Коробка с угольными карандашами - "Ie-rey" 2 стр.


☆☆☆

Хань проснулся за полчаса до рассвета и неохотно приоткрыл глаза, чтобы оценить густоту сумерек за окном. Не смог, потому что наткнулся взглядом на странного гостя. Тот лежал на его кровати, вытянувшись на животе и сложив руки перед собой. И смотрел на Ханя в упор.

Хань не отшатнулся исключительно потому, что незнакомец не двигался, словно не желал напугать его. Разумно, потому что пугали одни только глаза. Вроде бы обычные, тёмные, но что-то с ними было не так. И Хань никак не мог поймать эту ускользающую деталь, чтобы понять, в чём тут дело.

― Странно, что ты художник, ― пробормотал гость.

― И что в этом странного? ― Хань сердито сел, скомкал простыни и прижал к себе. И принялся без стеснения разглядывать смуглого гостя. Стоило воспользоваться случаем, ведь гость не носил одежду. Пока что. И Хань не стеснялся просто потому, что тот поцелуй накануне… после такого уже казалось, что у них всё случилось. Всё, что только могло случиться.

― Тебя легче представить моделью для картины, чем её творцом, ― с лёгкой улыбкой пояснил гость и лениво перевернулся на спину, отметил, что за окном стало светлее, и помрачнел.

― Всё-таки… как тебя зовут?

Гость сел на кровати, повернул голову и посмотрел на Ханя своими странными глазами.

― Ты можешь называть меня… Каем. ― Потом он просто исчез. В тот самый миг, когда первый робкий луч солнца коснулся места на кровати, где он сидел.

И Хань отчётливо подумал вдруг, что это исчезла пришедшая за ним смерть.

Смерть ушла.

На время.

☆☆☆

Хань целый день провёл у натянутого на раму холста. Весь перепачкался, сделал много, но результат ему опять не нравился.

Кай появился на закате. Возник из ниоткуда за спиной Ханя, едва последние лучи солнца покинули студию. Обнажённое смуглое тело, тёмные волосы свешивались до самых глаз, полные губы красивого рисунка и резкие черты лица. Простой и строгий облик. Хань нарисовал бы его с лёгкостью. Ничего особенного, если не считать его мистическую теневую природу и загадочную странность с глазами.

― Опять паршиво вышло, да? Композиция, как и задумка, хороши, но только посмотри на это жуткое воплощение… Мне кажется, я здорово потерял в технике. Может, попробовать сфумато? ― Хань повернулся к Каю и только тогда заметил, что всё это время Кай не сводил с него глаз ― картина Кая словно вовсе не интересовала. ― Что?

― Ничего. ― Едва заметная улыбка на сочных губах и опущенные ресницы, за которыми уже ничего не различить. И знакомый поцелуй ― сначала сухой, потом ― затягивающий. Хань широко распахнул глаза, изо всех сил сопротивляясь удовольствию и волнам экстаза, поднимавшимся словно из самой глубины его сущности.

И он это увидел.

Увидел прижатую к холсту правую ладонь Кая, увидел тёмно-фиолетовые туманные ленты-змейки ― они оплетали руку Кая и убегали к картине, терялись в ней, оживляли, меняли, превращали в то, что Хань держал в голове, когда работал над ней. Кай как будто нашёл в памяти Ханя этот образ и сейчас вытягивал из него как воспоминания, так и все чувства, что Хань вложил в этот образ. Кай воровал его фантазии и увековечивал их в холсте.

Мощный оргазм, подкашивающиеся от сокрушительной слабости ноги, разорванный поцелуй и новый шедевр, ограниченный рабочей простой рамой из тонких сосновых планок. Хань заглянул глубоко в тёмные глаза Кая и различил там вертикальные зрачки.

― Кто ты?

― Никто.

― Ты… ты убьёшь меня?

― Хорошо, что ты такой умный и не истеришь понапрасну. Я должен. Всякий раз, когда ты будешь использовать это… ― Карандаш перед глазами. ― Всякий раз часть тебя будет уходить в картину. Ну и мне будут перепадать кое-какие крохи.

― Пока ничего не останется? ― догадался о продолжении Хань и обхватил ладонью карандаш.

Кай молча кивнул, разглядывая его губы. Осторожное прикосновение ― кончиком пальца.

― Тебе стоило стать моделью, а не художником, ― с заметным сожалением произнёс Кай.

― У меня ведь уже есть две картины. Можно остановиться на них. Пока.

Кай покачал головой.

― Ты ведь хочешь писать картины, я прав? Это ― твоя страсть и твоё искреннее желание. Ты любишь свои картины, поэтому я могу делать это ― одевать образы на холсте в твою любовь.

― Без этих проклятых карандашей я всё равно не могу. Я ничего не могу, какой же я тогда художник? ― Хань аккуратно сложил карандаши в коробку и закрыл её.

― Ты можешь.

― Не могу!

― Можешь. Тебе просто…

Хань резко обернулся и устремил взгляд на Кая. Он ждал продолжения.

― Тебе просто нужно рисовать для кого-то, вот и всё. Ты можешь рисовать… для меня.

Да уж, рисовать для потустороннего незнакомца, который собирался его убить… такого с Ханем точно не случалось никогда. Возможно, это случалось с Сэхуном. И стало вдруг неприятно от мысли, что Кай целовал Сэхуна точно так же, как недавно Ханя.

― Ты и Сэхун…

― Нет. ― Быстрая улыбка на полных губах и задорный огонёк в глазах под длинной чёлкой. ― Я бы сейчас был с ним, если бы да. Не с тобой.

― Почему же ты именно со мной? ― Хань отвернулся и старательно принялся наводить порядок, лишь бы только занять себя чем-нибудь и не смотреть на Кая, не чувствовать ответный взгляд на себе.

Но, если честно, ему казалось, что Кай смотрел на него всегда. Постоянно. Всё время. Каждую секунду. И смотрел так… Демон, которому положено убивать, не должен так смотреть на будущую жертву. Ему вообще вот так, как Кай, смотреть не полагается.

― Ты в самом деле демон? ― едва слышно уточнил Хань и повертел в руках тюбик с краской.

― Таких, как я, люди называют и так. Я Душелов.

― То есть, ты из меня душу высасываешь… этими… ну…

― Что-то вроде. ― Кай подал ему другой тюбик, что Хань неосторожным движением сбросил с подставки.

― А этот… пост-эффект…

― А, ну да. Это как секс, только круче, да? Ещё круче, если выпить душу всю сразу ― за один глоток… Гм. То есть, поцелуй.

― Хочешь сказать, если ты выпьешь мою душу сразу, я практически умру от сокрушительного оргазма и в полном восторге от происходящего? ― развеселился Хань.

― Именно, ― громко щёлкнув пальцами, подтвердил Кай с широкой улыбкой. ― Ты ведь не боишься же, да?

Хань осторожно положил тюбики рядом друг с другом, провёл ладонью по полированной деревянной поверхности и оглянулся. Встретил вопросительный взгляд Кая и сглотнул.

― Боюсь вообще-то, ― тихо признался. ― Как-то не думал, что у меня осталось совсем мало времени.

Неожиданно Кай шагнул к нему вплотную, невесомо тронул плечи, заставив выпрямиться, и кончиками пальцев коснулся подбородка, приподнял голову Ханя и пристально посмотрел в глаза.

― Я увеличу срок настолько, насколько это возможно. Только помни ― время смерти ты выбираешь сам, а я лишь исполняю условия сделки.

― Разве я заключал сделку? ― слабым голосом уточнил Хань, старательно пытавшийся не замечать нежность прикосновения Кая.

― Да. Первое согласие ― принять дар. Второе и последнее ― коснуться карандашом холста или бумаги. Твои шедевры будут бессмертными, но за это надо платить точно так же, как за всё в этой жизни и в этом мире.

― За всё… вот уж действительно… ― Хань решительно отвёл руку Кая от собственного подбородка. Не потому, что было неприятно, а как раз наоборот. Он не мог думать, ощущая эту едва заметную, но такую тёплую ласку. И от кого? От демона…

― Ну… платить не нужно только за любовь. Так говорят. Потому что любовь бесценна. Но об этом смертному полагается знать больше, чем мне… ― Последние слова донеслись уже из тёмного угла.

Кай вновь исчез, едва ночная тьма раскинула над миром своё одеяло.

☆☆☆

― Почему со мной именно ты? ― рискнул повторить однажды оставшийся без ответа вопрос Хань. Он сидел перед холстом, привычно уже не смотрел на Кая и рисовал пальцами, время от времени растирая на кончиках порошок для рисования.

Не смотрел на Кая потому, что не хотел встречать его взгляд. Вертикальные зрачки его больше не пугали, но смущало то, как именно смотрел на него Кай. Впечатления Хань не мог выразить словами, сколько ни пытался. А если бы он нарисовал свои ощущения, это был бы шторм в яркий солнечный день.

― Какое это имеет значение?

― Наверное, никакого. Для всех прочих. Но я хотел бы знать причину. Вряд ли это был случайный выбор или бескомпромиссный приказ, если судить по всему, что ты рассказывал. Ты сам выбирал, ведь так? Тогда почему именно я?

― Потому что именно ты, ― едва слышно отозвался после непозволительно долгой паузы Кай и исчез в тенях. Нет, сбежал! Просто сбежал.

Хань понурился, тяжело вздохнул, потыкал пальцем в горку синего порошка и провёл жирную тёмную линию по белому.

Кай прав ― Хань не мог не рисовать. Но если он снова будет рисовать так, как прежде, ему не потребуется больше прибегать к помощи демона. Так ведь? Это же возможно? И Хань рисовал сутками снова и опять, перебирал наброски, составлял новые композиции для масштабных полотен. Иногда результат ему нравился, но очень редко. Гораздо чаще Хань испытывал разочарование.

Поздним вечером он долго сидел у холста и смотрел в одну точку, а потом понял наконец, чего он хочет.

― Сегодня ты мало работал, да? ― подметил появившийся с убегающим за горизонт последним солнечным лучом Кай.

― Неважно. Кай?

― Что?

― Я хочу нарисовать тебя.

― Зачем? ― с искренним недоумением спросил изрядно озадаченный Кай. ― Рисуй других людей.

― Я не хочу других, я хочу тебя. Да и где я найду второго такого с этой вот кожей. ― Хань бесцеремонно потрогал пальцем смуглую кожу на плече Кая. Тот отступил на шаг в сторону и посмотрел мрачно из-под нахмуренных бровей.

― Это плохая идея.

― Почему? Я просто тебя нарисую и…

― Нет.

― Но почему?

― Я не хочу. ― Тон Кая не оставлял сомнений в том, что отказ твёрдый и окончательный.

Хань поразмыслил и решил схитрить.

― А при каких условиях ты бы согласился? Вряд ли правила запрещают тебе позировать. Ты же демон, кто тебя узнает на картине? Другие демоны, что ли? Им есть до этого дело? А на людей тебе самому наплевать, так ведь?

― Я просто не хочу, ― покачал головой Кай.

― Почему?

― Потому что.

― Это не причина.

― Я не обязан объяснять причины моих поступков. Я обязан лишь выпить тебя досуха, когда придёт твой срок, ― отрезал Кай и растворился в тенях, поставив в этой беседе жирную точку.

☆☆☆

На выставку Хань потрудился пригласить и Сэхуна. Не только из вежливости, но и потому, что Хань беспокоился. В прошлую их встречу Сэхун выглядел осунувшимся, теперь же осунувшимся и измученным выглядел Хань, хотя расплатился с демоном лишь за две картины.

Вопреки его опасениям Сэхун явно чувствовал себя гораздо лучше.

― Я думал, ты из студии не вылезаешь…

― Я не ты, хён, ― скупо улыбнулся Сэхун, ― я больше не пишу. Пока что. У меня достаточно денег, чтобы жить в собственное удовольствие.

― Ты… не пишешь больше? ― потрясённо выдохнул Хань, глядя на Сэхуна с недоверием. Он подумать не мог, что Сэхун бросит однажды живопись, ведь тот всегда казался таким же увлечённым, как и Хань.

― Наверное, это было твоё влияние. ― Сэхун пожал плечами и взял бокал с подноса, пригубил. ― Когда мы оказывались далеко друг от друга, я начинал интересоваться иными вещами и забывать о живописи.

― Но в Академию ты же поступил без меня. Как я мог повлиять на тебя? И до встречи со мной ты был талантливым и увлечённым… Ты же любил писать картины так же сильно…

― Значит, раньше я платил за них меньше, ― резко одёрнул его Сэхун. ― Давай не будем говорить об этом? Поговорим о тебе. Я вижу, ты снова пишешь. Как раньше?

― Почти.

― А выглядишь ты по-прежнему паршиво. Спал бы ты побольше, хён. Или не с кем?

― Не твоё дело.

Сэхун понимающе улыбнулся и, наклонив голову и понизив голос, проронил:

― Понадобится посильная помощь ― только скажи.

Пара интервью, пара бокалов вина ― и Хань всё-таки оказался в перекрытом крыле, где были пустые залы и подсобки. Ни его, ни Сэхуна не хватило бы на путь от выставочного комплекса до мотеля. Насчёт Сэхуна Хань ничего не знал, но сам он слишком долго обходился собственными руками, чтобы терять эту возможность спустить пар и высвободить накопившееся напряжение.

Они жадно целовались и стаскивали друг с друга пиджаки в помещении, отведённом под реставрационную студию. Часть оборудования уже установили, поэтому продолжать именно тут было опасно ― оборудование дорогое.

Сэхун нашарил за спиной ручку, нажал и распахнул дверь в уборную. Зеркало на стене, три раковины в ряд, две кабинки и плитка под малахит на стенах.

Хань вцепился в воротник, заставил Сэхуна наклонить голову ниже, яростно впился в губы и запустил руку в карман чужих брюк, чтобы нашарить блестящий квадратик.

Не успел.

Ханя с силой отшвырнуло к стене, а Сэхуна ― к раковинам. Сэхун не удержался на ногах и упал, затем прижал пальцы к разбитой губе.

Дверь широко распахнули, после чего отлично знакомый Ханю низкий голос коротко, но веско велел Сэхуну:

― Вон отсюда.

Этот голос едва заметно дрожал, как и сам Кай. Пальцы, которыми он стискивал ручку двери, побелели от напряжения.

Сэхун хотел что-то сказать, но внезапно передумал, взглянув в зеркало. Он торопливо принял вертикальное положение и вымелся из туалета, аккуратно притворив за собой дверь. К двери Кай и прислонился спиной, испустив тяжёлый вздох.

Хань возмущённо пялился на Кая и пытался обрести дар речи. Это не помешало ему испытать чувство облегчения ― Кай озаботился найти одежду в виде простых тёмных брюк и белой рубашки, хотя прежде не считал нужным утомлять себя подобными мелочами и расхаживал обнажённым.

― Какого чёрта? ― наконец смог выдать Хань. Тело уже не горело, но неутолённое и подогретое возбуждение напоминало о себе неприятными ощущениями, почти болью.

Кай молча повернулся к двери лицом, взялся за ручку, но вдруг прислонился лбом к деревянной панели и закрыл глаза.

― Кажется… в таких случаях люди говорят «прости», ― пробормотал он. ― Прости.

― Что?

― Прости, ― чуть громче повторил Кай. ― Твоё тело давно никто не зажигал, да? Я знаю, но…

Хань просто молча ждал, стиснув кулаки.

― Я так не могу, ― едва слышно договорил Кай, вновь повернулся спиной к двери и съехал по ней вниз, сел на полу и сложил руки на коленях, правда, через минуту он закрыл ладонями лицо, а кончиками пальцев вцепился в собственные взлохмаченные тёмные волосы.

Хань одновременно и понимал, и не понимал, что именно происходило с Каем. Было бы странно не догадываться ни о чём, если он постоянно замечал на себе пристальные взгляды Кая. Но Хань просто не мог в это поверить ― сам ведь видел, как Кай терялся в тенях, появлялся из ниоткуда и уходил в никуда. Значит, точно демон. А демон… Демон ― это не человек.

― Ты испортил мне ночь, ― в итоге заявил Хань, наклонился к Каю и тронул за плечо. ― Вставай уже и…

Кай крепко сжал его запястья, дёрнул к себе и опалил поцелуем шею, поймал губами мочку левого уха и тронул кончиком языка маленькую серьгу. Горячо и сладко ― до дрожи.

― Пусти… ― Хань сам прекрасно расслышал, насколько неубедительно прозвучала эта просьба. Он не хотел, чтобы его отпускали. Он всё ещё хотел огня, а Кай ничем не хуже Сэхуна, даже лучше, потому что Ханя и Кая не связывало странное и запутанное прошлое, перечёркнутое в один из серых дней и порой восстающее из могилы по вине то Сэхуна, то Ханя. Мертвецам место в земле, и Ханю давно следовало порвать с Сэхуном и запретить даже такие пустые отношения. Просто секс ― и ничего больше, но только не с Сэхуном. Раньше не было выбора, но сейчас ― есть.

Конечно, демона трудно назвать равноценной заменой, но чего Ханю бояться? Кай рано или поздно выпьет его душу ― уже всё равно.

Кай поймал руки Ханя и заскользил губами по тонкой светлой коже, как будто повторяя голубой узор вен. Раскрытая ладонь и мягкий поцелуй у основания, почти на самом запястье. Хань зажмурился и предположил, что Кай сейчас губами отчётливо ощущает его пульс, знает, как сильно и быстро бьётся его сердце.

Кай избавлял Ханя от одежды так, как обычно ребёнок разворачивает блестящий фантик, чтобы добраться до желанной шоколадной конфеты. Лёгкие и нежные движения, бег смуглых пальцев по шее, плечам, груди. Огладить, приласкать, одновременно упиваясь ощущениями.

Назад Дальше