-- Чего ты не договариваешь?! - закричала Лаодамия. - Предсказание не сбылось?!
-- Что сказано богами всегда сбывается, - ответил Протесилай. - Я погиб в этом бою. Боги услышали твои молитвы и разрешили нам встретиться на час, прежде чем я уйду в царство мёртвых, а теперь мне пора.
-- Ну вот мы и достигли ясности, - бодро сказал Гермес. - А то долгие проводы - лишние слёзы. На меня и так теперь Аид ругаться будет. Он и сам пунктуальный, и от других непунктуальности не терпит. Так что теперь быстренько прощайся с мужем и ступай получать заслуженные почести от благодарного народонаселения Филаки.
Лаодамия набросилась на Гермеса с кулаками.
-- На кой мне твои почести! - кричала она. - Ты мне мужа живого верни!
-- Да вы, смертные, совсем озверели! - взорвался Гермес. - Я тебе не бюро по возвращению живых мужей! И мужа твоего не я на войну посылал! Одна ты что ли сегодня вдовой стала? И никто богам истерики не закатывает. Бери пример со своего мужа: он человек военный, порядок понимает: сказано к Аиду, значит к Аиду. И так уже всё для вас делаешь. Идёшь вам навстречу, и только ругань в благодарность. Просила, чтоб муж из Трои вернулся - пожалуйста, просила на час его увидеть - уже третий час с ним разговариваешь. А что он при этом ещё и живой должен быть - ты разве об этом просила? Думаешь, у богов других дел нет, как только угадывать, кто что в своих молитвах имеет в виду?
-- Действительно, Лаодамия, - согласился Протесилай, - не гневи бога. Прощай, береги себя.
-- И это ты мне говоришь? Беречь себя? А ты сам себя сберёг? Я только об этом тебя и просила ради нашей любви, но ты даже этого не сделал! Пал как дурак в первом же бою! Ты обо мне тогда думал? Нет, ты о славе думал, о чести, о Менелае с его паскудной женой - чтоб ей с Парисом ни в чём согласия не было! А теперь ты вдруг обо мне вспомнил! Чтобы я себя берегла!
Гермесу надоело слушать эти капризы. Он подхватил Протесилая и помчался с ним в царство Аида.
А вслед за ними помчалась догонять душа Лаодамии: расставшись с мужем при жизни, она не захотела разлучиться с ним и в смерти.
Неуязвимые герои
Хоть и с трудом, и с потерями, но греки всё-таки высадились на троянскую землю. Враг отступил за крепостные стены, оставив берег, заваленный трупами.
Воины Агамемнона совершили торжественный молебен, принеся жертвы богам, почтили память погибших, на траурном митинге воздали отдельные почести Протесилаю. Трупы врагов продали родственникам довольно выгодно. Впрочем, тех, за кого много не давали, продавали задёшево - всё равно ведь их куда-то надо девать, мнение, что трупы врагов приятно пахнут, распускают те, кто никогда их не нюхал. Свои корабли греки вытащили на берег и стали рядом с ними обустраивать лагерь, готовясь к долгой осаде.
При первом же взгляде на городские стены стало ясно, что за восемь дней тут не управиться, и Калхант заявил, что не надо цепляться к словам: он-де говорил, что осада продлится восемь месяцев, а про восемь дней он оговорился.
За всеми этими трудами и заботами прошёл день. Ещё не остывшие от пыла битвы воины не шли спать, хотя все очень устали. Герои собрались в палатке Ахилла и коротали вечер за беседой. Множество вкусно приготовленного жертвенного мяса и привезённого из Эллады вина отлично способствовало приятному разговору. Говорили, конечно, о прошедшем сражении, в котором Ахилл особенно отличился.
"Поначалу, как сошли на берег, мне всё ерундовые враги попадались, - рассказывал он. - Махнул раз - одного нет, махнул два - другого нет. Скучно. Я всё ждал, когда нормальные враги начнутся. Особенно, конечно, хотелось Гектора встретить. Вот уж, думаю, его бы побарахтать. А то уж всю руку отмахал, а удовольствия никакого - жаль потраченного времени. И вдруг вижу: троянец - вокруг него уже куча трупов навалена, а он всё новых и новых валит. Наши уж подходить к нему боятся, а враги наглеют: тех, кто от него бежит, догоняют и добивают. Ну, тут я и понял, куда мне надо. Вот кому, думаю, честь надо оказать, а то обо всякую мелочь и копьё олимпийского производства пачкать жалко. Я свою колесницу прямо на него направил и с ходу в него копьё втыкаю. Хрен там! Не втыкается. Доспех с размаху пробил, а оно только что застряло. Он на меня посмотрел, засмеялся, копьё выдернул и обратно в меня им засандалил. Хорошо так вдарил, чувствительно. Дырку в нагруднике проломил чуть не насквозь. Другим копьём мои доспехи ни за что не пробить, но моим можно. Зря я этому хмырю его оставил - теперь будет дыра на самом видном месте. И это в первый же день. Я копьё перехватил и снова его ткнул. Результат - ноль. Опять замахиваюсь, а он ржёт мне в лицо и вообще нагрудник скидывает. Я ему прямо в грудь втыкаю, а копьё отскакивает. Даже царапины нет. Думаю, с копьём что-то не так. Смотрю - нет вроде всё на месте. Раз мой доспех пробило, значит оно в порядке. Неужели, думаю, меня так эти ушлёпки утомили, которых я перед этим мочил, что мне уж сил не хватает толком ударить! Как-то с Телефом же нормально получалось, а он всё-таки покрупнее этого жлоба был. Ну, я на всякий случай проткнул кого-то поблизости - нет вроде всё нормально получается: окочурился мгновенно, даже не пикнул. А в этого опять тычу, и без всякого эффекта. Вижу, кровь у него на груди - обрадовался было, но сразу понял - это с копья натекло. То есть, тычь его - не тычь, без толку. То-то его никто из наших победить не мог. Надо, думаю, сменить оружие. Соскакиваю с колесницы, выхватываю меч, рублю его, а он даже не заслоняется, не уворачивается - стоит, будто так и надо, и ржёт. Ну, меня совсем злость разобрала: ни копьё его не берёт, ни меч. Я уж на него с чем попало набросился. Начал щитом по голове дубасить. Тут уж и он растерялся - такого оборота не ждал, попятился, наступил на камень и повалился. Я ему тогда на грудь вскочил, щитом к земле прижал, а что дальше делать не знаю. Оружие ведь его не берёт, а до вечера я его держать не смогу. И враги сзади наседают - лупят по мне кто мечами, кто копьями, сосредоточиться не дают. Смотрю на него и вижу завязки на его шлеме. Я в них вцепился, стянул со всей дури и так и держал, пока он рыпаться не перестал. Я поднялся, обернулся на врагов, а они, как поняли, что им больше ничего не светит, так сразу во все стороны и ломанулись".
Герои одобрительно загомонили.
-- Да, после этого враги и побежали, - подтвердил Аякс Теламонович - царевич с острова Саламин. - Опасный это был противник. Хорошо, что Ахилл нас в первый же день от него избавил, а то натерпелись бы мы от него бед.
-- Вот именно, - согласился Ахилл. - Я только одного не понимаю: как обычный человек может быть таким неуязвимым. Я - другое дело. У меня мама богиня, а у Гектора-то родители просто царь с царицей.
Старый Нестор, прокашлявшись, взял слово.
-- Ты, Ахилл Пелеевич, важную вещь из вида упускаешь. Матушка твоя, Фетида Нереевна, конечно, богиня известная и всеми уважаемая, но и ведь и выше неё боги бывают. Батюшка её, Нерей Понтович, старец морской, всеми на море и на суше почитаемый - он ведь над ней старший. Но и выше него боги есть: Посейдон Кронович, что над всеми морями властвует. Ему-то ничего не стоит человека неуязвимым сделать. Что ж удивляться, что он Кикна, сынка своего родного, неуязвимостью облагодетельствовал.
-- Погоди, Нестор, - перебил его Ахилл, - так это не Гектор был?
-- Нет, не Гектор. Это, Ахилл Пелеевич, был Кикн, великого бога Посейдона Кроновича, начальника над всеми морями и над твоей матушкой тоже, сын.
"Сын Посейдона", - задумчиво повторил Ахилл, с тоской представляя себе, какой разговор с матерью ему теперь предстоит.
-- Вот он и сделал сынка неуязвимым, - продолжал между тем Нестор. - Ему ж не впервой. Он ведь в своё время уже Кенея так осчастливил.
-- Какого ещё Кенея? - спросил Ахилл. Его удивило, что он, оказывается, не первый и вовсе не единственный неуязвимый герой в подлунном мире.
-- Проходит время, - печально ответил Нестор. - Уходит безвозвратно. Нынешняя молодёжь уже тех героев не знает, а ведь когда-то гремели имена на всю Элладу. Я-то уже третью сотню лет на земле живу. Старый стал, многое из памяти ускользает, но Кенея никогда не забуду. Знатный был богатырь, не нам чета. Сейчас уж таких нет. И ведь что удивительно: не всегда богатырём был - родился-то он девушкой, это потом уж парнем стал, но зато каким парнем!
Нестор замолчал, глубоко задумавшись.
-- Как же это? Расскажи! - взволнованно попросил Ахилл. Остальные герои поддержали его.
-- В давние времена это случилось, - неторопливо заговорил Нестор. - Вас тогда никого ещё не было, да и я ещё молодой был. Жила в тех местах, откуда, собственно, и ты, Ахилл Пелеевич, родом, девушка, и звали её Кенидой. Красавица была, многие парни тогда по ней вздыхали, были и такие, кто сватался, но она ни за кого замуж не шла. Может, пошла бы за батюшку твоего, да он тогда уже на твоей матушке женат был.
"Ага! - подумал Паламед. - Раз родители Ахилла уже были женаты, значит прошло с тех пор не больше пары десятков лет. Если Нестору сейчас и впрямь за двести, то тогда он молодым быть уже никак не мог". Но вслух Паламед ничего не сказал, чтобы не портить рассказ.
"Гуляла Кенида однажды по берегу моря, - продолжал старик, - а в это время Посейдон Кронович как раз из гостей домой возвращался. Увидел он красавицу, страсть в нём разгорелась, а он, значит, не очень трезвый был, чувств не сдержал - набросился и прямо там, на берегу, над ней и надругался. А потом, как от горячих чувств оправился, стыдно ему сделалось, стал извиняться, просить, чтоб никуда не сообщала, и любое желание исполнить обещал. А она говорит: "Хочу, чтобы мне такого срама никогда больше не терпеть". И не успела это сказать, как превратилась в парня. Оно и правильно: как такой красавице обид мужских совсем избежать - разве что из дома вовсе не выходить. А тут сделалась таким богатырём, что сам кого хочешь обидит. И стали его называть Кенеем. А напоследок сделал бог так, что никакой меч, никакое копьё Кенея повредить не могли.
Кеней сразу мышцы качать начал, силы набираться, ходить стал по таким местам, куда в бытность девушкой и подойти не решился бы. Разные люди его сперва задирать пытались, дразнили, что он-де парень не настоящий, но как он пару таких шутников калеками на всю жизнь сделал, так сразу шутки закончились.
Стали тогда Кенея все уважать, звать везде. Как война какая или, скажем, за Золотым руном надо плыть, или на калидонского вепря охотиться - везде первым делом зовут Кенея. А он во всяком деле отличался.
Славную жизнь прожил. Жаль, что недолгую. Сгинул бедняга Кеней во цвете лет".
Нестор опять замолчал, погрузившись в глубокую печаль. Это был у него известный приём: замолчать на самом интересном месте и подождать, пока его станут уговаривать продолжить рассказ. А героям и действительно хотелось узнать продолжение, особенно Ахиллу. Спать он не хотел и думал, как бы оттянуть тот момент, когда все разойдутся, и к нему обязательно явится его красавица мама и станет выговаривать за очередного загубленного полубога. Да и хотелось побольше узнать о судьбе неуязвимых героев. Когда Ахилл шёл на войну, он думал, что ничем не рискует, и мысленно смеялся над страхами Фетиды. Но сегодня он собственными руками угробил такого же как он неуязвимого героя, а теперь оказывается, что и Кеней прожил недолгую жизнь. Что ж, выходит, неуязвимость не спасает от смерти. Конечно, Ахиллу хотелось узнать подробности, и он вместе со всеми стал просить Нестора рассказать дальше.
Старик некоторое время молчал, подбирая нужные слова, а потом медленно и печально заговорил: "Беда, она без приглашения является. Бывает, кажется, вот она, смерть неминучая, а потом оказывается, что зря боялся. А то, случается, и не ждёшь, а беда раз, и "вот она, я!"
Иной герой через все лиха невредимый пройдёт, а потом косточкой подавится, когда не ждал вовсе, и нет его - только вдова да сиротки плачут. Так вот и с Кенеем приключилось. Пришла беда когда не ждал.
Справлял, значит, Пирифой, царь лапифов, свадьбу..."
"Это какой Пирифой? - перебил Нестора Ахилл. - Который друг Тезея?"
"Тот самый. И Тезей Эгеевич там, на свадьбе, конечно, почётным гостем был. Всё тосты говорил за жениха с невестой.
Хорошая эта свадьба была, весёлая. Кушанья хорошие подавали, только закончились они быстро. А вина там много было. Оно всё никак не кончалось. День пьём, второй, третий, а виночерпии всё новые амфоры выносят.
Когда кентавры пришли, я не заметил. Сверху-то, до этого вот места, они люди как люди, а потом вдруг глядь, а у половины гостей по четыре ноги. Я-то сперва подумал, что их Пирифой пригласил, но он потом говорил, что не звал. Сами, то есть, пришли, без приглашения. Кентавры - они тихо являются, шума не производят, поскольку на колесницах не ездят: у каждого своя конная тяга имеется.
Нынче они, почитай, по всей Элладе перевелись. Разучилась молодёжь пить - кентавров и не стало. А в наше время их часто видеть доводилось. У них ведь, у кентавров, обычай такой: они выпивку издаля чуют, а до вина и халявы они ох как падки! Вот, значит, как прознают, что где пьют, так сразу туда и шасть. Наливай им, дескать. А пьют они как кони, быстро человеческий облик теряют - у них его и так не очень много, и начинают ржать, рожи строить, издеваться, буянить, дебоширить, драться с гостями, мебель ломать и нарушать порядок.
Сперва они вели себя прилично, а как напились, в их предводителе наглость проснулась, и стал он к невесте приставать. Пока он ей только подмигивал и комплименты всякие на ушко говорил, никто и не замечал, а невеста вида не показывала. Кто её знает, может она и сама ему какие поводы дала. С бабами это не поймёшь, а тут ещё и пьяные все были. Но уж как он ей за пазуху полез, тут первым Тезей не сдержался и вежливо так ему намекает: "Что ж ты, сучий потрох, вытворяешь! Или не знаешь, что Пирифой мой лучший друг, а кто на него хвост поднимет, тот со мной дело будет иметь! Кобылу у себя в конюшне лапай, а на наших девок слюни не пущай. Смотреть смотри, а руки свои волосатые при себе держи, пока я их тебе не открутил нахрен!"
А этот, наглый такой, и отвечает: "Ты, - говорит, - мне не указывай, я тебе не минотавр какой-нибудь, чтоб меня манерам учить. Мы, кентавры, народ свободный - кого хотим, того и лапаем, а руки мои не тебе нахрен откручивать, чай не ты мне их навесил". Сказал и со всего маху хрясь Тезею кулачищем в лицо.
Тезей такого не стерпел. Он ведь парень горячий был, не нам чета. Выговаривать кентавру не стал - просто схватил со стола кувшин, да так его по башке треснул, что мозги в желудок провалились. Тот даже взбрыкнуться не успел, хоть и пытался.
Что тут началось! Все повскакивали, кому что под руку попало похватали, "Измена!" - кричат, "Наших бьют!" И полетело вокруг всё, что летать могло: посуда, светильники, мебель, жертвенники, дрова пылающие. Сил-то у всех не то что сейчас, а дури ещё больше. И уж кто орёт, кто с кем сцепился, кто зубами плюётся. Уж никто и не разбирает, кого бьёт и за что. Которые пьяные лежали и начало всей драки пропустили, сами не поймут, за что их дубасят, а никто и не смотрит, кто раненный, кто пьяный, кто убитый лежит.
Кентавры своей лошадиной силой цельные деревья с корнем рвут и в наших мечут. Тут и Тезею путёвку на побережье Стикса чуть было не выписали, да Афина уберегла. Они ж, кентавры, как известно, подтираться не умеют - руки туда не достают, вот они и кладут из-под хвоста прямо где стоят. Тезей, значит, на такой куче и поскользнулся, а дубина мимо него пролетела и в Крантора попала, батюшки твоего, Ахилл, Пелея Эаковича оруженосца. Тут Крантор разом дух и испустил. А Пелей-то как сразу и осерчает! Схватил копьё и кентавру тому туловище к заду пригвоздил.