— Пока мы здесь. Но когда мы окажемся на трассе, ты будешь думать иначе… — Чонин забрался на кровать, стянул с Ханя остатки одежды и склонился над ним, вжимая собой в матрас. Хань глухо застонал: узкие бёдра Чонина, обтянутые старыми кожаными брюками, тёрлись о его обнажённые бёдра, и это было просто невыносимо сексуально. Трение раздражало кожу и обостряло чувствительность до предела — мыслимого и немыслимого. Хань оплёл шею Чонина руками и притянул к себе сильнее, чтобы забраться пальцами под тонкую ткань тёмной кофты и провести подушечками по гладкой смуглой коже, спрятанной от его глаз доспехами из одежды, всё ещё остававшейся на Чонине.
После долгого поцелуя перевёл дух и шепнул:
— Хочу побыть сверху.
Чонин хмыкнул, но скатился с него и вытянулся на матрасе. Улёгся на спину, закинул руки за голову и сладко потянулся. Хань тут же вцепился в пояс кожаных брюк, повозился с молнией и провёл пальцами по напряжённому члену, повторяя рисунок из заметно проступивших вен, потрогал головку, наклонился и обвёл её кончиком языка, вскинул голову и довольно отметил прикрытые глаза Чонина и слабую улыбку на выразительных губах, чуть припухших от недавних поцелуев.
Хань перекинул ногу через узкие бёдра Чонина, сел на него, поёрзал с умыслом, сдвинулся немного, чтобы задрать кофту Чонина, потянуть вверх и опутать ею смуглые запястья. Чонин смотрел на него с удивительной безмятежностью и позволял связывать себя кофтой и ею же приматывать руки к изголовью кровати.
— Хочу, чтобы ты побыл немного у меня в плену, — выдохнул ему в губы Хань.
— Угу, тогда ты паршиво меня связал. Освободиться и сбежать ничего не стоит.
Хань легонько сжал ладонями смуглую шею, чтобы согнать с губ Чонина насмешливую улыбку.
— Неважно, потому что ты явно не собираешься сбегать.
— Пока что. Но если ты плохо позаботишься о моём удовольствии — сбегу непременно. — Чонин неожиданно запрокинул голову, продемонстрировав Ханю отчётливо проступившие гибкие мышцы, безупречные линии, изумительную ямочку меж ключицами и сами ключицы. Устоять было невозможно, да Хань и не собирался — припал губами к этому совершенству, целуя и проводя языком по тёмной коже, поглаживая пальцами и повторяя самыми кончиками каждую чёрточку.
Надолго, правда, Ханя не хватило. Он хотел большего, потому уверенно провёл рукой по груди Чонина, животу — до расстёгнутых брюк, чтобы вновь почувствовать в ладони горячую твёрдость, а после опуститься на неё, впуская в себя и замирая от чувства целостности, раскрашенного во все цвета удовольствия. Прижав ладони к животу Чонина, он сидел на нём, плотно прижимался ягодицами к сильным бёдрам и едва дышал, опасаясь пока что двигаться. Казалось, что движение просто убьёт его, что этого будет слишком много, так много, сколько нельзя вынести за раз.
— В отличие от тебя, я уж точно не мазохист, — хрипло позвал Чонин, — сделай что-нибудь, наконец, иначе…
— Ш-ш-ш… — Хань надёжнее упёрся ладонями в живот Чонина и медленно приподнялся. Крепкий ствол почти выскользнул из него. Хань поспешно опустился и зажмурился. Горячее меж ягодиц, растянутые мышцы входа, сладкая наполненность… Он тихо ахнул, когда Чонин резко вскинул бёдра и сильным толчком заполнил его собой до отказа, заставив тем самым двигаться и двигаться, чтобы удовольствие было постоянным, ни на миг не ослабевало…
Пожалуй, это в самом деле… слишком, но Ханю нравилось делать это вот так. Выбирать темп, глубину и частоту, водить пальцами по смуглому телу… словно… словно управлять болидом. Нравилось терять силы и падать, чтобы сильные руки его подхватывали и укладывали на простынях, чтобы гибкое горячее тело накрывало его, а движение внутри его тела становилось ещё более отчётливым и быстрым, чтобы его брали долго, но со вкусом, чтобы он метался под Чонином и хрипло шептал его имя, отдаваясь без остатка, сгорая вместе с Чонином и лишаясь всех сил разом. И засыпать после, будучи придавленным к влажным простыням приятной тяжестью…
И уже неважно, что через несколько часов всё будет иначе, а затем им придётся соревноваться на трассе и сражаться за победу.
— Всё равно выиграю… — едва слышно выдохнул Хань, блаженно прикрыв глаза.
— Попробуй, — отозвался Чонин и коварно оставил метку на шее под ухом губами. Метка дарила сладость удовольствия и лёгкую боль одновременно.
Чонин хотел приподняться и отодвинуться, но Хань крепче обхватил его руками.
— Не нужно. Останься так…
— Тебе будет неудобно.
— Мне чертовски удобно, — возразил Хань и закусил губу, продолжая чувствовать себя наполненным Чонином и не желая лишаться этого ощущения ни на миг. Для надёжности ещё и ногами обхватил, чтобы Чонин не вздумал выйти из него и ускользнуть. Потому что Ханю хотелось проснуться вместе с Чонином, а не в одиночестве. Интересно было попробовать…
Просто интересно, раз уж случай подвернулся.
Прим. авт.: Пожалуйста, не надо в ПБ исправлять “о его” на “об его”. В тексте всё правильно.
Памятное многим со школы правило гласит: предлог «о» употребляется перед согласным, «об» - перед гласным. Между тем есть нюанс: речь идет не о буквах, а о звуках. Так, к примеру, буква Е в начале слова обозначает два звука: согласный [j] (близкий по произношению к «й») и гласный [э].
Аналогичным образом буква Ю в начале слова представляет собой сочетание звуков [j] и [у], буква Я - [j] и [а]. То есть перед буквами Е, Ю, Я употребляется предлог «о», так как следующее за ним слово начинается с согласного звука.
Таким образом, правильно: о его достижениях, о еде, о юбилее, о Японии.
зы: и если вы хотите показать в ПБ какой-то косяк, то, пожалуйста, щедро выделяйте всю фразу, иначе найти одну букву/слово/словосочетание в таком количестве текста немыслимо.
========== Глава 21 ==========
Комментарий к Глава 21
Доброй ночи, любимые котики ♥
Бета несёт вам свежатинку и честно предупреждает о необходимости стратегических запасов льда. Желательно в виде айсберга. Или пары айсбергов. Но можно и больше :)
обложка: https://pp.userapi.com/c638029/v638029763/3a1aa/bCOam_C_iwE.jpg
Есть странный дар лететь на пламя,
Чтоб в нём остаться навсегда.
Ария — Замкнутый круг
Глава 21
Хань почти не спал и вместо этого всё время разглядывал спящего Чонина.
Этот конкретный альфа в глазах Ханя казался идеальным и словно созданным для любви во всех её проявлениях — от широких и жёстких плеч, за которые так удобно держаться, до длинных сильных ног с узкими ступнями, тонкий в поясе и бёдрах, будто неутомимый танцор и любовник, с цепкими руками, на которых выразительно проступали гибкие мышцы от запястий до плеч, с резкими чертами лица, выдававшими сложный характер вместе с ямочкой на подбородке, хищной горбинкой на носу и гордыми бровями… А ещё эти губы, от которых Хань с трудом мог отвести взгляд. Губы, которые умели целовать так, чтобы Хань забывал обо всём на свете. Полные и упругие, очерченные красиво и твёрдо.
На часах было шесть, когда Чонин вдруг крепко обхватил Ханя руками — до боли, прижался влажным от пота лбом к плечу и сонно нахмурился. Хань безотчётно провёл пальцами по его щеке, смахнул чёлку в сторону и погладил. Чонин завозился, отпустил его, вытянулся на смятых простынях и потёр ладонью глаза.
— Дурной сон? — шёпотом предположил Хань, вновь погладил по голове и тронул губами висок.
— Да так… — неохотно отозвался Чонин, сел, кое-как стянул кожаные брюки и скинул их с кровати, потом вновь лёг, подгрёб Ханя к себе поближе, понюхал шею и вздохнул. Через миг горячее тело вжимало Ханя в матрас, а полные губы скользили по коже под ухом, чуть позже поймали мочку, слабо сжали, отпустили.
— Дай мне сойти с ума… — едва слышным шёпотом на ухо и тут же языком по внешней кромке. — Ты так самозабвенно отдаёшься, без оглядки и ограничений, так по-настоящему, что…
— Что? — Хань не смог пережить паузу спокойно и проявить терпение.
— Что я схожу с ума. Дай мне сойти с ума…
Хань упёрся ладонями в грудь Чонина, заставил его отстраниться и медленно развёл ноги. Достаточно широко, чтобы стало заметно, насколько сильно он хочет Чонина. И он прекрасно знал, что именно предстало перед взором Чонина: приоткрытый вход, расслабленные мышцы, блестящая от смазки кожа, всё ещё розоватая от недавних упражнений… Хань облизнул губы и, не сводя глаз с лица Чонина, медленно втолкнул в себя два пальца — они проскользнули внутрь без труда. Хань выгнулся и закусил губу, чтобы заглушить томный стон.
Чонин поймал его за запястье, отвёл руку и прижался к нему. По ложбинке меж ягодиц — толстым членом. Чонин без спешки просто тёрся о Ханя, дразняще задевал края головкой, почти входил в него, чтобы тут же ускользнуть, оставив голодным и незаполненным. Пустота внутри Ханя становилась всё невыносимее.
Хань не выдержал, припомнил ночь в саду на Скорпио и решил передразнить Чонина.
— Возьмёшь или сбежишь? — хриплым от желания голосом, задыхаясь от нетерпения.
— А ты отдашься? — уточнил Чонин, сверкнув яркой улыбкой.
— Да… а-а-ах!.. — Хань всхлипнул, когда Чонин с силой впился пальцами в его бёдра и притянул к себе, насаживая на член плавно, но основательно. И сразу после этого Хань захлёбывался воздухом при попытках сделать вдох, захлёбывался стонами, тихо скулил от быстрого темпа. И впервые за всё время заметил, как предательски громко и отчётливо скрипела кровать, колотилась изголовьем о стену из-за каждого резкого толчка Чонина.
Наверное, они оба сошли с ума в одинаковой степени, потому что без стыда и совести продолжали шуметь, теряясь друг в друге и растворяясь без остатка в удовольствии. До того самого мига, как кое-что изменилось.
Хань закусил губу до крови, как только ощутил, что его распирает изнутри больше, чем обычно. Дико и странно, потому что в паре альфа-бета такое почти никогда не случалось, но, тем не менее, спустя пару жалких минут он бился под Чонином, срываясь на хрипы и скулёж, дрожал всем телом. По щекам катились слёзы, но не от боли, а наоборот. Слёзы катились из-за волны множественных оргазмов, обрушивающихся на Ханя друг за другом без остановки. И это было невыносимо. Невыносимо сладко и желанно настолько, что терпеть невозможно тихо и молча. И Хань, кажется, разодрал плечи Чонина в кровь, потому что просто не мог себя контролировать. Для него это вообще было впервые. Мало того, что его оглушило удовольствием, так он ещё и не сразу понял, что вообще происходит. Просто изнемогал от наслаждения и не пытался думать вовсе. Раскинулся на простынях, сотрясаясь от непрерывных толчков и пытаясь просто оставаться в сознании.
И Хань не испытывал ни малейшего желания мешать Чонину сходить с ума и дальше.
Он слабо жмурился от обжигающих шею поцелуев, тихого низкого рычания, плавился от каждого прикосновения. Горячими ладонями по бокам, по бёдрам, чтобы сильнее раздвинуть ягодицы и сделать проникновение более острым, зубами прихватить кожу у основания шеи… Чонин был везде, но Ханю всё равно его не хватало. Он чувствовал Чонина внутри и снаружи, дышал Чонином, не мог надышаться и не мог вспомнить название тому, что с ними сейчас творилось.
Приходили в себя они долго. Хань потом ворошил пальцами влажные волосы на затылке Чонина и не думал ни о чём — просто не осталось на это сил.
— Есть хочу… — пробормотал после, тронув губами смуглую кожу на скуле.
Чонин потянулся к столику, притулившемуся слева от кровати. Пока он там что-то пытался достать, Хань приник губами к тёмному соску и подразнил кончиком языка. Чонин показал ему виноградину, поднёс к губам, но в последний миг отдёрнул руку и бросил виноградину себе в рот. Возмутиться Хань не успел — его поцеловали, и виноградина оказалась у него во рту. Он честно съел её, и Чонин провёл языком по его губам, чтобы убедиться — на губах Ханя остался виноградный привкус.
Чонин снова потянулся за виноградом, сжал добычу губами, наклонил голову и оставил виноградину на груди Ханя, толкнул кончиком языка, и крупная тёмная бусина прокатилась по коже Ханя к шее. Чонин вновь поймал её губами и передал Ханю поцелуем, правда, съесть спокойно не позволил, так что пришлось в поцелуе поделить её пополам.
— Извращенец… — выдохнул Хань и облизнулся, спровоцировав тем самым новый поцелуй. После этого поцелуя за виноградом потянулся уже Хань, затем свалил Чонина по простыни, прокатил виноградину по смуглой коже, съел и провёл языком по животу Чонина. Добрался до члена, сжал пальцами у основания и обхватил губами потемневшую головку. Это определённо было лучше винограда. Хань запустил за щеку толстый ствол, выпустил изо рта, уверенно провёл ладонью, вновь взял в рот и принялся размеренно двигать головой.
Чонин уже вволю посходил с ума, но силы в запасе у него остались. Он попытался притянуть Ханя к себе, чтобы продолжить довольно традиционно “нарушать правила”, но Хань упёрся. Ему хотелось попробовать Чонина на вкус, а недавняя игра с виноградом лишь обострила это желание. К тому же, он тоже сходил с ума — от узких бёдер Чонина и вида возбуждённого члена. И он настойчиво ласкал этот член губами и языком до тех пор, пока Чонин не кончил, заполнив его рот спермой.
Облизнув губы, Хань прижался щекой к твёрдому бедру и провёл ладонью по напряжённым мышцам под смуглой кожей, добрался до колена и погладил.
— Не знаю, нормально это или нет, но я всё равно хочу тебя… Нахотеться не могу.
Чонин тут же ускользнул. Ханю даже показалось, что он собрался скатиться с кровати и удрать куда подальше, но, к счастью, обошлось. Чонин просто подгрёб к себе подушку, вытянулся на животе и отвернулся. Хань поколебался, разглядывая исцарапанные плечи и спину, придвинулся ближе и провёл губами по царапинам, лизнул, чтобы унять боль, если она ещё жила под смуглой кожей, и прошептал:
— Я что-то не то сказал?
— Не знаю, — негромко отозвался Чонин. — Но с тобой непросто.
Хань провёл языком вдоль позвоночника, ожёг быстрым поцелуем поясницу и погладил пальцами твёрдые ягодицы, выводя одновременно невидимые узоры и наслаждаясь лёгкой возбуждающей щекоткой — из-за жёстких волосков, которые были повсюду на теле Чонина от пояса и ниже.
— Почему? — Хань провёл губами по левой ягодице и тронул ладонью левую ногу, пробуя на твёрдость длинную мышцу.
— Потому что ты мешаешь всё в кучу и считаешь, что даже на трассе…
— Не считаю.
— Считаешь, иначе воспринимал бы поражения и победы по-другому.
— И как? Так, словно это ничего не значит?
Чонин перевернулся на спину, потянул его к себе, заставив растянуться рядом и уронить голову на гладкую грудь. Горячая ладонь скользнула по его щеке. Чонин долго смотрел ему в лицо, а Хань пытался прочесть в затенённых пушистыми ресницами глазах те чувства, что там отражались.
— Нет. Никто и никогда от тебя этого не требовал. Но в победах и поражениях нет привязки к чувствам. Я не собираюсь уступать тебе только потому, что вне трассы мы… делим одну постель. Ты сможешь обогнать меня только тогда, когда станешь лучше, чем я. И я не собираюсь обгонять тебя только для того, чтобы показать своё превосходство хоть в чём-то. Я обгоняю тебя, потому что могу. И потому что как гонщик я всё ещё лучше. Вот и всё. Я ведь говорил тебе, моё время уходит, а твоё — приходит. Но прямо сейчас — всё ещё моё время, пока ты учишься.
— Ты думаешь, я этого не понимаю? — Хань нахмурился и немного отстранился.
— Понимаешь. Наверное. Но не принимаешь. И я не говорил, что это просто, но необходимо. Если ты действительно любишь гонять. Потому что я не могу всё бросить и уйти, оставив трассу тебе. Если бы мог, сейчас был бы не с тобой, а с Шунем. Но я всегда выбирал гонки. Просто чтобы ты знал… Если ты захочешь, чтобы я сделал выбор, я выберу не тебя. Не потому, что ты меньше значишь, но потому, что жить вне трассы я не смогу вовсе. Потому что вне трассы меня нет. Нигде и ни с кем. Просто нет.
— А Шунь хотел, чтобы ты ушёл с трассы? — предположил озадаченный Хань. Слова Чонина его расстроили, но он честно пытался не показать это.