Я чувствовал его дыхание низом живота, бёдрами и всей длиной напряжённой плоти. И это дыхание, тревожившее кожу, было не менее эффективным, чем его пальцы, губы или язык. Вцепившись в софу, я изо всех сил сохранял неподвижность, хотя безумно хотелось послать всё к чёрту и податься навстречу его губам, рту, рывком заполнить и достичь желанного освобождения. Но я терпел. Я привык терпеть. Боль и наслаждение чем-то похожи, ведь так? Вот и сейчас я терпел, испытывая наслаждение и убеждая себя, что это боль.
Лу Хань упрямо продолжал сводить меня с ума. Сжимал пальцами у основания набухшего ствола, обводил языком головку и гладил свободной рукой живот. Настойчиво, чувственно, с железной уверенностью в том, что рано или поздно, но терпение мне изменит. Чуть отстранившись, лизнул головку, потёрся щекой и спустился ниже, чтобы добраться губами и языком до яичек. Именно на этом меня не стало. Разумное и мыслящее существо? Простите, никого нет дома.
Закусив губу и запрокинув голову, я зажмурился. Мышцы напряглись ещё сильнее, чем до этого, хотя куда уж больше-то? Мне казалось, что я стал вибрирующей струной. Нет, даже леской. Тонкой леской, которая могла лопнуть в любой миг, не выдержав груза невыносимого удовольствия.
Вновь оказавшись в плену жаркого влажного рта, я непроизвольно качнул бёдрами, словно стремясь стать с Лу Ханем единым целым. Просто сил не осталось терпеть и сдерживаться. Его ладони на моём теле только подстёгивали возбуждение.
Потом леска всё-таки лопнула. Меня выгнуло, все мышцы разом будто бы дёрнуло изнутри. Я даже остро ощутил внутренность рта Лу Ханя, походившую в тот миг в моём воображении на шёлк и бархат. Одно мгновение безумия сменилось небытием, окутав меня непривычной и сладкой слабостью. Я уже почти забыл это ощущение и радовался, что смог вспомнить.
Пока я разбирался в ощущениях и приходил в себя, Лу Хань спокойно занялся тем, чем ему и полагалось заниматься ― массажем. Кажется, он даже довольно мурлыкал себе под нос какую-то песенку, хотя я бы не поручился, что это было на самом деле.
Когда он закончил сеанс, я почувствовал себя так, словно родился заново. Даже странно, что мышцы не болели и не ныли, а звенели от желания перевернуть мир, можно и парочку миров. И моё чутьё подсказывало, что сегодня я буду танцевать сутки без перерывов и сна.
Как ни обидно, но Бэкхён оказался прав ― лучшим лекарством оказался всё-таки секс. Но я не обольщался. Лу Хань сделал это сегодня, только вряд ли он станет делать это всегда. А ещё я не понимал его: неужели он сделал это только для того, чтобы выполнить свою работу? Примерил ситуацию на себя и пришёл к выводу, что я на его месте не стал бы делать ничего подобного. И дело не только в том, что я не умел, но и в том, что мне было бы неловко. Но это полбеды. Я вообще не мог представить подобную ситуацию с моим участием.
Слова Лу Ханя прошли мимо моего сознания. Я даже не помнил, как оказался в душе, как смывал пот с тела, вытирался и одевался. И, толкнув дверь, встретился с Лу Ханем. Не представляю, что отражалось на моём лице, он же сохранял спокойствие и невозмутимость.
― Как самочувствие, господин Ким? ― Официальное обращение прозвучало нелепо после того, как губы, произнёсшие его, побывали не только на моём животе, но и познали вкус моей спермы.
Я молчал, потому что не представлял, что и как ответить, не знал, какие слова могут обидеть Лу Ханя, а какие ― выразить искреннюю благодарность. И, чёрт возьми, я не испытывал уверенности, что поступил правильно, позволив ему всё это провернуть. Быть может, он гей. Ладно, ничего страшного. Но я сам? Кто тогда я? И хочу ли я его?
Я не знал ответов на эти вопросы. И вообще сейчас не мог думать связно и логично. Даже просто ответить на вопрос о самочувствии… Глухой ступор. Физически мне было хорошо как никогда, но в мыслях царила сумятица, и я больше всего боялся, что Лу Хань это поймёт. Я быстро соображаю ― на сцене, за пределами сцены мне требуется время для адаптации. И сейчас я точно не готов отвечать на вопросы и принимать решения.
Он чуть отступил, освобождая мне путь к выходу.
― Буду ждать вас через день. В это же время, если вам удобно.
― Спасибо. Мастер Лу. ― Ответы у меня получались на зависть лаконичные и отрывистые.
― Хань.
Я как раз сделал шаг к двери и едва не споткнулся. Его явно позабавило изумление в моих глазах, он мягко улыбнулся и пояснил:
― Мне так удобнее, если вы будете называть меня просто по имени. Когда я слышу в свой адрес “мастер”, мне хочется оглянуться и проверить, не стоит ли за моей спиной мастер Чун.
Я оторопело кивнул и всё-таки поспешил убраться подальше, пока Хань ещё что-нибудь не отмочил. Мне и так хватило впечатлений на сегодня. Я даже промчался мимо стойки, позабыв о традиционном шоколадном коктейле. И забыл попрощаться с Чанёлем.
Новых сообщений от S не приходило. Жаль, ведь я уже привык получать дозу забавности ежедневно.
========== - 4 - ==========
- 4 -
Сначала я решил отменить следующий сеанс массажа, набрал номер Ханя, даже нажал кнопку вызова, но через миг вызов отменил. Это походило на бегство ― вот что пришло мне в голову. И это совершенно не в моём характере. Если убежать один раз, то там и второй, третий, десятый, пока однажды бегство не станет привычкой. Когда-то я это уже проходил и знал, что бороться с этим трудно. Мне бы не хотелось снова заниматься чем-то подобным, поэтому бегство отпадало сразу же.
Я прогнал пару раз несколько кусков танца без музыки, кое-что исправил и вернулся к мыслям о Лу Хане. Хане. Пожалуй, самым умным стал бы откровенный разговор с ним. Просто прийти на сеанс и с самого начала спросить, чем он руководствовался. Если это просто работа, и ему так нравится, то ладно. Достаточно будет воспринимать это как часть сеанса и не рассчитывать на что-то большее.
“Рассчитывать на что-то большее”, да? Я криво улыбнулся собственному отражению в зеркале и чуть сдвинул левую ступню, добившись лучшей устойчивости. То, что я вообще допускал подобную мысль ― о большем, говорило явно не в мою пользу. Но я никогда не пытался умалить красоту Ханя, оспорить или сделать вид, что её не существует. Хуже того, я порой представлял себя им, словно был им на самом деле или играл его роль, влезал в его шкуру. Интересно, что бы на это сказал психолог? Или меня отправили бы сразу к психиатру?
Поворот в замедлении, лёгкий наклон, шаг влево и медленно подтянуть правую ногу в испанском стиле. Сюда бы ещё шальной взгляд, но это позже, пока такой подвиг не в моих силах.
Так вот, если Хань сделал это только из профессионального интереса и пренебрежения моралью, что ж, я это приму и с этим смирюсь. Но что, если Бэкхён прав? Мало ли, в жизни всякое случается ― даже бред Бэкхёна порой сбывается. Что, если я в самом деле нравлюсь Ханю?
Ответа я не знал. Настолько не знал, что забыл о танце и просто остановился. Мне и так непросто с людьми во всех отношениях, что уж о симпатии говорить. Показывать эмоции на сцене легко, но в реальности это превращалось для меня в невыполнимую задачу. На сцене эмоции порождали музыка и танец, и эти эмоции принадлежали к конкретному временному отрезку. Я мог бы поклясться головой, что больше никогда в жизни не испытаю именно такого букета эмоций, поэтому не существовало ни одной причины, чтобы скрывать их от людей. Эти эмоции на самом деле принадлежали не мне, а тому образу, что я создавал в момент своего появления на сцене. Часть меня, но не весь я. Лишь одна из миллиона граней. И именно поэтому я никогда не испытывал боязни сцены, потому что недостаточно увидеть часть меня и узнать меня настоящего. Во мне таких кусочков из граней и образов гораздо больше, чем будет выходов на сцену, которые я смогу совершить за всю свою жизнь. Собрать их воедино и сложить мозаикой истинный портрет не сможет никто и никогда.
Хотя мне порой хотелось, чтобы у кого-нибудь получилось меня разгадать. На секунду всего лишь и очень редко, но такое желание иногда появлялось. И оно меня пугало.
Новых сообщений от S по-прежнему не приходило.
В нормальном состоянии и вне сцены я всегда оставался замкнутым, казался людям вокруг холодным и неприветливым, непроницаемым. Но так было лучше для всех. А при необходимости я всегда мог отыграть образ, который создал для камер и прессы. Когда знаешь, чего люди ждут и что им нравится, это так же просто изобразить, как щёлкнуть пальцами.
Главная проблема в случае с Ханем заключалась именно в том, что мне трудно было подпустить ближе к себе нового человека. Честно говоря, я вообще не умел этого делать и не представлял, как остальные решают подобные вопросы. Своих друзей я мог пересчитать по пальцам, и друзьями они стали сами по себе и без моего участия в процессе, как бы забавно это ни звучало. Бэкхён однажды сказал, что меня надо просто принимать таким, какой я есть. Что ж, он это умел, что бы это ни значило. Наверное, другие мои друзья умели тоже. Но я понятия не имел, способен ли на это Хань. Даже если я ему нравился ― мечтать не вредно ― буду ли я ему нравиться по-прежнему, когда он поймёт, как со мной трудно?
***
― Гляди, это твой двойник! ― Бэкхён потыкал в стекло, за которым лениво ползала черепаха. ― Наглядная демонстрация! Та-ра-ра-рам!
Он деловито вытянул руку над кромкой стекла и постучал кончиком пальца по панцирю. Черепаха немедленно убрала голову и конечности внутрь, превратившись в подобие булыжника.
― Не смешно.
― Вот именно! А выглядит мило, как считаешь?
Милым выглядел Бэкхён, потому что мне хотелось открутить ему голову, но рука не поднималась.
― Это твоя нормальная реакция на любого незнакомого человека и попытки стать к тебе ближе. Такое впечатление, будто ты носишь в себе невиданное сокровище и не собираешься никому его показывать. Попахивает высокомерием и самоуверенностью, верно?
― Ты действительно так думаешь?
― Неа, но только потому, что мне хватило терпения наблюдать за тобой и за твоими играми в прятки. И принимать это как данность. Ну и вообще, мне нравятся черепашки.
Что на это можно ответить? Я не представлял.
― И мне нравится сокровище, которое я всё-таки увидел, ― тихо добавил Бэкхён. ― Знаешь, часть меня хочет, чтобы ты был более открытым и простым, умел подстраиваться под окружающих, но другая часть понимает, что это неправильно, ведь тогда ты станешь уже кем-то другим, а не тем Ким Чонином, которого я знаю. И ведь я всё-таки сумел тебя разглядеть, значит, сможет и ещё кто-то.
Слабое утешение, но Бэкхён прав ― я не хотел ничего менять, меня и так всё устраивало. И меня никогда не смущало количество моих друзей, потому что не в количестве дело, а в качестве. С качеством был полный порядок.
***
Я пришёл на следующий сеанс ― за пятнадцать минут до начала, как и всегда. Улыбающийся Чанёль придвинул ко мне стакан и попытался пошутить в своём стиле. Я привычно ограничился кивком и слабым намёком на улыбку, обойдясь без слов. Чанёля хватило на пару попыток завязать беседу, после чего он переключился на другого клиента. Интересно, он тоже наблюдает и учится принимать меня таким, какой я есть, или банально подбирает ключ?
В назначенный срок меня пригласили в салон, где ждал Хань. Я хотел поговорить с ним сразу, но передумал и решил сначала сходить в душ. Разговор разговором, но сеанс вполне официален, как и отчётность. До чего бы мы ни договорились, и он, и я обязаны следовать порядку и расписанию. Мне бы не хотелось отнимать у него время или создавать ему проблемы на работе.
― Вы не против, если я тоже разденусь? С вами тяжело работать, не хочется потом возиться с промокшей от пота одеждой.
Этот человек определённо умел выбивать меня из колеи и вводить в состояние ступора. Из головы мгновенно вылетели все заготовки для разговора, когда он потянул вверх жёлтую футболку. Я вообще забыл напрочь, о чём собирался с ним разговаривать. Стоял себе столбом и пялился на него, разглядывая шею со спадавшими на неё мягкими завитками волос, плечи, спину, руки… и поражался тому, какой он светлый и аккуратный.
Внутренний голос ехидно сообщил, что не в моих привычках так пристально смотреть на парней, но тут же задушенно захрипел, когда я бесцеремонно скрутил его и отправил пинком в самый дальний угол сознания. Какая разница? Это просто красиво, а красота ― аксиома, которая не нуждается в пояснениях или доказательствах. Либо она есть, либо её нет.
Мне пришлось крепко ― до боли ― сжать кулаки, чтобы подавить почти непреодолимое желание прикоснуться к Ханю. Стараясь не смотреть больше в его сторону, я кое-как добрался до софы и неуклюже плюхнулся на неё, привычно растянулся на животе и уткнулся лбом в скрещенные руки.
К чёрту. Желание обладать красотой никого ещё не оправдывало, как и желание стать этой красотой хотя бы на пару секунд. Но меня пугала собственная одержимость, которую я вдруг осознал. Я смотрел на Ханя минуту назад и отчётливо понимал, что хочу забрать всё это себе вопреки здравому смыслу и всем существующим правилам. Потому что он был таким, каким мне, наверное, никогда не стать. Моей противоположностью? Возможно, но это неважно. Пускай в этом разбираются психологи вместе с психиатрами, если хотят. Куда больше меня заботили собственные желания, чем анализ причинно-следственных связей и метаморфоз восприятия.
Сейчас я видел в нём себя. Того себя, каким мне хотелось бы стать когда-нибудь. Я знал, что это совсем не идеальное отражение моих стремлений, да и не отражение вовсе, потому что Хань ― это другой человек с собственными мечтами и характером, но это сходство и совпадения… Мне никогда не попадалось ничего подобного, ничего, что настолько точно отражало бы мою мечту.
Боль от уверенного прикосновения немного меня отрезвила. Проклятый массаж, о котором я успел забыть. Всё правильно, я же тут только ради этого. Вроде как. И Хань сейчас сражался с моими окончательно одеревеневшими мышцами. Причём в их твёрдости были виноваты не только нагрузки, но и те мысли, что кишмя кишели в моей голове.
Шумный вздох и лёгкое прикосновение к плечу.
― Кажется, сегодня опять нужно начать с другой стороны, ― пробормотал Хань.
Нет уж, сегодня с другой стороны начинать точно не стоило. Я же не смогу смотреть на него, когда он остался без защиты в виде бесформенной и мешковатой одежды, прятавшей обычно его тело.
― Может, не нужно? ― спросил я, отчаянно стараясь совладать с тихой паникой.
― По-другому никак, ― отрезал Хань. И мне пришлось перевернуться на спину. Предсказателям следовало бы пересмотреть свои прогнозы по поводу конца света ― он уже настал. Даже беглого взгляда на Ханя в одном жёлтом полотенце на бёдрах хватило за глаза, чтобы ощутить подозрительную активность в районе полотенца собственного. Я не хотел этого, не думал об этом, но мои впечатления стремились показать себя во всей красе против моей воли.
Хань спрятал улыбку, закусив губу. Но я увидел эту улыбку, и это лишь усилило моё смущение.
Просто здорово! Ещё никогда я не оказывался в такой идиотской ситуации. Глупо притворяться, что всё в порядке, лучше уж честно признаться, что я ни черта не готов к сеансу массажа.
― Наверное, мне лучше уйти, ― сжав волю в кулак, подытожил я.
Хань повёл плечами и неожиданно поставил колено на софу. Через миг он сидел на мне, сжимая ногами мои бёдра.
― В этом нет необходимости. В большинстве случаев возбуждение является частью массажа. Это нормально и естественно. ― Пока он задумчиво рассказывал мне всё это, его пальцы легко перебирали мышцы у меня на правом боку. Приятно, но немного щекотно. ― В вашем конкретном случае это даже хорошо, поскольку тело постепенно обретает пластичность. Видите?
Ни черта я не видел, кроме него. И перестал что-либо воспринимать, потому что ощущал лёгкое ненавязчивое трение о его тело сквозь сомнительную преграду в виде полотенца. А он вёл себя так, словно ничего странного не происходит. Как будто вообще не чувствовал чужой стояк в опасной близости от своей задницы. Ему наплевать? Или он жаждет огрести кучу неприятностей на свою пятую точку? Или ему нравится?