Аплодисменты, крики из зала, конфетти, поздравления, цветы, мягкие игрушки, потёкший грим и пот на коже ― это уже ничего не значило и ускользало от внимания. Всё сливалось в пёстрый ком перед глазами, и хотелось просто поскорее убраться со сцены, чтобы замедлить биение сердца и прийти в себя. Гримёрка, тесный салон машины, душ ― и спать без задних ног. Хорошо, что сегодня больше никуда не надо, как и завтра. Хотя нет. Завтра на сеанс, но это я как-нибудь переживу.
“Смотреть на тебя, когда ты на сцене, ― это самая жестокая пытка. Смотреть и знать, что нельзя прикоснуться. Ты как затмение или проклятие. Ненавижу тебя. S”. Достаточно не смотреть, но “затмение” и “проклятие” ― это слишком уж лестные для меня слова. Я намного проще.
***
Чанёль молча вручил мне коктейль и настороженно кивнул, я ответил ему обычным приветствием и занялся стаканом. В конце концов, сюда я приходил именно из-за коктейля, только из-за него.
В полумраке зала чего-то ждали разные люди, как и всегда. И я нашёл взглядом “лисицу”. Минсок, кажется. Он задумчиво смотрел на кофе в чашке перед ним и лениво помешивал ложкой.
Я закончил с коктейлем вовремя и проделал до боли знакомый путь в салон, где меня ждал мастер Чун. Раздеться, принять душ, разрядиться, завернуться в полотенце и растянуться на софе. Так даже лучше.
Я больше не его, а Хань моим не был никогда.
― Сегодня уже лучше, ― довольно пробормотал мастер, страдая над моими мышцами. Ещё бы, я усвоил урок Ханя и уяснил, что лечить меня лучше всего сексом. Конечно, быстрая разрядка в душе не шла ни в какое сравнение с тем, что мог дать мне Хань, но всё же. Как вариант, ведь заменить Ханя мне было некем, даже если бы я этого захотел.
Я по-прежнему приходил на сеансы по расписанию, но Ханя с того самого дня не видел ни разу. Спросить о нём у Чанёля что-то мешало, да и зачем? Если бы Хань пожелал сказать мне что-то или объяснить, он мог сделать это по телефону. Мой номер у него был. Но вряд ли он этого хотел, если вспомнить, что я услышал тем поздним вечером накануне шоу. Для него я значил ровно столько же, сколько значила выигранная ставка в пари. Даже смешно от банальности и обыденности, ведь тысячу раз слышал истории о подобных спорах, но никогда не думал, что такое может произойти со мной.
Всё ещё больно.
“Надеюсь, тебе тоже хоть иногда бывает плохо. S”. Бывает, и намного чаще, чем ты думаешь, мой таинственный то ли поклонник, то ли наоборот…
========== - 6 - ==========
- 6 -
Я выскочил на крыльцо в мокрой от пота футболке и поёжился от холода. Чанёль торчал на верхней ступеньке и пытался стряхнуть с ботинка прилипший комок снега. Внезапно.
― Привет! ― Он вскинул голову и неловко улыбнулся. ― Минутка есть? Нужно поговорить.
― Есть, но лучше зайти внутрь. ― Я подёргал футболку, демонстрируя, что слишком разгорячён для дальнейшего пребывания на свежем воздухе. Охранник пропустил Чанёля по моей просьбе, и я потащил внезапного визитёра в кафе. Всё равно собирался прерваться и выпить что-нибудь. Хотя бы тот же шоколадный коктейль, правда, в кафе его делали не так хорошо, как умел Чанёль.
Мы сели в углу. Я потягивал коктейль, а Чанёль вертел в руках стакан с соком.
― Даже не знаю, с чего начать, ― признался он наконец. Я промолчал, потому что понятия не имел, что он собирался мне говорить и зачем. ― С тобой всегда так трудно? Ты похож на свой любимый коктейль ― какао, мороженое и измельчённый лёд, только всё это взбить забыли. Для мягкости и придания нормальной температуры.
Не знал, что мы с ним перешли на “ты”, хотя кого это волнует?
― С ним вовсе не трудно, ― недовольно проворчал Бэкхён, остановившись у нашего столика. На шее у него висело полотенце, а футболка была такой же мокрой, как у меня. ― К нему просто надо привыкнуть. Он мастерски слушает, в отличие от некоторых. Болтать ― не по его части. Хотя он умеет. Просто не хочет. Потому что ленивый и зараза.
Бэкхёна совершенно не смущала противоречивость его высказываний, впрочем, я вообще не представлял, что в силах его смутить.
― Можно мне тут прикорнуть и побыть переводчиком или лучше пойти погулять, пока вы секретничаете?
Мы вместе с Чанёлем ошарашенно уставились на Бэкхёна, а тот немедленно расценил молчание как знак согласия и плюхнулся на стул рядом со мной.
― Перевожу: начни с того, с чего тебе удобнее начать, ― тут же заявил Бэкхён Чанёлю, продемонстрировав свои навыки в искусстве подслушивания.
― Э… Ладно. ― Чанёль быстро пришёл в себя, что радовало. ― Насколько ты злопамятный?
Я едва не захлебнулся коктейлем, получив в лоб такой вопрос. Бэкхён заботливо похлопал меня по спине и “перевёл” от души:
― Как слон. Нет, как стадо слонов. До смерти не забудет. А если серьёзно, то я не помню, чтобы он таил зло. Чонин, ты таишь зло?
― Разве только на тебя, ― смахнув сладкие капли с подбородка, мрачно отозвался я.
― Ясно. ― Чанёль сплёл пальцы, вздохнул и уточнил: ― У вас ведь через неделю проект, так?
― Какой проект? ― не понял я. Зато понял Бэкхён.
― Конкурсный набор трейни из-за рубежа? Если этот, то мы не участвуем, мы только в жюри будем.
― Вот именно. ― Чанёль помрачнел и не обратил внимания, что его стакан с соком откочевал к Бэкхёну.
Я честно признался, что совершенно не в курсе расписания на неделю вперёд и ничего по этому вопросу не знаю, значит, и помочь чем-то вряд ли смогу. К тому же, участие в судействе лишало меня любой возможности чем-то помочь. Судьям полагалось просто прийти на просмотр и оценить выступление каждого конкурсанта по достоинству.
― Вот именно, ― повторил Чанёль всё ту же фразу, как игрушка с механическим заводом. ― Ты помнишь Ханя?
Забыть Ханя ― это то же самое, что забыть себя, но на миг возникло глупое желание сказать “нет”. Только это было бы слишком мелочно и подло, а назвать меня мелочным или подлым не мог никто при всём желании, поэтому я кивнул.
― Понимаешь, он… он там будет, а тут в списках жюри твоё имя… и…
― И первым, о чём он подумал, стало “он мне всё припомнит”? ― легко догадался я. Прекрасно, оказывается, бывает ещё хуже, чем просто больно. Казалось бы, уж Хань-то должен знать, что я никогда не смешиваю личное с посторонними вещами, но нет.
― Понимаешь, просто… ― Чанёль смешался и опять уткнулся взглядом в стол.
― Странно, что он послал тебя вместо того, чтобы прийти самому. Можешь сказать ему, что у него получилось.
― Получилось? Что получилось?
― Он поймёт, не волнуйся.
Я встал из-за стола и ушёл, не оглядываясь. Продолжать этот разговор было выше моих сил.
“Тебя когда-нибудь унижали и оскорбляли прилюдно? S”. Только что, мой преданный аноним, ровно минуту назад, но ты об этом вряд ли узнаешь.
***
Бэкхён пытался рассмешить меня с самого утра. Не то чтобы зря пытался, просто я не ждал от этого дня ничего хорошего. И почти неделю он изводил меня вопросами о Хане и Чанёле. Пришлось схематично набросать ему суть, избегая упоминания обо всём, что было. Я не стал рассказывать ему, что именно связывало меня и Ханя, лишь о каком-то туманном споре, где я оказался ставкой. И о том, что Хань спор выиграл, а я случайно узнал об этом. Не знаю, поверил ли Бэкхён в ту муть, что я наплёл, но какие-то выводы для себя он сделал точно. Заодно вспомнил, что видел Ханя.
― Странно, по-моему, ты ему очень нравился, ― вот и всё, что он сказал.
Нравился. В постели. Но не за её пределами. Хань вообще не знал, какой я вне стен салона и не особенно интересовался. Точка. Взять и забыть, только не получалось.
Я не стал просматривать расписание выступлений, просто уточнил, что их будет пятнадцать. Некоторые конкурсанты делали вокально-танцевальную программу на три минуты, другие делали отдельно вокальное и отдельно танцевальное выступления, каждое ― полторы минуты. Три на пятнадцать ― сорок пять, но на самом деле это заняло бы час или полтора часа по времени. Из пятнадцати требовалось пропустить трёх кандидатов. Бэкхёну приходилось комментировать вокальные данные кандидатов, а мне ― танцевальные. Помимо судейства, разумеется.
Лу Ханя объявили седьмым номером. Когда он вышел на сцену, я не смог смотреть куда-то ещё, лишь на него. Он исхудал, а волосы заметно отросли, но он ничуть не потерял в красоте. С гримом на лице и в цветной одежде он казался ещё ярче. И он улыбнулся. Эта улыбка, кажется, что-то сломала во мне. Я помнил все оттенки его улыбки так отчётливо, словно видел его только вчера.
Хань начал с вокального выступления, и я лишний раз убедился, насколько чудесный у него голос. Потом он перешёл к танцевальному номеру. Хань не боялся сложных движений, но избегал сложных связок и переходов, из-за этого его выступление казалось несколько односторонним. Казалось мне, за прочих судей я бы не поручился. Ещё я заметил, что он не до конца наполняет движения эмоциями, слишком рано завершает их, но этого вот уж точно не заметил никто, кроме меня, потому что такому даже не учат обычно. Точнее, учат, но в слишком общих и расплывчатых формулировках. Чтобы видеть это и уметь использовать, надо оттачивать каждое движение перед зеркалами сутками. А ещё многие трейни ― и не только ― не знают, что завершить движение можно тоже не одним способом и даже не двумя, поэтому не стоило удивляться, что они заканчивали каждый элемент совершенно одинаковой статикой. Хань ― в том числе.
После его выступления у меня не возникло сомнений в том, что он сам предпочитает вокал, но я видел его потенциал и в том, что касалось танцев. Перегруженная хореография ― это минус, но он и не стремился стать хореографом, а исполнять профессионально поставленные танцы он точно сможет.
Я прислушался к тихим разговорам прочих судей.
― Возраст…
― Но он не выглядит на свой возраст.
― И акцент не заметен, когда поёт. Что скажете?
― Господин Кай выглядит старше, чем он, а ведь…
Спасибо, я бесконечно признателен за столь сомнительный комплимент.
― Танец немного однообразен, да? Господин Кай, как вы думаете?
― Не столько однообразен, сколько акцентирован. Кандидат постарался показать всё, на что способен в этой области. Из первой семёрки пока именно его потенциал самый высокий.
Дальше пошло лучше, потому что я уже не испытывал недавнего напряжения и не изводился в ожидании. Отбор прошли Лу Хань, Чжан Исин и Хуан Цзытао.
И я надеялся, что этим всё и закончится, но мои надежды не оправдались.
“Ты действительно талантлив, только поэтому я никогда не обвиняю тебя в том, что ты спал с кем-нибудь ради своего положения в агентстве. S”. Без комментариев, аноним, это слишком глупо и избито для тебя, ведь ты всегда был намного оригинальнее. Или нервишки пошаливают после кучи проигнорированных сообщений?
***
Когда мне сообщили, что я должен принять участие в квалификационном проекте и курировать группу трейни в качестве старшего коллеги и наставника, я был близок к тому, чтобы всё бросить и удрать в Антарктику. Особенно потому, что в состав группы входил Хань. Я мог попросить другую группу, мог даже вовсе отказаться от этого, сославшись на что-нибудь, но не стал этого делать. Потому что можно сбежать раз, другой, десятый, но однажды это станет привычкой, и я это уже проходил. Если Хань останется в агентстве, мне придётся пересекаться с ним так или иначе, поэтому бегство ничего не давало всё равно.
Утром я заявился на их репетицию, чтобы посмотреть, что они вообще готовят. Пришёл рано, но застал их уже в процессе подготовки общего выступления. Они были настолько поглощены грядущим выступлением, что даже не заметили меня. Я тихо забрался на подоконник с ногами, обхватил ладонями чашку с горячим шоколадом и принялся наблюдать.
Как я понял из их разговоров, они планировали сделать общее выступление на чужую песню, выступление вокалистов, выступление танцоров и закрывающее общее выступление на песню собственную. Открывающей они выбрали песню SHINee под названием Everybody. Губа не дура, конечно, но я сомневался, что они потянут хореографию. Потянут, если немного переделать кое-что. На этом они не остановились и переключились на песню собственную. Как я понял, её сочинил Исин, а аранжировку сделал Хань. Песня получилась довольно грустная, но с бодрым ритмом, в целом ― неплохо. Хореографию пытались ставить сразу Исин и Хань, и вот тут мне хотелось испариться и где-нибудь тихо умереть, лишь бы не слышать град убийственных идей и не видеть сомнительных приёмов для эффектности.
Я выдержал почти двадцать минут этого безумия, после чего слез с подоконника, оставив там чашку, и подошёл к Исину. Почувствовав прикосновение к плечу, он оглянулся и удивлённо заморгал.
― Включи плеер, трек с твоей песней.
Я жестом велел остальным сдвинуться в сторону и освободить место, потом стоял, прикрыв глаза, и слушал. Когда трек закончился, попросил поставить на повтор и начал танцевать. В зеркало не смотрел, пока в этом не было нужды.
Эффектность? Эффектность в танцах достигалась не за счёт сложных движений или опасных трюков. Эта не та эффектность, которая могла бы подчеркнуть красоту музыки. Подобная эффектность рассчитана только на то, чтобы показать крутизну танцора ― и только. И все участники группы просто не справились бы, лишь единицы из них. В выступлении с песней и для группы танец следовало прежде всего увязывать именно с песней, с её смыслом и эмоциями. Всё прочее ― шелуха. И только тогда, когда песня и танец вместе превращались в единое целое, в гармонию, выступление становилось успешным и запоминающимся.
― Как вы… ― тихо пробормотал кто-то, когда я закончил вместе с последними аккордами.
― Прежде чем думать о сложно и просто, следует думать о том, что несёт в себе песня. ― Брякнув умные слова, я вернулся на подоконник и уделил внимание остаткам горячего шоколада, чтобы отделаться от преследующего меня внимательного взгляда Ханя.
Исин что-то там даже запомнил из моей импровизации и взял на вооружение, после чего они вновь вернулись к номерам вокалистов и танцоров. Хань участвовал сразу в двух номерах и как вокалист, и как танцор. И танцевальный номер он исполнял вместе с Исином. Они выбрали Run & Gun. Наверное, мне следовало почувствовать себя польщённым, но компания Ханя к этому не располагала. Исин исполнял партию Сэхуна, а Ханю досталась моя партия. Не знаю, стоило мне плакать или за голову хвататься.
Исин закончил раньше, накладки у него почти не случались. Вскоре в танцзале остались только мы с Ханем. Плеер заело на Run & Gun, а Хань продолжал ошибаться с завидным постоянством. Сначала я тоже хотел уйти, но не смог. Нельзя куратору бросать своих подопечных, особенно если у них такие трудности.
― Ну что?! ― Хань не выдержал первым, хотя в том была моя вина ― я задумался и улыбнулся собственным воспоминаниям, а он, вероятно, записал это на свой счёт. Он вообще любил записывать всё на свой счёт без всяких на то оснований.
― Невесело так стараться, когда у тебя ничего не получается, да?
Он промолчал. Стоял перед зеркалами, сверлил упрямым взглядом моё отражение и тяжело дышал. Плеер щёлкнул ― и музыка зазвучала опять.
Я соскользнул с подоконника, подошёл к Ханю и начал прямо с нужного движения. Вместо того чтобы повторять, он пялился на моё отражение. Если надеялся, что я собьюсь под его пристальным взглядом, то напрасно. Я не собирался сбиваться. Любой танец, который мне хоть однажды доводилось исполнять на сцене или в танцзале, отпечатывался внутри меня, был выгравирован где-то внутри моих мышц, словно алгоритм. Даже если на сцене случалось нечто непредвиденное, я не сбивался и не останавливался, я импровизировал, исправляя и скрадывая сбой, и вновь вливаясь в нужное русло без особого труда. Ведь это танец, а я всегда жил движением. Кто-то, разбуженный средь ночи, мог тараторить таблицу умножения, кто-то знал наизусть таблицу Менделеева, кто-то читал стихи, а я танцевал. Танцевать и дышать ― синонимы для меня. И чем скорее Хань это поймёт, тем лучше, потому что я не собирался смеяться над ним или изводить его. Я любил танцевать, поэтому его ошибки были столь же болезненными для меня, как и для него.