орудия и открыли ураганный огонь, накрывая шрапнелью и гранатами весь гребень, ведущий к высоте 106. С фронта затрещали австрийские пулемёты, поливая лейб-гвардейцев свинцом.
Шрапнель ударила в голову подпоручику Верёвкину, но после перевязки он не покинул позицию. Вскоре в пулемётном взводе оказались выбиты все наводчики. В строю остались лишь подпрапорщик Крайнов и дальномерщик, которого вскоре срезала австрийская пуля. Его пулемёт замолк. Увидев, что все огневые точки преображенцев подавлены, подняла голову австрийская пехота. На густые залпы лейб-гвардейцы огрызались редкими ружейными выстрелами. Вблизи от замолкшего пулемёта, с залитым кровью лицом и набухшей повязкой на голове лежал подпоручик Верёвкин. Он сам схватился за гашетки «максима» и открыл огонь, прижимая врага к земле. Вскоре его вынесли в тыл, раненного в голову и в ногу. На перевязочном пункте, весело и нервно смеясь, он с восторгом рассказывал о подвигах своих солдат.
Последними поднялись на позицию 2-я полурота 6-й и полурота 8-й роты. Подтягивая на гребень резерв 5-й роты, пал, сражённый пулей в голову, фельдфебель роты подпрапорщик Иваненко. Младший офицер той же роты подпоручик Вестман{23} получил ранение. Ранены младшие офицеры 7-й роты подпоручик фон Кубе{24} и прапорщик Трусов{25}.
С высоты 119 бухнули вражеские орудия. Они по-прежнему безнаказанно простреливали гранатами и шрапнелью весь гребень, по которому проходил рубеж обороны 2-го батальона. Часть позиции пересекала Владиславов, разделив деревню на две неравные части. Большая часть находилась в руках преображенцев. Она полыхала одним огромным костром.
Чтобы сообщить о критическом положении 2-го батальона, полковник Казакевич послал в штаб полка донесение со своим ординарцем подпоручиком Гессе 1-м{26}. Пробираясь в тыл, он пал, сражённый шрапнелью.
2-й батальон из шестнадцати офицеров потерял восьмерых. Не лучше обстояли дела и в 1-м батальоне преображенцев. В 3-й и 4-й ротах из шести офицеров осталось двое. А нижних чинов в обеих ротах насчитывалось не более ста штыков. Потери составили около 80 %!
Так в глухом углу империи, на склонах безымянных высот, без артиллерии, без поддержки частей фронта и почти без резервов, в первом же своём бою на Великой войне погибала Старая гвардия…
К полудню для охвата правого фланга поредевших рот двух батальонов преображенцев австрийцы двинули на высоту 119 2-й батальон своего 58-го пехотного полка. Одновременно вражеская пехота нажимала с фронта. Полковник Казакевич понимал, что в сложившейся обстановке в случае решительной атаки австрийцев его преображенцам трудно будет удержаться на гребне. Оценив опасность, он приказал отвести цепь назад к господскому дому, о чём сообщил командиру полка, прося о поддержке. Отход 2-го батальона заставил и 1-й батальон осадить свой правый фланг, при этом продолжая оборонять ключевую высоту 106. Получив донесение о ходе сражения и о чувствительных потерях передовых частей, полковник граф Игнатьев решил, что настало время ввести в дело 4-й батальон.
В это время левее преображенцев, от опушки леса у колонии Хойны через окопы 6-го гренадерского Таврического полка наступали семёновцы. Справа в первой линии шёл 2-й, а слева 4-й батальоны, во второй линии остались 1-й и 3-й. В деревне Жабья Воля для прикрытия обоза находилась 7-я рота. Младшим офицером в ней служил подпоручик Тухачевский – в будущем один из первых пяти маршалов Советского Союза. Двое суток 7-я рота охраняла обоз и не принимала непосредственное участие в боевых действиях полка.
Около десяти часов батальоны первой линии по пологому скату спустились в широкую и местами заболоченную долину реки Гелчев и повели наступление на высоты кряжа её правого берега. Впереди перед лесным массивом отчётливо виднелся фольварк Анусин. Движение частей по пересечённой местности затруднялось отсутствием карт даже у командиров рот и батальонов. То и дело ротам приходилось останавливаться, чтобы определить своё местоположение и не потерять связь с соседними частями. К тому же размеры лесов и заболоченных участков, очертания высот правобережного кряжа и других складок местности не соответствовали той единственной карте, которая находилась у генерала фон Эттера{27}. Поэтому ориентиры движения данные офицерам в штабе полка приходилось корректировать на ходу.