Пирифой в это время тоже кентавров одного за другим крушил. И я не отставать от него старался, но мне кентавры попадались хилые, невзрачные, а у Пирифоя все один к одному: у каждого косая сажень в плечах, и крупы такие, что хоть в плуг запрягай. Особенно мне один вороной запомнился, с белым хвостом. Красавец такой был, что хоть сейчас на скачки. Пижон: копыта начищены, цветочки в гриве. Это, видать, подружка его постаралась. Она там тоже была. Как увидела, что парень её Аиду душу отдал, так завыла, заплакала, совсем как человек, и сама себя смерти с горя придала. Такая вот, оказывается, у кентавров любовь бывает.
Славная была битва! Эх, меня бы тогдашнего сюда - вот уж Гектору не поздоровилось бы.
И тут вижу я Кенея. Он уж пятерых кентавров вокруг себя уложил - я точно сосчитал, а шестой в это время вокруг него галопом носится и орёт: "Что ж это делается, кентавры! Баба нас бьёт, трансвеститка, мужские признаки сексуальным трудом добывшая! Навалимся все разом - избавим мир от такого зла!" И уж со всех сторон кентавры к нему мчатся - кто с дубиной, кто с колом, кто с ножкой стола.
Я-то понимаю, что ничего они Кенею сделать не смогут, но всё равно обидно, когда полулошадь великого героя бесчестит. Я не стерпел и на этого крикуна сзади набросился. Это моя большая ошибка была. И вы на будущее запомните: никогда не нападайте на кентавра сзади. Вон, у меня до сих пор след остался, и скажу я вам: кого кентавр ни разу в жизни не брыкнул, тот, почитай, жизни не знает.
С этого места больше ничего не помню.
После, как в себя приходить стали, смотрим: нету больше кентавров, как и не приходили. Видать, они раньше очухались и ушли, и своих унесли. А наших много бездыханных лежит с тяжкими травмами.
Только вот Кенея нигде сыскать не можем - ни среди живых, ни среди мёртвых. Искали мы его, искали, аукали, соседей, родственников расспрашивали, не видал ли кто. Никто не видал.
И вдруг смотрим: леса, что вокруг рос, нету больше, а на том месте, где Кеней в последний раз стоял, деревья в груду сваленные лежат. Ну, тут-то мы всё и поняли, стали этот завал разгребать, Кенея искать. До вечера растаскивали".
Нестор нахмурился и замолчал. На глазах у него выступили слёзы.
"И как, нашли?" - взволнованно спросил Ахилл.
"Не нашли, - разом выдохнул Нестор. - Сгинул, значит, Кеней. Исчез безвозвратно. Кто говорит, что он, как кентавры его дубьём завалили, неведомой жёлтой птичкой обернулся. Ну, ему не привыкать: из бабы в мужика превратился, так что б ему и птичкой потом не стать. Но я в это не верю. Я так думаю, что вколотили его кентавры живьём сквозь землю - до самого преисподнего царства. Но что б там ни было, пропал Кеней, будто и не было его. Горе Элладе, и нам, героям, позор несмываемый: какого богатыря потеряли, не уберегли! Во цвете лет сгинул, а сколько ещё совершить бы мог!
Так что помните эту историю. А если когда-нибудь в разгаре веселья среди гостей вдруг увидите кентавров, то вы им ни за что не наливайте. И сами больше не пейте, чтоб их в искушение не вводить. Так и запомните: увидел кентавра - больше не пей!"
Нестор замолчал. Молчали и герои, задумавшись над этой грустной и поучительной историей.
Приключения разведчиков
Получив от Париса сундук с золотом, Антимах решил отвезти его в свой загородный дом.
Выехав утром из города, он уже преодолел половину пути, когда его вдруг окликнули по-гречески. В военное время уже одно это было неприятно, но когда, обернувшись, Антимах узнал приближающегося на колеснице Одиссея, ему сделалось совсем скверно. У троянцев в то время уже распространилось суеверие, что встретить грека с утра, имея при себе сундук золота - к большим неприятностям. А Антимаху, совсем недавно призывавшему убить Одиссея, встреча с царём Итаки сулила не просто неприятности, а несла серьёзную угрозу жизни и, как минимум, здоровью.
Исходя из этих соображений, троянец пренебрёг обычаями вежливости и вместо того, чтобы подъехать к Одиссею, поздороваться и узнать, что ему нужно, стегнул коней и помчался прочь.
Одиссей тоже узнал Антимаха и, совершенно забыв цель своей поездки, погнался за троянцем, за которым, как считал царь Итаки, числился кое-какой должок.
Шансы участников погони были примерно равны: Одиссей лучше умел управлять колесницей и не вёз никакого груза, но троянские кони были лучше греческих, к тому же Антимах лучше знал местность. Несколько раз ему удалось довольно ловко ускользнуть, резко сворачивая на незаметные тропинки, так что Одиссею приходилось возвращаться и искать его. Но эти хитрости позволяли только затянуть погоню, но не уйти от неё. Расстояние между колесницами сокращалось, и Антимах всё лучше осознавал, что его жизни вот-вот придёт бесславный конец. Оставалось только одно: сбросить с колесницы лишний груз, и Антимах спихнул на дорогу сундук.
Это помогло: ставшая легче колесница быстро рванулась вперёд, а Одиссей остановил коней и, соскочив к сундуку, занялся его исследованием. Антимах был спасён, уже через несколько секунд он скрылся за поворотом, и больше не слышал стук копыт за спиной. Убедившись, что опасность миновала, он дал коням замедлить ход и призадумался.
Антимах был человек не жадный и склонный к философии. Он не жалел потерянное золото, понимая, что это была не такая уж высокая плата за жизнь, он даже был доволен собой и своим мудрым решением избавиться от сундука. Выходит, что золото спасло его от опасности, но с другой стороны, если бы не это золото, то и опасности не было бы. Если бы он не взял его у Париса, то не стал бы так выступать перед Приамом и не разозлил бы Одиссея, да и не пришлось бы ему сейчас кататься одному по ныне ставшей опасной местности, и спасаться бы тоже не пришлось. Так за рассуждениями о том, было это золото для него злом или благом, стоило его брать или нет, Антимах добрался до дома. К однозначному ответу на свои вопросы он так и не пришёл.
Одиссей же в это время вовсе не философствовал, однозначно посчитав найденный на дороге сундук добрым подарком судьбы. Царь Итаки сразу забыл и свою обиду на Антимаха, и изначальную цель поездки. Вообще-то Агамемнон послал его на разведку: Одиссей должен был найти, где в окрестностях лагеря можно добыть зерна для снабжения войска.
Теперь было не до этого. Одиссей вернулся к греческому лагерю, остановился, немного не доехав, и, выкопав мечом ямку, зарыл свой трофей.
Было уже поздно, чтобы вновь отправляться на разведку, да и дождь начинался, поэтому Одиссей пошёл в свою палатку, так и не выполнив задание Агамемнона.
В этот же день пошёл на разведку и Ахилл. Чтобы добыть мяса для войска, он направился к горе Ида, где паслись окрестные стада, и, засев у дороги, стал подстерегать проходивших мимо пастухов.
Первый встреченный им пастух категорически отказался уступать Ахиллу своё стадо и даже попытался сопротивляться - время было военное, так что у пастуха на всякий случай был при себе меч, но это ему не помогло. Хотя он и дрался со всей возможной страстью и даже пару раз рубанул по противнику, никакого ущерба неуязвимому герою он не нанёс. Ахилл же был расположен благодушно и убивать отважного пастуха не стал. Он просто схватил его за уши, раскачал и кубарем спустил вниз по склону. Возвращаться смельчак не стал. Поняв, что с Ахиллом ему всё равно не справиться, пастух поднялся на ноги и во все лопатки побежал прочь. Ахилл проводил его смехом, свистом и обидными выкриками.
Вскоре на дороге показалась следующая жертва. Стадо, шедшее навстречу Ахиллу, выглядело на удивление дисциплинированным. Животные шли не толпой, а ровными рядами, многие даже попадали в ногу. Пастух, шествовавший впереди, выглядел как предводитель войска. Когда выскочивший ему навстречу Ахилл велел отдать стадо, пастух-предводитель смерил его презрительным взглядом и буркнул сквозь зубы: "Ваше требование я рассматриваю как неуместную шутку".
Этот надменный тон и презрительный взгляд бесстрашного пастуха сразу вывел Ахилла из себя. "Шутка! - заорал он. - Я по-твоему похож на клоуна?" Ахилл со всего размаха всадил в наглеца своё чудесное олимпийское копьё, от которого не было спасения. Однако щит, неизвестно откуда появившийся в руке пастуха, был тоже явно не на базаре с рук куплен. Копьё соскользнуло по нему, даже не оставив царапины. И тут же в Ахилла полетело ответное копьё. Вреда неуязвимому герою оно, конечно, не нанесло, но удар был настолько силён, что сбил Ахилла с ног.
"Ах вот ты как!" - закричал взбешённый герой, встал на ноги и, схватив копьё обеими руками, отскочил назад, чтобы поразить противника с разбегу. Он уже сделал первый шаг, как вдруг его остановил знакомый голос: "Ахилл! Нет!"
Между Ахиллом и пастухом, расставив руки в стороны, неизвестно откуда появилась Фетида. Лицо её было гневно и перепугано.
"Не смей! Немедленно извинись!" - приказала она и, обернувшись к пастуху, заискивающе залепетала: "Ах, не сердитесь на него, Аполлон Зевсович. Это он по молодости, по незнанию. Он вас обидеть не хотел, это случайно вышло".
-- Сын твой? - сверху вниз глядя на Фетиду, спросил Аполлон.
-- Да, Аполлон Зевсович, - глупо улыбаясь, ответила та. - Сыночек мой Ахилл. Правда, славный мальчик?
-- Сыночек! - передразнил её бог. - Детей пороть надо. Хоть иногда.
Сказав это, он отвернулся от застывшей в поклоне Фетиды, задрал нос и прошествовал мимо Ахилла, небрежно зацепив его плечом.
Фетида подняла голову и уже без всякой улыбки злобно посмотрела на сына.
-- Что же это ты, оболтус, вытворяешь?! - сквозь зубы прошипела она. - Мало тебе было, что ты детям богов проходу не давал, так теперь ты уже и за самих богов взялся!
Раздосадованный Ахилл с размаху бросил копьё на землю.
-- Да что ж они мне всё время попадаются! - закричал он. - Может, мне и того пастуха, которому я только что тут уши надрал, тоже с миром отпустить надо было?
-- Надо было! - рявкнула в ответ Фетида. - Хорошо хоть, что ты ему никакого вреда не причинил. Это был Эней, сын Афродиты.
-- О боги! - воскликнул Ахилл. - Что ж, мне теперь вообще никого не трогать?
-- Да, никого не трогать! Для чего ты вообще сюда припёрся? Какое твоё дело до этой войны? У тебя жену увели? Или, может быть, Менелай с Агамемноном твои лучшие друзья? Своей женой не обзавёлся, а за чужую в драку лезешь! Тебя всё это каким боком касаются?
-- Мама! Да что ж ты такое говоришь! - возмутился Ахилл. - Представь, что будет, если все станут так рассуждать: "это меня не касается, это не моё дело"!
-- Что будет? Мир на земле будет! Вот что будет!
Фетида сказала это сгоряча, не сообразив, насколько аморально её суждение. Всякий ведь знает, что зло в мире от равнодушия. Дерутся двое - равнодушные люди проходят, посторонившись, мимо, а тот, кому до всего есть дело, для кого правда и справедливость первыше всего, непременно бросится на защиту слабого. А другой, такой же справедливый и благородный, бросится помочь тому, кого бьют уже двое. Другие правдолюбцы набегут, и вот уже пошла улица на улицу, уже люди за ножи похватались, уже первая кровь потекла. А те двое, с кого драка началась, помирившись, стоят в стороне и не понимают, чего это все дерутся.
Если бы все были равнодушными, то не было бы и истории. Читали бы мы в учебниках, как один царь хотел пойти на другого войной, но всё сорвалось из-за того, что никто не захотел встревать в чужую ссору. А не было бы истории - не было бы и прогресса. Не изобрели бы люди ни щита, ни меча, ни танка, ни пулемёта, а значит не открыли бы ни стали, ни пороха, ни реактивного двигателя, ни атомного распада. Были бы мы до сих пор дикарями и жили бы в пещерах, охотились бы на мамонтов каменными топорами: мамонта-то и каменным топором завалить можно, а вот на людей надо ходить с более совершенным оружием.
А то иной раз сунут два вора одновременно руки в чужой карман, схватят друг друга, сцепятся - и уже со всех сторон неравнодушные люди бегут, чтобы одного вора защитить от другого. Один кричит: "Держи вора!", другой: "Доколе!", третий: "Не потерпим!". И вот уже все люди поднялись на святую войну. Ведут одни воры людей на других воров, а люди за них друг друга убивают. Брат на брата идёт, за то, что брат воров поддерживает. И все вместе бьют равнодушных, которые хотят спокойно жить в то время, как все честные люди убивают друг друга. Так делается политика, так пишется история. Если бы люди были равнодушны, если бы не было благородных героев, готовых постоять за справедливость, не мудрствуя и не рассуждая, то не было бы ни войн, ни политики, ни прогресса, ни истории, ни героического эпоса.
Пока Фетида морочила голову Ахиллу, другой герой - Эней звал своих друзей на борьбу с греками. Он был обычным пастухом, но его мать была богиня, а по отцу он происходил из царского рода, и терпеть издевательства какого-то грека, пусть и неуязвимого, он не собирался. Так-то он был человек мирный и ни в какую войну мешаться не хотел, но после негаданной встречи с Ахиллом он собрал небольшое войско и добровольцем встал на защиту Трои. Парень он был лихой, воин каких мало, так что оборона Трои с этого дня укрепилась достойным героем.
А Одиссея на следующее утро ждал неприятный сюрприз. На месте, где был зарыт сундук с золотом, стояла чья-то палатка. Одиссей ходил вокруг неё, распираемый гневом и недоумением, пока полог не открылся и из палатки не показался Паламед.
Одиссей еле сдержал себя, чтобы не задушить его на месте. Паламед же, совершенно не заметив настроения собеседника, спокойно пожелал ему доброго утра.
-- Ты как здесь оказался? - с трудом выдавил из себя Одиссей.
-- Где? А! Я палатку на низком месте поставил. Ночью дождём подтопило, вот я её и перенёс. А что?
Одиссей пристально посмотрел на Паламеда. Судя по тону и по выражению лица (Паламед совершенно не умел скрывать свои чувства) он говорил правду: действительно он переставил палатку потому, что она плохо стояла, а про золото Паламед ничего не знает. Одиссей несколько успокоился, но Паламеда не простил.
-- Ничего, - буркнул он в ответ и собрался было уйти, как вдруг на его плечо легла рука, и голос Агамемнона сказал:
-- Доброе утро, Одиссей! Ну как, нашёл зерно?
Одиссей уже совсем забыл о вчерашнем задании. Теперь он вынужден был признаваться в своей неудаче. Причём на глазах у Паламеда, что особенно досадно. И угораздило же Агамемнона встретить его именно сейчас!
-- Нет, - ответил Одиссей. - Не нашёл.
-- Ну как же ты так! От тебя не ожидал!
-- Хитроумие подвело, - съязвил Паламед.
-- Легко так говорить, в палатке сидя! - взорвался Одиссей. - Раз такой умный, сам бы пошёл!
-- Пожалуй, схожу, - ответил Паламед.
Вечером он вернулся с несколькими мешками зерна и сведениями, где можно добыть ещё продовольствия, обеспечив греческий лагерь на всё долгое время предстоящей осады.
Агамемнон при всём штабе объявил Паламеду благодарность и поставил его в пример Одиссею. Царь Итаки не без труда сделал вид, что рад успехам товарища, а в душе пожелал ему такого, что сам Аид ужаснулся бы.
Осада Трои
Штурмовать неприступные стены Трои, построенные самим Посейдоном, греки не решились. Обосновавшись в своём лагере на берегу Геллеспонта, неподалёку от города они начали осаду. Численное преимущество было на их стороне, и троянцы не решались нападать на огромное вражеское войско, но в городе они чувствовали себя вполне безопасно.
Никто ни на кого не нападал, и греки скучали.
Не столько для того, чтобы пополнить запасы, сколько от скуки и желания хоть как-то проявить себя и отличиться в этой бесславной войне, Ахилл устраивал рейды по всё более отдалённым окрестностям, разоряя города, не имевшие к Трое никакого отношения. После каждого такого набега в лагере греков прибавлялось трофейного добра, а у троянцев прибавлялось союзников. Соседние цари, обозлённые на греческих героев, являлись со своими дружинами на помощь осаждённому городу. Через какое-то время союзников у троянцев стало так много, что было уже не ясно, кто кого осаждает.