Богиня возмущённо фыркнула.
-- Ты ещё торговаться со мной будешь! Ты понимаешь, что эта лань как дочь мне была?
-- Я вас понимаю, Артемида Зевсовна! - с пафосом воскликнул Агамемнон, всплеснув руками. - Я ведь сам отец.
-- Ничего ты не понимаешь! Свою дочь убей - тогда и разговор будет.
-- Простите, Артемида Зевсовна, я, видимо, не вполне уловил смысл ваших последних слов.
-- С ушами плохо? Я, кажется, древнегреческим языком сказала: жизнь твоей дочери в обмен на жизнь моей лани.
Агамемнон беспомощно обернулся на своих товарищей, ища среди них поддержки, но они тоже ничего не могли поделать и только мысленно радовались, что требование богини распространяется на дочь одного лишь Агамемнона.
-- Вы просите невозможного! - взмолился он. - Мне для вас ничего не жалко, но то, о чём вы говорите, очень трудно осуществить. Да и что вам толку от смерти моей дочери? Вот гекатомба - другое дело. Давайте рассмотрим альтернативные варианты.
-- Альтернатива одна, - каменным голосом ответила богиня, - ты убираешься отсюда и никогда не будешь пытаться идти войной на Трою.
Разговор был окончен, жертвы не приняты.
Когда Агамемнон вышел из храма, на нём лица не было от потрясения.
-- Как я объясню это жене?! - пробормотал он, обращаясь к Одиссею.
-- Жена-то как раз поймёт - войску объяснить будет труднее, - ответил тот.
-- Нет, ты её не знаешь. Она так любит детей, что даже ради чести нашей семьи и всей Эллады не позволит их убивать.
Одиссей опешил.
-- Ты что, действительно собрался принести свою дочь в жертву Артемиде?
-- Ну, ты же сам слышал, что она сказала. Иначе никак - это ж понятно.
Конечно, Одиссей это понимал, насколько человек, который пошёл на войну чтобы сохранить жизнь своему ребёнку, может понять человека, который готов пожертвовать жизнью своего ребёнка чтобы пойти на войну.
Ифигения
Агамемнон оказался в сложном положении, ведь его дочери остались в Микенах под присмотром матери, а она ни за что не согласилась бы прислать дочь для того, чтобы её принесли в жертву Артемиде.
Выход из положения подсказал Одиссей. Ифигении - старшей дочери Агамемнона уже исполнилось шестнадцать, и Одиссей предложил вызвать её в Авлиду якобы для того, чтобы выдать замуж. Такой повод никак не мог вызвать подозрения, ведь в Авлиде собралось множество завидных женихов. Агамемнон написал жене письмо, в котором сватал Ифигении Ахилла. На такое она должна была клюнуть, поскольку холостой полубог действительно был идеальным женихом, от которого не смогла бы отказаться ни одна царевна.
Чтобы слух о готовящемся обмане не добрался до Микен раньше гонца, Агамемнон и Одиссей решили держать план в тайне даже от Ахилла. Всех только предупредили, что готовится большое жертвоприношение, которое позволит флоту наконец отплыть в Трою.
Одиссей взялся отвезти письмо и своим общеизвестным красноречием развеять у жены Агамемнона все сомнения, если они у неё вдруг возникнут. Но никаких сомнений не возникло. Слухи об Ахилле уже дошли до Микен, Клитемнестра - жена Агамемнона несказанно обрадовалась такой партии для дочки и сразу же стала собирать её в дорогу.
Когда Клитемнестра с Ифигенией, полные радужных надежд, появились в Авлиде, Агамемнон устроил им самый пышный приём, какой только возможно. Войско радовалось их приезду совершенно искренне, ведь все уже знали, что их вынужденное бездействие закончится, как только дочку командира принесут в жертву. Клитемнестра причины общей радости не знала и радовалась вместе со всеми.
Поприветствовав жену и дочь, сказав пару комплиментов обеим, Агамемнон пошёл организовывать жертвоприношение и оповещать войско о готовящемся зрелище, а Клитемнестра, горя от нетерпения, велела позвать ничего не подозревавшего Ахилла.
Агамемнон понимал, что его жена, узнав правду, непременно устроит сцену, попытается сорвать его благочестивые планы и как минимум испортит ему настроение. А это было бы совсем некстати, ведь зарезать собственную дочку даже для такого опытного воина, как он, задача необычная и психологически непростая, тут надо подойти к делу спокойно и хладнокровно, ведь он вовсе не хотел причинять любимой дочке ненужные мучения.
Но Ахилл по незнанию всё испортил. Он явился в палатку Агамемнона и, когда Клитемнестра сказала, что хочет познакомить его с Ифигенией, так прямо и ляпнул: "Это с той, которую сегодня в жертву Артемиде принесут?"
В результате, когда Агамемнон вернулся в палатку, он застал там дочку в слезах, жену в истерике и Ахилла в недоумении.
Провернуть дело быстро и в секрете от жены не получилось. В первый момент Агамемнон даже растерялся. Он набросился было сперва на Ахилла, но быстро сообразил, что тот ни в чём не виноват, да и не в нём было дело.
Пришлось взять на себя совсем нелёгкое и непривычное дело: объяснить матери, почему её дочь вместо свадьбы должна пойти под нож - задача, которая и Одиссею не показалась бы простой.
-- Ну, извини, дорогая, - сказал он Клитемнестре. - Тебе действительно сказали неправду. У нас тут случился небольшой инцидент с Артемидой, так что Ифигению придётся принести ей в жертву. Прости, что не написал об этом - не хотел огорчать, но я собирался сказать сразу как вы приедете. Просто не успел - столько суеты, столько дел в лагере!
-- При чём тут неправда?! - закричала Клитемнестра. - Ты собираешься убить нашу дочь! Дочь, которую мы вместе растили, которую ты любил, которую хвалил только что!
-- Что ж в этом такого? Ты видела, как крестьяне заботятся о своих козах, овцах, коровах? Как они их любят, растят, кормят, защищают от волков? А потом, когда приходит надобность, режут и едят. Я ж не просто так её зарежу, не для себя, а для общего дела - ради чести Эллады. Не скрою, мне это будет нелегко. Это действительно моя дочь, и я её действительно люблю. Мне нужно было сделать трудный выбор, и я его сделал, а ты вместо того, чтобы поддержать мужа, посочувствовать в моём трудном положении, устраиваешь эти нелепые сцены при моих подчинённых. Ты думаешь только о себе, даже не понимая, как это глупо смотрится со стороны. Чего ты боишься? Что Ифигения умрёт? А ты считала её бессмертной? Тебя пугает, что ты её больше никогда не увидишь, но ты ведь не думаешь о том, что если бы она сейчас вышла замуж, как ты хотела, то уехала бы с мужем на какой-нибудь отдалённый остров, и ты её точно так же никогда не увидела бы. Жила бы она на том острове, постарела бы, и после долгих и мучительных болезней всё равно бы умерла, и никто о ней даже и не вспомнил бы, поскольку смерть эта была бы самая обычная, ничем не выдающаяся и бессмысленная. Пусть уж лучше она умрёт быстро, легко, красиво и достойно - она падёт за родину как герой, и о ней веками будут вспоминать благодарные потомки. Посмотри на этот лагерь. В нём тысячи молодых бойцов. Между прочим, у них тоже есть матери. Все они готовы умереть за правое дело. И я, если будет необходимость, без колебания пошлю на смерть любого из них, даже если бы он был моим сыном. Так почему же для дочери я должен делать исключение?
Эта речь была вершиной красноречия для не очень-то разговорчивого Агамемнона. Он готовил её всё время, пока ждал приезда дочери, и сейчас выступил совсем не плохо. Но Клитемнестра была вовсе не расположена оценивать мужнины ораторские способности и внимать его разумным доводам. Предстоящая смерть дочери затмила для неё величие уготовленного ей подвига. Не надеясь уже переубедить мужа, она бросилась в ноги Ахиллу и стала умолять его защитить Ифигению от обезумевшего отца. Ахилл растерянно крутил головой, глядя то на ненастоящую невесту, то на несостоявшуюся тёщу, то на командира, который явно не хотел быть его тестем. Он уже совсем собрался заступиться за Ифигению, как вдруг она сама заговорила.
Она уже пришла в себя после первого потрясения и осознала, что это не сон. Отец, которого она любила, хотел её смерти, мать, которую она любила, валялась в ногах у малознакомого воина и размазывала слёзы по его коленям, а этот воин, которого она могла бы полюбить, хлопал как дурак глазами и не знал, что сказать и что сделать. Зачем жить в таком мире? По пути в Авлиду она мечтала, что этот день станет самым счастливым в её жизни, но ему было суждено стать самым несчастным. Так пусть он будет последним. От волнения она не смогла всё это сказать так же хорошо, как только что говорил Агамемнон, но смысл её сбивчивых слов был понятен. Клитемнестра перестала рыдать, Ахилл удивился ещё больше, а Агамемнон поцеловал её и радостно сказал: "Вот и молодчина, доча! Я же знал, что ты всё правильно поймёшь. Это твоя мама из всего устраивает спектакль, а ты у меня настоящая дочь полководца. И дело-то пустяковое. Я же воин опытный - столько народу убил, что уж лучше меня никто это не сделает. Ты ничего и не почувствуешь".
Он чмокнул в щёку жену и сказал ей: "Ну ладно тебе на меня дуться. Вот вернусь с победой, и будут у нас ещё дети: и девочки, и мальчики". Клитемнестра отпрянула от него. Видимо, она не разделяла оптимизм своего супруга.
Ифигения пошла к алтарю как была в наряде невесты. Тысячи воинов приветствовали её, восхищаясь её мужеством и красотой. Пришли все - никто не хотел пропустить такое захватывающее зрелище. Авторитет Агамемнона, ничего не жалеющего ради общего дела, подскочил до небес. Все уже забыли его прежние оплошности: отплытие без карты, ссору с Артемидой, бесконечное торчание без дела в Авлиде. Агамемнон вновь стал всеобщим героем, отцом и любимым предводителем войска. Как не любить вождя, который у всех на глазах не щадит собственной семьи ради чего-нибудь важного?!
Жрецы провели необходимые обряды, подготовив жертву так, как это было прилично для дара богине, девушку положили на алтарь, благочестивый отец занёс нож, прицеливаясь так, чтобы убить её быстро, одним ударом, резко опустил его. Нож вонзился в тело лежащей на алтаре связанной лани, такой, какую Агамемнон подстрелил в артемидиной роще.
Когда Ифигения открыла глаза, она увидела, что летит по небу на быстром облаке. Перед ней сидела Артемида. Если бы не собственное волнение, Ифигения заметила бы, что и богиня очень взволнована, смущена и даже испугана.
-- Я уже умерла? - спросила девушка.
-- Не говори глупости! - буркнула Артемида.
Некоторое время обе молчали. Ветер высушил слёзы на щеках Ифигении, она почти успокоилась, и в ней снова стал появляться интерес к жизни и ко всему, что вокруг происходит.
-- Это вам меня в жертву приносили? - спросила она.
Лицо богини вспыхнуло от возмущения.
-- Какая чушь! - она на секунду перевела дыхание и продолжила уже спокойнее: Я, правда, сказала твоему отцу, что прощу ему смерть моей лани только если он убьёт свою дочь. То есть никогда. Это же такая фигура речи! Мне и в голову не могло прийти, что он действительно решит тебя зарезать! Я думала, что он только солдафон, браконьер, дурак, грубиян и хвастун, а он, оказывается, ещё и опаснейший маньяк! Таких надо как минимум лишать родительских прав. Подумать только, он вообразил, что я принимаю человеческие жертвы, будто я какой-нибудь людоедский идол, а не цивилизованная богиня! Что обо мне теперь думать будут?! Я только хотела предотвратить войну, но уже сама вижу, что это бесполезно. Прав был мой отец, когда говорил, что если мужчинам приспичило друг друга убивать, то никакой бог им в этом не помешает. Всё, больше не вмешиваюсь. Пусть только убираются подальше от моей священной рощи. А ты, по крайней мере, теперь будешь знать, как тебя любит твой папашка. Но сама-то ты какова! Пошла как овца на заклание, будто так и надо! Я едва успела выдернуть тебя с жертвенника. Куда это годится?!
-- Речь шла о чести родины и нашей семьи, - ответила Ифигения.
-- Это он тебе рассказал? Что ты об этом знаешь? Ни о семье, ни о родине речь не идёт. Хочешь, скажу, о чём идёт речь на самом деле? А идёт она о том, что одной дамочке постоянно изменяет муж, она комплексует, бесится и злится на весь мир, ещё одна девица уже тысячу лет не может обзавестись парнем и тоже страшно из-за этого комплексует. И они обе завидуют третьей дамочке, у которой как раз нет никаких комплексов, которая сама с кем попало изменяет мужу. В эту свою свару они готовы втянуть весь мир, а люди вроде твоего чокнутого папаши охотно втягиваются, произносят пламенные речи и толкают людей на смерть.
-- Я не понимаю, при чём тут моя семья, - пробормотала Ифигения.
-- Совершенно не при чём. Я об этом и говорю. Но твоему дяде привалило счастье взять себе в жёны одну помешанную на сексе мазохистку...
-- Кого?
-- Мазохистку. Ты не знаешь этого слова? Конечно, откуда тебе его знать! Не важно. Так вот, эта зараза от него сбежала. Ему бы порадоваться, что такое добро с рук сбыл, а он, дурак, нажаловался твоему папе, а уж тот вцепился в это дело как клещ в собаку, и теперь его ничто не остановит.
Ифигения из этого рассказа почти ничего не поняла, но уточнять не стала, только спросила:
-- Куда мы сейчас летим?
-- Подальше отсюда, - ответила богиня. - К этому изуверу я тебя больше не отпущу. Неизвестно, что в следующий раз взбредёт в его безумную башку. Есть на Чёрном море один полуостров, где никто искать не догадается. Там я тебя и спрячу.
Дальше они летели молча, предаваясь своим невесёлым мыслям. О чём думала Ифигения - понятно, а Артемида задумалась, как бы поступил на месте Агамемнона её собственный отец. Поразмышляв над этим, она пришла к печальному выводу, что Зевс при подобных обстоятельствах, не задумываясь, поступил бы с ней точно так же. От этого ей стало совсем грустно, и она в очередной раз решила, что нет в мире ничего стоящего кроме зверей и охоты.
Филоктет
Наконец, после долгих сборов, умилостивив всех богов, греческое войско отправилось в поход. Море было к ним благосклонно, путь известен, корабли сами неслись к заветной цели. Паламед научил воинов новой, только что им придуманной игре в шашки, и за этим занятием путешествие им показалось не долгим.
Фетида, обернувшись дельфином, всю дорогу следовала за кораблём, на котором плыл её сын, выскакивала из воды всякий раз, как он появлялся на палубе, и, приняв человеческий образ, начинала изводить Ахилла бесценными советами и указаниями: не стоять на сквозняке, проверять доспехи перед боем, не забывать прикрываться щитом, не лезть вперёд, а лучше стрелять из лука, стоя позади, а главное: никогда не гневить богов - совет, которым Фетида сама никогда не умела пользоваться. Ахилл не знал, куда от неё деться - его и так уже дразнили маменькиным сынком. Он был единственным во всём греческом войске, кого сопровождала в дороге мать.
Карта, нарисованная Телефом, оказалась на удивление точной, и согласно этой карте меньше чем в дне пути до Трои лежал островок, на котором Агамемнон велел устроить привал и в последний раз мирно переночевать.
Высаживаясь на остров, часть бойцов собралась, чтобы соорудить походный алтарь для торжественного жертвоприношения накануне войны, а остальные расходились осматривать местность, искать воду и собирать дрова для костров. Фетида по-прежнему ни на шаг не отходила от сына.
-- Сынок, - говорила она, - ты, главное, на острове веди себя тихо, не заходи один в незнакомые места, ни с кем не ссорься.
-- Мама! - взвыл Ахилл. - Ну с кем я могу поссориться на необитаемом острове?! Одиссей! Погоди, я с тобой!
Он догнал царя Итаки, и они быстро пошли через кусты и овраги вглубь острова. Фетида, которая ходила по пересечённой местности не так быстро как плавала или летала, вскоре поотстала от них.
Они быстро шли через лес, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Одиссей говорил и ступал тихо и постоянно оглядывался, не доверяя спокойствию необитаемого острова. Он первый заметил небольшую пещеру, у входа в которую над костровищем ещё поднимался дымок.
Одиссей резко остановился, схватив за локоть своего спутника, трещавшего ногами как слон, чтобы дать ему знак быть потише, но было уже поздно - их заметили. Одиссей едва успел увернуться от летевшего в него камня, и в следующий миг из кустов выскочил обросший волосами человек в звериной шкуре. Замахнувшись камнем, он накинулся на Ахилла и с размаху накололся на выставленное навстречу ему копьё. Взмахнув руками, он выронил своё оружие и рухнул к ногам победителя, даже не успев вскрикнуть.
Вместо него завопила Фетида. Подпрыгивая и на ходу потирая ушибленное колено, он бросилась к дёргавшемуся в последних судорогах дикарю.
-- Мама! - закричал Ахилл. - Ну теперь-то я что не так сделал?! Я с ним не ссорился - он первый полез!
-- Сынок, - простонала Фетида, - я же просила вести себя тихо и не гневить богов.
-- Это что, бог что ли?