Наконец боги услышали его молитвы, и в порт Авлиды, впервые за много месяцев, вошёл иностранный корабль. Навстречу Агамемнону, тяжело ступая, подпираясь костылём, сошёл Телеф. На приветствие он ответил нецензурной бранью, из которой можно было заключить, что гость вовсе не рад встрече с Агамемноном. На вопрос о причине его приезда, Телеф ответил длинным потоком ругани, который в кратком изложении содержал следующее: "Как вы, возможно, ещё помните, уважаемый Агамемнон Атреевич, в памятном бою, в котором я имел честь познакомиться с вами и вашим непобедимым войском, одним из ваших доблестных воинов мне была нанесена рана, и она до сих пор приносит мне несказанные страдания. Перепробовав множество различных лекарств, я обратился за советом к оракулу Аполлона, и он заверил меня, что рана будет излечена только нанёсшим её. Поэтому я взял на себя смелость явиться к вам с дружеским визитом в надежде на то, что тот славный юноша, который нанёс мне рану, не сочтёт за труд исцелить её".
Агамемнон выдержал нескончаемый поток оскорблений только потому, что всё ещё чувствовал свою вину в случившемся и надеялся, что Телеф, живущий, видимо, где-то недалеко от Трои, знает туда дорогу. Как только Телеф закончил свой рассказ и остановился, чтобы перевести дух, Агамемнон спросил его об этом, и из множества слов, услышанных им в ответ, приличным было только одно: "Знаю".
"Так вы знаете путь в Трою! - в восторге воскликнул Агамемнон. - Расскажите нам, как туда добраться! Нам это совершенно необходимо для той священной войны, которую мы сейчас начинаем ради спасения чести Эллады!"
Ответ Телефа вкратце был таким: "То, что вы отправились на войну, не узнав предварительно дороги, лишний раз подтверждает моё предположение, возникшее ещё при нашем первом знакомстве, о крайней нестандартности вашего мышления, унаследованной, по всей видимости, от родителей, которые определённо были не простыми смертными, а самыми яркими представителями животного и растительного мира вашей прекрасной страны".
Агамемнон покраснел, подумав, что теперь его, наверное, всю жизнь будут попрекать из-за этой нелепой оплошности и, дождавшись конца нецензурного словоизвержения, смиренно повторил свой вопрос. Телеф во многих грубых и непристойных словах ответил, что расскажет, как добраться до Трои не раньше, чем будет исцелена его рана.
Хирон, учитель Ахилла, кроме прочего, был довольно известным врачом. Кое-что Ахилл у него перенял, но вообще он учился не на медика, а на воина, так что уроки траволечения он слушал невнимательно и знал разве что на троечку. Но когда он попытался растолковать это Агамемнону, тот вспыхнул и чуть было не заговорил как Телеф. "Как царей копьём тыкать, так это ты мастер, а как исправлять, что натворил, так этому тебя не учили! Сам Аполлон сказал, что ты рану излечишь! Аполлон, по-твоему, ерунду говорить станет? Знаешь, какие ему жертвы за эти предсказания приносят?"
Паламед между тем осматривал наконечник копья Ахилла. "Рана будет исцелена нанёсшим её, - сказал он, - но нанёс рану не Ахилл, а его копьё. Им её и надо лечить".
Он соскрёб окисел с наконечника копья, приготовил из него какое-то снадобье и намазал им ногу Телефа.
Уже на следующий день рана почти зажила. Телеф, хоть ещё хромал, мог уже ходить без костыля, и в его речи стало появляться всё больше приличных слов. А когда через пару дней рана вовсе исчезла, он рассказал грекам, как плыть в Трою, и даже набросал по памяти карту.
Обрадованный Агамемнон снова предложил ему поучаствовать в войне, но Телеф в немногих почти цензурных словах ответил ему твёрдым отказом.
Тут-то все и заметили, что ветер уже который день дует в противоположную Трое сторону. Стало ясно, что кто-то из богов хочет помешать затеянному предприятию.
Когда жрецы, проведя своё расследование, доложили Агамемнону, что этот недовольный бог - Посейдон, тот был немало удивлён, поскольку до сих пор Посейдон никаких претензий к нему не предъявлял. Впрочем, он уже свыкся с мыслью, что легко не будет, и, готовый любой ценой преодолеть все препятствия на пути к победе, отдал приказ готовить богу морей гекатомбу.
Основным источником существования богов считались жертвы, приносимые благочестивыми смертным. Но в счастливые времена, когда людям не о чем просить богов, одними лишь жертвами могли прожить разве что Зевс с Герой. Мелкие земные божки вели простую деревенскую жизнь и кормились в основном собственным хозяйством, не рассчитывая на подачки людей, а олимпийцев положение обязывало жить на широкую ногу: содержать богатые дворцы, давать званые обеды и разъезжать на шикарных колесницах. Чтобы обеспечить такой образ жизни им волей-неволей приходилось как-то подрабатывать. Гефест приторговывал медными изделиями своего производства и порой подряжался построить дворец какому-нибудь царю. Посейдон иногда реализовывал через подставных лиц товары с потонувших кораблей, что было не так просто, как могло показаться: товары обычно оказывались подпорченными морской водой, а уникальные изделия из золота и серебра могли быть кем-то опознаны, и бог попал бы в неловкое положение, потому приходилось быть очень осторожным. Гермес помогал торговцам в не очень честных предприятиях и, имея связи среди преступников, оказывал услуги в их тёмных делах - многие об этом знали, но за руку его поймать ещё никогда не удавалось. Арес имел какой-то доход от междоусобиц и криминальных разборок. Самым выгодным был частный бизнес Аполлона, предсказывавшего в своём дельфийском святилище будущее за порой довольно нескромную плату. Раньше это популярное прорицалище принадлежало богине Гее, но, когда та попала в немилость к Зевсу, Феб сумел отжать у неё эту доходную точку - не помог Гее и посаженный сторожить прорицалище дракон. Афина давала уроки рукоделия. Дионис контролировал торговлю алкоголем. Говорят, Афродита тоже как-то подрабатывала, но это только сплетни.
Редкий бог отказывался от хорошей жертвы, и мечтой каждого из них была гекатомба. Так называлась жертва сотни быков - фантастическая щедрость. Рассчитывать на такой подвиг благочестия не приходилось - редко кто и в самом деле жертвовал сто быков, так что иной раз и десяток баранов вполне мог сойти за гекатомбу. Но Агамемнон, начиная святое дело, мелочиться не желал - он принёс настоящую гекатомбу, без обмана: согнал со всей округи лучших быков, велел вызолотить им рога, разжёг столько жертвенников, что богам на Олимпе стало жарко, и устроил такое торжественное жертвоприношение, что уже к вечеру подул тот ветер, какой был нужен. Если бы боги не были бессмертными, они бы умерли в этот день от зависти Посейдону.
Фетида застала бога морей за накрытым столом. "Заходи, красавица! - закричал он ей. - Угощайся, не чинись - у меня сегодня праздник!"
-- Греческий флот завтра выходит в поход на Трою, - дрожащими губами сказала мать Ахилла.
-- Правда? - смущённо ответил Посейдон, отводя взгляд.
-- Но вы же мне обещали, что им не будет туда пути.
-- Конечно, - пробормотал Посейдон. - Что ж ты ничего не берёшь? Угощайся, всё очень свежее. Ну, ты понимаешь, ветер не может всегда дуть в одну и ту же сторону, это же противоречит законам природы - ветру тоже надо отдыхать.
Фетида, сражённая ужасной мыслью, мутным взглядом осмотрела стол, ломящийся от яств.
-- Откуда всё это? - спросила она.
-- Добрые люди гекатомбу принесли. Хорошие люди, благочестивые - они хотят делать своё дело и не забывают при этом богов. Никакой бог от гекатомбы не откажется. И ты, крошка, не отказывайся - угощайся.
Всё вспыхнуло в душе Фетиды.
-- Я тебе не крошка! - закричала она. - Мерзкий, продажный старик! Жизнь моего сына, свои обещания, мир на земле ты обменял на гекатомбу!
И она, наплевав на предостережения Гермеса, вопреки собственному здравому смыслу, забыв, что перед ней брат самого Зевса, выложила Посейдону всё, что о нём думала в этот несчастный момент и, заливаясь слезами, бросилась бежать прочь из дворца, не замечая сбивчивых извинений и объяснений смущённого старого бога.
Она бежала в Авлиду через священную рощу богини Артемиды, в отчаянии пытаясь придумать, как отвратить от сына неизбежную беду.
Затрубил рог. Это Агамемнон со своими товарищами вышел на охоту. Он решил таким образом отметить последний вечер перед отплытием на войну. Фетида пробежала мимо них, не останавливаясь, и через пару минут вдруг оказалась на лужайке, где собирались девушки в одежде охотниц. Они были вооружены луками и вели рвущихся в бой собак. Все они были молодые красавицы, но и среди них выделялась одна - самая высокая, самая стройная и подтянутая. Такой могла быть только богиня, только дочь Зевса.
Новая идея появилась в голове у Фетиды, и нимфа кинулась к прекрасной охотнице, как к своей последней надежде.
Гнев Артемиды
Агамемнону повезло. Первой же стрелой он наповал убил лань. Тут было чем погордиться, и Агамемнон этим немедленно занялся. Картинно поставив ногу на убитое животное, он гордо показал, на торчащую стрелу и произнёс: "Видали, как попал! Она даже удивиться не успела. Вот это я называю настоящим мастерством. Лучше бы и сама Артемида не выстрелила". Он посмотрел на стоящих перед ним охотников, рассчитывая на восторги и поздравления. Но те напряжённо глядели мимо него и признаков радости не проявляли.
Агамемнон обернулся. За его спиной стояла высокая, стройная охотница. Её божественную красоту нарушали только цвет лица, пожалуй, слишком красный, тонкие губы, пожалуй, слишком плотно сжатые, и взгляд, пожалуй, слишком злобный. Но, несмотря эти на незначительные изъяны внешности, всякий, даже если он никогда не видел богиню охоты Артемиду, сейчас узнал бы её.
Узнал Артемиду и Агамемнон. Он сразу понял, что раздражение богини как-то связано с ним, и попытался разрядить обстановку. "Вы меня не так поняли, - сказал он. - Я говорил, что Артемида выстрелила бы лучше. Вы просто не расслышали. Может быть, это вы и стреляли? Да? Можете забрать. Я просто мимо проходил, вижу: кто-то выстрелил хорошо. Я не знал, что это вы были?"
Артемида ничего не ответила, только гневно фыркнула, отвернулась и решительным шагом ушла в чащу, оставив охотникам подстреленную лань и отвратительное настроение.
Между тем на Олимпе начиналось собрание богов. На этот раз оно напоминало военный совет. Боги были при оружии, богини нарядились в военном стиле. С докладом выступал Арес. В первый раз за многие годы ему дали слово, и все внимательно слушали бога войны, который просто раздувался от самодовольства и осознания собственной значимости. Но его счастье было недолгим. Звёздный час Ареса закончился через несколько минут после начала. Послышался шум и всем знакомый звонкий голос неожиданно прервал его выступление.
В собрание ворвалась Артемида. На Олимпе её видели редко, поскольку большую часть времени она проводила в лесах за охотой - единственно любимым занятиям, приносившим, кстати, достаточно пропитания не только ей самой, но и паре десятков нимф, составлявших её постоянную свиту. Каждое её появление среди олимпийских богов становилось долго вспоминаемым событием, ведь кто столкнулся с ней раз, запоминал эту встречу навсегда и, как правило, не хотел повторения. Богиня охоты своей красотой соперничала с Афродитой, умом - с Афиной, а характером - со всеми сказочными чудовищами вместе взятыми. Она любила животных, потому, что их можно было убивать на охоте, она любила своих подруг, поскольку они помогали ей убивать животных на охоте, она ненавидела всё остальное, потому, что оно мешало ей убивать животных на охоте.
-- Сидите тут! - заорала она на собравшихся богов. - А рядом с моей священной рощей в Авлиде собрался целый военный лагерь. Тысячи мерзких, вонючих, волосатых человеческих самцов шляются по моим заповедным угодьям, убивают моих животных, отнимают сыновей у матерей, пристают к моим нимфам и говорят такие слова, что мне и повторять тошно. И кто только додумался размещать это гнусное стадо на моих землях? Кто тут затеял эту отвратительную войну? Это ты, Арес? Признавайся, твоя работа?!
-- Ты что, сестрица, побойся бога! - пробормотал Арес, прикрывая локтем правой руки лицо, а ладонью левой - детородный орган.
Этими словами он только ещё больше обозлил богиню.
-- Что?! - взвизгнула она. - Это какого ещё бога я тут должна бояться? Уж не тебя ли?! Думаешь, жестянками обвешался, так на тебя уже и управы нет? Я птице в небе в глаз попадаю - и тебе попаду, не промажу. Отстрелю сейчас самую твою гордость...
-- Ну, ты, полегче! - встрепенулась Афродита.
-- Что, испугалась? Или это ты вместе с ним войну затеяла? Учтите, я выясню, кто это устроил, и тогда никому мало не покажется. Война им, видите ли! Не будет никакой войны! Я вам это говорю!
-- А теперь послушай, что я тебе скажу, - неожиданно вмешалась Гера. - Зевсу, я вижу, воспитание не позволяет тебя осадить, а мне-то хватит духу отстегать тебя при всех по тощей заднице, как ты заслуживаешь. Войны, она говорит, не будет! Будто она единственный бог на Олимпе! Раз война начинается, значит она нужна. Это уж не тебе решать.
Раскат грома прервал речь Геры и не дал Артемиде ничего возразить.
-- А ну, замолчали обе! - вмешался Зевс. - Кому эта война нужна и зачем - сейчас выяснять не будем. Но если Артемида решила её предотвратить, то почему бы ей не попробовать? Даже интересно, как она собирается это делать. По своему опыту знаю, что если смертные решили передраться, то никакой бог им в этом помешать не сможет. Но, если тебе, Артемида, моего опыта не достаточно, то попробуй. Даю тебе одну попытку. Мне сейчас главное - чтоб боги не передрались. Вот этого я точно не допущу. Потому мешать Артемиде запрещаю. Собрание закончено. Все свободны.
Арес с досады тихо ругнулся. Артемида удалилась с высоко поднятой головой. Трудно сказать, что больше её разозлило: поведение бойцов в авлидском лагере, жалобы Фетиды, смерть любимой лани, хвастовство Агамемнона, или всё вместе, но Артемида твёрдо решила сорвать войну, разогнать лагерь и унизить Агамемнона, а заодно и противного выскочку Ареса, который ей никогда не нравился.
Утром греческий флот никуда не отправился. На этот раз ветер вообще перестал дуть. А добраться до Трои на вёслах было нереально.
Агамемнон даже не стал спрашивать жрецов, какой бог ему на этот раз мешает, а собрал всех участников вчерашней охоты и, прихватив с собой богатые дары, отправился с ними в храм Артемиды.
Охотники встали на колени перед статуей богини, и Агамемнон обратился к ней с такой речью:
-- Высокопочтеннейшая Артемида Зевсовна, произошло чудовищное недоразумение. Мы случайно забрели в вашу священную рощу. Мы не знали - там было не обозначено. Мы признаём свою ошибку. Ведь признаём же? - все спутники Агамемнона с готовностью закивали. - Примите наши извинения и эти дары и позвольте дуть попутному ветру. Я не для себя прошу - мы в Трою со святой целью идём, хотим сложить головы, защищая честь нашей родины.
Последние слова он сказал с таким трогательным вздохом, какой не мог не вызвать тошноты или умиления. Но только не у мраморной богини. Она не изменилась в лице и очень холодно ответила:
-- Не будет тебе ни войны, ни чести, гнусный браконьер! Ты хоть сам понимаешь, что натворил? Я эту лань сама вырастила, она у меня с рук ела. Потому ты и подстрелил её так легко, что она не убегала - она людей не боялась, доверяла им. А ты расхвастался, будто льва голыми руками задушил. Какая тебе война - ты только с беззащитными детьми воевать можешь и по чужим рощам шакалить. Убирайся вон и подачки свои забирай - я не нищая и собой не торгую. Проваливай из Авлиды со всей своей шпаной и не мечтай ни о какой Трое. Не будет тебе туда попутного ветра. Никогда.
Агамемнон перешёл на хриплый шёпот:
-- Я об этой лани тоже очень сожалею. Но тут был не умысел, а несчастный случай. Я понимаю, конечно, что эти дары недостаточны, но, может всё-таки договоримся, а? Как насчёт гекатомбы? Хорошей гекатомбы, настоящей, от какой и батюшка ваш, Зевс Кронович не отказался бы? Воскурим, помолимся, тризну по безвременно погибшей зверушке справим? А?